Шпаргалка по "Международному праву"

Следует особо отметить, что с  вопросом доступа тесно и неразрывно связана проблема защиты иностранных  инвестиций. Ведь именно в ходе процедуры  допуска закладываются правовые основы успешной (или не очень успешной) деятельности по осуществлению иностранного инвестиционного проекта в условиях иностранного государства. И от этого  непосредственно зависит вопрос о том, как будут обеспечиваться все те одиннадцать гарантий, которые  Закон об иностранных инвестициях  предоставляет инвесторам.

Как известно, сущность правоотношений в сфере иностранных инвестиций состоит в создании условий и  гарантий инвесторам-собственникам  путем определения соответствующих  организационно-правовых форм инвестирования. Принципиальной особенностью является то, что правовое регулирование иностранных  инвестиций основано на разноуровневом характере, поскольку охватывает отношения  между государствами, международными организациями, юридическими и физическими  лицами. Следовательно, иностранные инвестиции регулируются не только национальными, но и международно-правовыми нормами. В связи с этим появляется вопрос о соотношении международного и национально-правового регулирования иностранных инвестиций

 В тех странах, где нет  специального Закона об иностранных  инвестициях, общее законодательство  своими нормами регулирует их  допуск, поощряет приток капитала  извне особыми стимулами и  льготами. Характерной особенностью  этого законодательства выступает  то, что оно практически не  содержит прямых ограничений  и одновременно осуществляет  действенный контроль за иностранными  инвестициями. Базовыми законами, регулирующими  иностранную инвестиционную деятельность  в общем порядке, являются законы  об акционерных обществах, законы, действующие на рынке ценных  бумаг, а также антимонопольное  законодательство.

Принципиально важным положением с  точки зрения международного инвестиционного  права является то, что допуск иностранных  инвестиций - это прерогатива самого государства. Как показывает зарубежный опыт правового регулирования, в  некоторых случаях чрезмерная регламентация  условий допуска иностранных  инвестиций снижает общий инвестиционный фон и, соответственно, тормозит развитие национальной экономики. Поэтому наиболее эффективным решением проблемы правового  регулирования иностранных инвестиций является открытый доступ, который  не исключает изъятия из национального  режима на основе специальной оценки условий допуска и лицензирования <*>. Безусловно, условия в форме  предварительного разрешения (performance reguirements) не поощряют иностранных инвесторов, приводят к утечке капиталов, а также  способствуют коррупции.

Международные соглашения о защите инвестиций могут предусматривать  возможность изъятий из национального  режима в отношениях между инвесторами  договаривающихся государств и договаривающимся государством, принимающим инвестиции. Так, например, в Соглашении России с Кореей (п. 3 ст. 3) предусмотрено, что "каждая из Договаривающихся Сторон оставляет за собой право устанавливать  или сохранять, в соответствии со своим действующим законодательством, ограниченные изъятия из национального  режима, предоставляемые в соответствии с п. 1 и 2 настоящей статьи".

Статья 4 Закона об иностранных инвестициях  содержит особое положение об изъятиях: "Изъятия ограничительного характера  для иностранных инвесторов могут  быть установлены федеральными законами только в той мере, в какой это  необходимо в целях защиты основ  конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов  других лиц, обеспечения обороны  страны и безопасности государства".

3. Правовое регулирование трансграничного наследования в  Российской Федерации.

Правовое регулирование трансграничного  наследования в  Российской Федерации.

Наследственные отношения относятся  к той области общественной жизни, правовая регламентация которой  обеспечивается преимущественно внутренними, национально-правовыми, нормами. Указанное  объясняется тем обстоятельством, что отношения по наследованию в  значительной степени подвержены влиянию  исторических, этнических, религиозных  и иных факторов, которые обусловливают  наличие существенных различий в  позитивном праве разных государств и делают унификацию соответствующих  правовых норм затруднительной, а подчас и невозможной. В то же самое время, «выход» отношений по наследованию за пределы границ одного государства  не является для современного гражданского оборота экстраординарным явлением. Миграция населения, заключение браков между иностранцами, рождение в подобных смешанных брачных союзах детей, международное усыновление и  т.д. – все это порождает задачу поиска адекватного правового упорядочения общественных отношений в условиях интернационализации.

