Средства выражения модальности в немецком языке

Таким образом, функционально-семантическое поле действительности – это совокупность разноуровневых языковых средств, обладающая общим 

значением модальности  действительности. Наиболее специализированным

для выражения  этого значения в немецком языке является настоящее актуальное время. А конституанты, наиболее тесно связанные с доминантой, составляют ядро функционально-семантического поля.  Остальные же компоненты являются его периферией.

 

 

 

 

 

 

2.2 Характеристика  основных средств выражения отношения  к объективной  действительности в современном немецком языке

 

 

Категория модальности –  функционально-семантическая категория, выражающая разные виды отношения высказывания к действительности, различные виды субъективной квалификации сообщаемого. Субъективная модальность, которая в естественных языках фиксирует одно из ключевых свойств человеческой психики: способность противопоставлять «я» и «не-я» в рамках высказывания (Ш. Балли, А.М. Пешковский, В.В. Виноградов и др.).

Модальность, рассматриваемая в настоящее время как комплексная

и многоаспектная категория, демонстрирует активное взаимодействие с

целой системой других функционально-семантических  категорий языка 

и тесную связь с категориями  прагматического уровня. Это обусловливает преимущества сравнительно-исторического и сопоставительного подходов к анализу языковых фактов как основе для когнитивно-историко-культурной их интерпретации.

В немецком языке  категория модальности представлена не только

морфологически (системой наклонений, главным образом оптативом),

но и широким кругом периферийных средств (лексико-грамматическими 

средствами выражения  возможности, желательности, необходимости).

Специфика немецкого  языка заключается в том, что  среди лексико-грамматических средств выражения модальности есть специальная группа модальных глаголов и система наклонений, которые в сочетании с разнообразными неграмматизированными лексико-синтаксическими словосочетаниями аналитического характера со служебными (полувспомогательными) глаголами модальности создают индивидуальную стилистическую дифференциацию модальных отношений.

По сравнению с более  отвлеченным по своему значению флективным оптативом модальные конструкции  с глаголами позволяют выразить более дифференцированным образом  всевозможные оттенки личного мнения в силу того, что они сохраняют лексически дифференцированные различия модальных значений. В результате абстрагирования лексического содержания и частичной грамматизации словосочетания этого типа получают в позднейшей истории немецкого языка всё большее развитие как одна из его характерных лексико-грамматических особенностей. Благодаря наличию подобных конструкций с глаголами модальность из категории грамматической превращается в современном немецком языке в категорию стилистическую, что вполне соответствует природе оптатива как субъективного наклонения [25,с. 298].

В немецком языке модальными традиционно считаются глаголы 

sollen, müssen, wollen, mögen, können, dürfen. Морфологическим признаком данной группы глаголов является их претерито-презентность, т.е. в качестве настоящего времени у них выступает форма сильного претерита.

Модальные глаголы  выражают основные принятые в логике модальные 

значения возможности, желательности, долженствования. Это  единственный случай в индоевропейских языках, когда модальные глаголы образуют четко ограниченный морфологический класс [13, с. 65].

С точки зрения лексической семантики глаголы  могут быть поделены на сохранившие  первичное значение (таковы глаголы  со значением ‘идти’, ‘есть’, ‘сидеть’, ‘стоять’) и на глаголы с очевидно вторичным, производным значением: таким, например, для всех индоевропейских  языков будет значение ‘иметь’, которое для праиндоевропейского языка вообще не восстанавливается.

Формирование  класса модальных глаголов происходит одновременно с перестройкой всей системы  наклонений. Категориальные значения, выражавшиеся первоначально на грамматическом уровне формами морфологической  категории, переходят к лексико-грамматическим средствам. Это дает возможность выражать значения модальности более дифференцированно [18,с. 6].

Не случайность функционально-грамматической трансформации лексических единиц отмечал еще Б. Хайне (1991), один из наиболее авторитетных исследователей процесса грамматикализации, говоря, что грамматикализация есть «прежде всего, семантический процесс», в основе которого лежит свойство человека использовать языковые формы с конкретным и «легко доступным» значением для выражения менее конкретных и менее «легко доступных» понятий [7,с. 39].

Относительный, «интерпретативный» характер субъективной модальности не вызывает сомнений, то интерпретатизм объективной модальности, обязательной для любого высказывания, не столь очевиден. Общая когнитивная  стратегия языковой модальности – выражения отношения высказывания к действительности – включает в себя три основных аспекта осмысления внеязыковой действительности:

а) реально / нереально;

б) положительно / отрицательно;

в) утвердительно / вопросительно / побудительно. Очевидно, что все эти три аспекта неразрывно взаимосвязаны между собой. Е.И. Шендельс, например, говорит о содержании в нереальном условном предложении скрытого косвенного отрицания реальности события, что свидетельствует в таком случае о нечеткости границ между явлениями отрицания и наклонения. В побудительных (с точки зрения коммуникативной направленности) предложениях используется, как правило, «дублирующее» этот сегмент осмысления действительности повелительное наклонение глагола-предиката, хотя возможно и употребление других наклонений для выражения побудительной направленности предложения. Положительному высказыванию часто приписывается значение нереальности:

Wenn ich gestern gekommen wäre, hätte ich mit ihm gesprochen.

