Аргументация в дискурсе русского радикально-националистического движения

      Критика, с которой представители движения атакуют не только действительно  существующее государственное устройство, но и саму абстрактную идею демократии, носит именно моральный оттенок. Одно из главных обвинений состоит в том, что представительная система выдвигает на первый план заведомо безнравственных людей - тех, кому хватает самомнения и нескромности, чтобы заявить о себе, как о лучших. С точки зрения членов Единства, сам факт такого заявления дискредитирует сделавшего его, и демократическая система неизбежно имеет дело с последствиями использования порочного механизма отбора: ей приходится воздвигать системы сдержек и противовесов и налаживать контроль над каждым из властных лиц. Сторонники демократии могут утверждать, что, используя постоянную критику конкурирующими группировками друг друга, они добиваются того, что все участники игры ведут себя по правилам, даже если ни у одного из них нет к этому врожденной предрасположенности (наиболее ясную формулировку этой позиции можно найти в "За политику морали в политике" Бурдье) [Бурдье, 1995]. Но такая конструкция никогда не бывает совершенной, она тратит массу энергии вовлеченных в нее лиц на то, чтобы сохранить равновесие, и самое главное, она не способна исполнять важные функции, которые должна исполнять политическая система.

      Либеральная политика в своем идеале - это  инструмент, не хороший и не плохой сам по себе, результаты применения которого будут настолько дурными, насколько дурно большинство людей. Система же, которую мечтают создать члены Единства, была бы еще и институтом, обеспечивающим моральное совершенствование, аристократией, где власть принадлежит не только самым профессиональным, что, возможно, обеспечивает демократия, но и самым нравственным. Тогда отпала бы  необходимость и во взаимном контроле, и в выборах - легитимность подтверждалась бы самим фактом занятия руководящего положения. Более того, авторитет руководящих делал бы их слово решающим и в сферах, где до сих пор люди пытались жить на свой страх и риск (члены Единства, по большей части, невысокого мнения о том, чего современный человек добился в этой области).

      Чтобы аристократия сработала, необходимо выполнить  одно условие - помимо фильтра, отбирающего компетентных исполнителей политических ролей, должен быть еще один, указывающий каждому его место в связи с достигнутым уровнем морального развития. Возникающие в связи с этим неравенство и иерархичность естественны и даже желательны [митр. Иоанн, 1998, стр. 335 - 345]. Отказавшись от недоверия к занимающим более высокие посты, составляющего необходимый элемент демократической политической культуры, мы можем начать возводить самые невероятные организационные структуры, не опасаясь, что они рухнут под тяжестью человеческих пороков - как архитектор, строящий в невесомости, может не беспокоиться о прочности фундамента. Учреждения, основанные на этих принципах, могли бы расти сверху вниз - от лидеров к рядовым исполнителям, от более совершенных к менее совершенным, которым они делегировали бы часть своего авторитета.

      Либералы, в заочной полемике с которыми оттачивалась эта позиция, наверняка  возразили бы, что этот проект является чистой воды утопией, поскольку в  качестве своей отправной точки требует общего консенсуса по поводу моральных стандартов и по поводу, по крайней мере, некоторого количества людей, которым можно доверить строить все остальное государство. Вряд ли это согласие существует хотя бы где-то, тем более, не в России. Контраргумент Единства заключается в том, что такого согласия не существует именно по вине демократии. Государственное устройство, основанное на парламентском представительстве, не использует самый ценный ресурс для поиска всеобщего консенсуса - Нации, более того, оно наносит этому ресурсу непоправимый ущерб.

        Нация, как обсуждалось выше, в  естественном состоянии допускает  слияние всех своих представителей  в "единую соборную личность". Это открывает путь к полному  единодушию, и, кроме того, к уважению  прав каждого отдельного человека, которое демократии и не снилось. Один из членов Единства, описывая первые Соборы, рассказывал, что там ни над чьим мнением не совершали насилия - пока хоть один человек был не согласен, решение не принималось, "не то, что у коммунистов" (видимо, имелся в виду ленинский демократический централизм).

        Демократия никак не использует возможность для того, чтобы институционализировать не конфликт, а консенсус, путь к которому открывает нация. Более того, приучая людей к нормальности разногласий, и поощряя их к тому, чтобы производить культурные вариации, она разрушает ее. Вместо единого организма возникает множество групп, эгоцентричных и враждебных друг другу, занятых исключительно отстаиванием своих прав. Критика демократии русскими националистами - это прежде всего критика политической культуры, на которую она опирается. Критика демократических реформ - это выражение страха перед тем, что, после некоторого времени функционирования, новые институты все же укоренятся, навсегда исключив альтернативу.

      Эта альтернатива, играющая роль маннгеймовской Утопии, противостоящей Идеологии -  описывается Иоанном как " соборное государство обязанностей", в  противовес "государству прав". Людей там объединяет взаимный долг, а не баланс интересов. Они не равны, но иерархия выражается лишь в том, что более ответственные и зрелые проявляют отеческую заботу об остальных, а те отвечают им доверием и преданностью. Основной мотив поведения в политике - альтруистическая помощь, а не преследование личной выгоды [митр. Иоанн, 1998, стр. 139, 163-164, 337-339].

      Ошибка  остальной оппозиции, в том, что  она использует принадлежащие демократической  политической культуре средства, которые  не аутентичны ее целям. Между тем, эти  средства - вовсе не нейтральный  инструмент, поскольку, прибегая к ним, другие националисты лишь укрепляют порядок, которому как будто противостоят - они способствуют дальнейшему разобщению нации, попадают в зависимость от враждебных СМИ, идут на компромиссы с попутчиками и делают массу других вещей, которые сейчас называются "политикой". Это противопоставляет их Единству, не играющему во все эти игры и основанному на собственных принципах - на тех же, на которых должно быть основано будущее Русское Царство.