В то же время не будет искажением истины утверждать, что такая интернационализация  решения правовых проблем наследования имеет место не только в сегодняшней  действительности. Уже в ранних правовых памятниках Древней Руси подверглись  регулированию соответствующие  вопросы. Так, в договоре князя Олега  с византийцами («греками») 911 г. содержалась  специальная статья, посвященная  русским, находящимся на службе у  греческого царя, которая гласила: «Если  кто из них умрет, не завещав своего имущества, а своих родственников  у него в Греции не будет, то пусть  возвратят все имущество ближайшим  родственникам на Руси. Если же он составит завещание, то пусть тот, кому он написал  распоряжение наследовать имущество, возьмет имущество и наследует  в нем»[1]. Данная норма являет собой один из редчайших примеров двусторонней международно-правовой унификации положений о наследовании.

Понятие и содержание наследственного  статута. Если национальное право какого-либо государства не содержит подобных правил, созданных посредством международно-договорных инструментов в целях достижения единообразия (что выступает типичным явлением), то перед правоприменителем  с неизбежностью встает вопрос о  том, какими правовыми нормами должно быть урегулировано данное отношение  – собственными или иностранными, а если иностранными, то какими принципами надлежит руководствоваться при  их выборе. Такую ситуацию в доктрине и практике международного частного права (далее – МЧП) традиционно  именуют коллизионным вопросом. Для  его решения необходим соответствующий  юридический инструментарий. Принципиальным звеном в нем выступает совокупность особых предписаний – коллизионных норм. Задача суда или иного компетентного  органа в данном случае состоит в  том, чтобы на основании таких  норм определить, какой национальный правопорядок будет регулировать частное  отношение международного характера  по существу, т.е. выступать для данного  отношения в качестве lege causae. Установленный  на основе коллизионно-правовых предписаний  правопорядок, который является компетентным для целей регламентации частных  отношений, выходящих за пределы  юрисдикции одного государства, применительно  к их существу, традиционно именуется  в доктрине и практике МЧП статутом частного отношения (вещным, обязательственным, наследственным, деликтным и т.д.). Как отмечается в литературе, «сегодня понятие «статут» указывает на конечный пункт коллизионно-правовой привязки: соответствующий компетентный правопорядок»[2].

С учетом изложенного понятие наследственного  статута можно определить следующим  образом: под наследственным статутом понимается определенный с помощью  коллизионных норм правопорядок, призванный регулировать по существу наследственные отношения, юридически связанные с  правопорядками нескольких государств. Сходным образом дают дефиницию  наследственного статута М.М. Богуславский,[3] В.П. Звеков,[4] А.Л. Маковский[5].

Как правило, законодатель не устанавливает  круг вопросов, регулируемых нормами  наследственного статута[6] - в основном данная проблематика составляет предмет внимания доктрины. Так, Л.А. Лунц относил к наследственному статуту «все вопросы, касающиеся круга наследников по закону, очередности их призвания к наследованию, их доли в наследственном имуществе; вопросы свободы завещательных распоряжений (в частности, вопросы круга возможных наследников по завещанию, их долей в наследственном имуществе, вопросы так называемых необходимых наследников и их обязательной доли, вопросы о подназначении наследников); вопросы срока на принятие наследства и на отказ от принятия наследства, о способности быть наследником (о так называемых недостойных наследниках)».[7]

В то же время следует обратить внимание на прямо противоположные  правила Кодекса Бустаманте, в  ст. 144 которого установлено, что «наследство  по завещанию и по закону, порядок призвания к наследованию, размер наследственных пошлин и материальную действительность [завещательных распоряжений], будут регулироваться…личным законом наследодателя, каковы бы ни были характер имущества и место его нахождения»[8]

Как видим, общие рамки содержания наследственного статута (без обращения  к конкретным нормам соответствующих  правовых систем) могут быть определены лишь схематично. Поэтому с учетом ограниченности рамок статьи стоит  указать в общем плане, что  в сферу действия наследственного  статута входят разнообразные вопросы  перехода имущества умершего к другим лицам.

Критерии определения наследственного  статута и юридические проблемы его отыскания и действия (проблема «расщепления наследственного статута»). В мировой практике выработано несколько  основных коллизионных принципов определения  наследственного статута, что позволяет, во-первых, говорить о наличии различных  систем коллизионно-правового регулирования отношений по наследованию и, во-вторых, классифицировать указанные системы по определенным критериям.