В рамках традиционного  понимания объективной модальности как маркера отношения к действительности в плане реальности возникает, однако, определенное противоречие в определении. Говоря о отношении позитивности / негативности высказывания и его объективной модальности, выраженной наклонением глагола, приходится выделять «действительную реальность» – утвердительное высказывание в индикативе; «недействительную реальность» – отрицательное высказывание в индикативе; «действительную нереальность» – утвердительное высказывание в конъюнктиве и т.д. Разрешение этих противоречий лежит, как представляется, в сфере когнитивной нагрузки категории модальности.

В аспекте когнитивной  лингвистики модальность в общем  смысле есть необходимость для говорящего позиционировать себя по отношению  к создаваемому им языковому миру. Любой речевой акт есть создание говорящим новой уникальной «языковой» реальности, не совпадающей ни с «объективной » реальностью, ни с множеством других языковых миров, т.е. с другими текстами. Поэтому с когнитивной точки зрения не существует ложных высказываний. Даже если мы имеем дело с заведомой ложью, цель высказывания – преподнести ее как истину. Соответствие реальности важно с точки зрения классической логики, обладающей для установления истины специальными процедурами. Однако процесс речепорождения имеет лишь опосредованное отношение к логическим операциям. Его цель не установление истины или констатация лжи, как это понимает логика. Целью является интерпретация внеязыкового мира. Особенность любой интерпретации состоит в том, что она с одной стороны не претендует на зеркальное отражение действительности, а с другой стороны, она отражает истинное познание мира для говорящего.

Строя в процессе познания какие-либо суждения об окружающем мире, человек обязательно исходит, прежде всего, из признания своего собственного существования. В этом смысле О. Розеншток-Хюсси говорил о «кресте реальности», из которого человек говорит в мир, являясь одновременно центром этого мира.

В таком случае смысловая, когнитивная нагрузка индикатива – описание создаваемой человеком языковой вселенной, реальности, в центре которой он находится. Находится ли интерпретируемое событие в настоящем, прошедшем или будущем, рассматривается ли оно как положительное или отрицательное, это событие принадлежит «реальности говорящего человека» [20, с. 59].

Сослагательное  наклонение представляет совсем другую языковую ситуацию. События, интерпретируемые с помощью сослагательного наклонения, по отношению к говорящему человеку относятся к «антимиру», языковой вселенной зазеркалья. Плюс и минус, черное и белое меняются местами, а это значит, что водораздел между индикативом и конъюнктивом, «миром» и «антимиром» проходит по линии характера когнитивной интерпретации ситуации. Позитивный результат интерпретации в «мире» превращается в отрицательный, т.е. «апофатический» результат интерпретации той же ситуации в «антимире» и наоборот. Причина такого «зеркального» противостояния – принципиальная неосуществленность сослагательного мира в сопоставлении его с языковой реальностью говорящего человека. Другими словами, сослагательный мир нереален не потому, что не соответствует действительности, «ложен», а потому, что он относится к реальному миру, как небытие относится к бытию. Небытие в принципе не может оцениваться в категориях «истинно – ложно». Его просто нет. И оно противостоит реальному миру, потому, что он – есть. Сослагательный мир обладает структурой, изоморфной реальному миру. Это подтверждает тот факт, что времена глагола, как правило, имеют параллельные формы в индикативе и в конъюнктиве. Кроме того, возможны тексты больших объемов, созданные исключительно в сослагательном наклонении. Повелительное наклонение представляет собой «мостик» между изъявительным и условным наклонением. Если индикатив и конъюнктив в сопоставлении обнаруживают изоморфизм мира и антимира, то императив таким свойством не обладает. Его когнитивный смысл отличается от двух других наклонений, которые интерпретируют «мир» или «антимир» соответственно. Функция императива не интерпретативная, а креативная. Он переводит небытие в бытие. Ведь любой императив также содержит в себе скрытое отрицание. А императив с эксплицитно выраженным отрицанием дает апофатическую свободу действий делать все, кроме того, что запрещено. Императив абсолютно логично образуется от основы презенса. То, что переходит из небытия в бытие, должно стать явью здесь и сейчас[10, с. 19].

Однако существуют многочисленные случаи использования  в языковой практике форм индикатива для выражения императива, конъюнктива  для выражения индикатива и т.д. В данном случае имеет место, как представляется, вторичная номинация на грамматическом уровне. Так, фраза du hast es bis morgen geschrieben haben! обладает типичной структурой фразеологизма – планом выражения и планом содержания. Индикатив здесь необходимо понимать как императив. К тому же возникает характерная для фразеологизмов экспрессия. Из трех наклонений в немецком языке два – индикатив и конъюнктив – обнаруживают потенциал для вторичной номинации.