Это, прежде всего, системы, разделяющие  наследственное имущество на две  части – движимое и недвижимое, и подчиняющие первую из них закону гражданства или домицилия наследодателя  на момент его смерти, а вторую –  закону места нахождения имущества. К странам, использующим указанный  подход, относятся Англия, США, Франция, Бельгия, КНР, Мадагаскар, Российская Федерация, Румыния, Таиланд, Эстония. Вторая группа правовых систем исходит из начала единства наследственной массы и  подчиняет наследственные отношения  закону гражданства или домицилия  наследодателя на момент его смерти. Этого принципа придерживаются Австрия, Бразилия, Буркина-Фасо, Венгрия и  ряд других государств.

Принцип, лежащий в основе первой из указанных систем, в литературе иногда именуют «расщеплением наследственного  статута», «расщеплением коллизионной привязки»[9]. Рассмотрим, насколько это соответствует принципиальным постулатам учения о коллизиях законов в МЧП и теоретическим основам коллизионного права.

В мировой доктрине «расщепление статута» (англ. splitting, scission; нем. Spaltung, Zersplitterung; франц. dépeçage) не имеет единого определения.

Так, немецкий автор Г. Кегель пишет, что расщепление права (Rechtsspaltung) имеет место в том случае, «если  в зарубежном государстве, право  которого подлежит применению, действует  различное право». При этом расщепляться могут как материальные правовые нормы, так и коллизионные[10]. Этот вид «расщепления» может быть представлен правовой системой США, где каждый штат имеет собственное не только материальное, но и коллизионное право. Можно также указать и на английское материальное право, в котором до 1925 г. действовали две самостоятельные системы наследования – одна для движимого, а вторая для недвижимого имущества.

Иными словами, под «расщеплением  права» в том смысле, в котором  высказывался Г. Кегель, необходимо понимать, как правило, случаи отыскания компетентного  правопорядка в условиях существования  в одном государстве множественности  территориальных или действующих  по разному кругу лиц правовых систем. Однако понятно, что статут соответствующего общественного отношения, будучи в конечном итоге найденным, подлежит применению в его существу как целому (за теми редкими, возможно, исключениями, когда необходимо особо  выделить какие-то специфические его  элементы).

Под расщеплением в доктрине также  понимается «специальная привязка отдельных  правовых вопросов, вытекающих из одного и того же дела»[11]. Американский автор А. Эренцвейг указывает, что данное явление имеет место в том случае, если «квалификация касается в большей степени отдельного вопроса, нежели основания иска в целом»[12]. В этой связи анализу подвергаются, в частности, проблемы определения обязательственного статута[13]. Для целей настоящей статьи представляется целесообразным остановиться на данной проблеме чуть детальнее.

Дело в том, в ряде современных  кодификаций МЧП содержится норма, в соответствии с которой стороны  контракта, выбирая применимое к  своим отношениям право, могут осуществить  такой выбор как для договора в целом, так и для отдельных  его частей. Такие предписания  содержатся, например, во Вводном законе к Германскому гражданскому уложению 1986 г. (п.1 ст. 27), Гражданском кодексе  Российской Федерации (п. 4 ст. 1210). Как  отмечают отечественные исследователи, комментируя указанное законоположение, данная новелла рассчитана, прежде всего, на те случаи, когда в договорных отношениях достаточно отчетливо можно  выделить обособленные элементы, относящиеся, например, к различным типам договоров  внутри единого комплекса отношений  сторон. В данном случае вполне правомерно говорить о «распадении» («разделении», «расщеплении») обязательственного статута[14]. О нем можно вести речь и тогда, когда отношения сторон по договору подчинены праву места исполнения обязательства[15].

Таким образом, можно сформулировать следующие признаки понятия «расщепления»  статута частного отношения международного характера: «расщепление» статута  может иметь место тогда, когда  единый объем коллизионной нормы  прикрепляется для целей регулирования  к праву соответствующей страны с помощью такой коллизионной формулы, которая приводит в действие несколько правопорядков, претендующих на регулирование отношений, указанных  в объеме данной правовой нормы.

В свете этого необходимо проанализировать, имеет ли место указанное явление  в сфере коллизионно-правового  регулирования наследственных отношений, особенно в тех странах, которые  используют первую из указанных выше систем – систему раздельности наследственной массы.