Конъюнктив может выражать «вежливый» индикатив – das wäre alles! Das würde ich auch meinen. Логика вторичной номинации здесь следующая. Если конъюнктив, как указывалось выше, обозначает иной, неосуществленный мир, то употребление его в вежливом высказывании интерпретирует семантику вежливости как «оставление пространства для маневра собеседнику из желания быть учтивым». Если формально высказывание относится не к реальности собеседников, его удобнее изменить и оспорить. Конъюнктив может использоваться в косвенной речи – Er sagte, er habe Kopfschmerzen. «Инакомирность» конъюнктива призвана здесь подчеркнуть отстраненность автора от чужих слов, принадлежность высказывания к реальности третьего лица.

Конъюнктив может выражать «вежливый» императив:

Würdest du, bitte, die Tür aufmachen? Однако в отличие от «вежливого» индикатива использование конъюнктива в данном случае обусловлено эвфемистической стратегией номинации. Императив выражает требование «перевода» действия из антимира в реальность говорящих. Конъюнктив указывает только исходную точку локализации действия – антимир, а требование осуществить это действие адресат должен вывести из контекста. Желательный конъюнктив в принципе есть императив по отношению к третьему лицу:

Möge er glücklich sein! Презенс конъюнктив подчеркивает «заклинательный» характер этого вида императива – объект воздействия пассивен, он отстранен от языковой ситуации, ничего не знает о ней, воздействие происходит помимо его воли.

Индикатив может выражать императив:

Du hast es bis morgen geschrieben haben! Стратегия вторичной номинации здесь ориентирована на трактовку требуемого действия как уже свершившегося факта. Если указание конъюнктивом исходной точки «антимира» означает вежливый императив, то указание индикативом «конечного пункта» придает категоричность высказыванию.

Индикатив может иметь  значение конъюнктива. Это происходит, как правило, в высказываниях с субъективной модальностью, где в рамках составного глагольного сказуемого одновременно сосуществуют две предикативные пары – эксплицитно обозначенное действие и имплицитно выраженная оценка говорящим шансов этого действия на принадлежность к реальности говорящего:

Er wird wohl schon alles vergessen haben.

Поскольку в данном случае речь идет о вероятностном допущении  говорящим реальности оцениваемого действия в его мире, то сказуемое  стоит в индикативе, вероятностный характер выражается лексически. Так, условно-реальная оценка высказывания в приведенном выше примере подчеркивается лексемой wohl и употреблением футурума как действия хоть и относящегося к реальности говорящего, но еще не наступившего.

Третье наклонение – императив – не проявляет в немецком языке потенциала вторичной номинации. Формы императива всегда обозначают только императив. Причина этого, как представляется, может объясняться следующим образом. Формы императива в современном немецком языке сами представляют собой результат вторичной номинации грамматических форм презенса. Индикатив и конъюнктив исторически имели свои собственные морфологические способы образования. Императив же является формальной производной от презентной основы глагола, он не обладает собственными формообразовательными аффиксами, а повторяет формы презенса – Treibt! Machen wir! Форма 2-го лица единственного числа Schlafe! не образуется, как это может показаться на первый взгляд, с помощью форманта -е. Исторически -е представляет собой редуцированный конечный звук основы слабых глаголов, переосмысленный как показатель данной формы императива и добавленный по аналогии к сильным глаголам. Возможно, третичная номинация на грамматическом уровне нетипична для немецкого языка.

Таким образом, анализ когнитивных  функций глагольной категории наклонения в сочетании с анализом потенциала вторичной номинации грамматических форм наклонения в языке позволяет, как представляется, описать когнитивный  смысл анализируемой грамматической категории в языковой концептосфере языка.

 

 

 

2.3 Модальные глаголы как одно из языковых средств выражения модальности в современном немецком языке

 

 

Глаголы в немецком языке традиционно считаются  самостоятельной частью речи, объединяющей слова, обозначающие действие, реже, состояние. При этом, в зависимости от того или иного признака, берущегося за основу, немецкие глаголы делят на соответствующие группы: возвратные, переходные, глаголы-связки, полнозначные и т.д. В качестве особой группы рассматривают, так называемые, модальные глаголы, служащие для передачи категории модальности.

Дело в том, что задача модальных глаголов заключается  не в выражении действия как такового, а в необходимости указания отношения  подлежащего к тому или иному  действию, а также выражения отношения упоминаемого в предложении действия к факту действительности - Wir mögen dieses Buch beenden (на самом деле, этой книги еще нет в реальности, но, при этом, у нас существует возможность ее закончить, претворить это намерение в жизнь).