        Основным элементом символической  стратегии Единства является само существование организации такого типа. Тексты, так же, как и высказывания активистов, представляют его микрокосмом Утопии, которая должна быть построена повсеместно. Если вспомнить, каким образом РНЕ планирует получить власть для воплощения своей мечты, понятно, почему участники видят в своей группе присутствующий в настоящем фрагмент будущего, со временем  разрастающийся до целого.

      В следующем разделе мы рассмотрим структуру и стратегию организации  как аргументы, приводимые в доказательство ее состоятельности в роли представителя националистического движения. Мы увидим, что они повторяют те же доводы, которые можно было слышать на встречах - но только языком коллективных действий и социальных сетей.  
 

5. Символическая стратегия  Единства: анализ 

5.1 Использование эвристик.  

      Многое  в истории Единства можно понять, если рассмотреть его как машину для производства образа, который  рассеивал бы сомнения, озвученные приходившими к "Парку Победы". Те требовали доказать им,  что  РНЕ - организация, чей национализм серьезен и чья оппозиционность - не фальшивая. Собственные интересы Единства по позиционированию в политическом пространстве делали необходимым также прилагать усилия к тому, чтобы трансформировать само это пространство, внеся в него противостояние демократической политической культуры вместе с вытекающей из него практикой, и авторитарно-соборной альтернативой этому. Наконец, все это не имело бы убеждающей силы, если бы не удалось поддерживать образ сильной и непобедимой организации, имеющей значительные шансы одержать победу.

      При этом, главная сложность состояла в том, что этот образ необходимо было создать руками центральных  средств массовой информации, в основном настроенных по отношению к Единству крайне недоброжелательно. Действительно, РНЕ не имеет возможности обратиться к широкой аудитории напрямую - у них, как и у остальной оппозиции, нет достаточных средств, чтобы  выйти в эфир. Хотя тираж "Русского порядка", как часто утверждается на его страницах, и "превышает миллион экземпляров" (этому нет никаких подтверждений), печатные издания мало подходят для того, чтобы воздействовать на аудиторию, не принадлежащую к идеологическому сообществу, или даже находящуюся в ее  пограничных областях [Энджел, Блэкуэлл и Минниард, 1999]. Их содержание свидетельствует о том, что они и не предназначены для этого - широко распространяемые листовки редко содержат сколько-нибудь развернутую аргументацию. Их главный элемент - извещение, где и когда можно вступить (довольно часто - это единственное, что в них содержится помимо Коловрата), и они могут убедить только тех, кто не нуждается в убеждении. Социальные сети, как мы видели выше, также не самый богатый канал рекрутирования. Те люди, которые приходят в организацию, во всяком случае, в наблюдавшуюся петербургскую, делают этот шаг прежде всего под воздействием информации, полученной из косвенных источников, на которые Единство не может оказать непосредственного влияния. Однако, все эти годы оно проводило достаточно эффективную кампанию паблик рилейшнз, чтобы заставить их работать на себя.  

        Это достигалось за счет виртуозного  использования эвристик - элементов  обыденного знания, служащих для  того, чтобы на основании частичной  информации, достраивать полную  картину произошедшего - и мотивации  делателей новостей [Kahneman & Tversky, 1984]. Сам Баркашов с удовольствием говорит о своих победах в этой области, рассказывая, например, Проханову, как они "спекульнули на их [средств массовой информации] потребности показать наличие фашизма в России" [Баркашов, 1998а]. Вероятно, члены Единства были бы не в восторге от сравнения с "наивным социологом" Агнесс, описанной Гарфинкелем, но тщательное изучение "фоновых ожиданий" журналистов, и умение вписываться в них, напрашивается на такое сопоставление. Употребление термина "наивный" здесь оправдывается тем фактом, что их собственные представления о том, как ведутся и выигрываются пропагандистские войны имеют мало общего с практикой - так, в "Спасибо перестройке", Баркашов представляет их как поединок гипнотизеров [Баркашов, 1994а]. В качестве примера, рассмотрим, как решаются проблемы создания образа массовой организации.

      Численность - один из параметров движения, который  определяет ее шансы на успех. С этим связано то, что она также - как  констатировали представители теории рационального выбора - один из факторов, наиболее влияющих на вероятность участия -  чем безнадежнее дело, тем меньше желающих к нему примкнуть [Klandermans, 1984]. В результате получается своего рода снежный ком - чем больше оцениваемое число участников, тем больше желающих примкнуть. Задача, перед которой стоит каждая организация - убедить потенциальных сторонников в том, что она уже велика и очень сильна.

      Многочисленность  сторонников Единства - один из основных элементов его пропаганды, и, соответственно, пунктов, по которому оно старается привести аргументы. Поскольку реальное количество членов на протяжении первых лет его существования, а в большинстве региональных организаций - и сейчас, недостаточно внушительно, стратегия коллективных действий конструируется таким образом, чтобы ни в какой момент этот недостаток не стал заметным. Акции, фоновое ожидание относительно которых включает то, что они будут демонстрацией массовости, просто не проводятся. Так, Единство не участвует в митингах оппозиции, поскольку это превратило бы его сторонников в горстку людей в черном на фоне огромной толпы. Зато оно организует встречи, пикеты и патрулирование, так как никто не ждет, что в этом примет участие вся группа. Главный внутренний комментарий после "марша" 31 января, повторявшийся и в печати, и на встречах, состоял в том, что заснята была лишь одна "рота" из огромного количества имеющихся в Москве. Такой комментарий, например, исходил из уст лидера латвийского РНЕ Евгения Осипова. Аналогично, один из моих собеседников возмущался журналистами, которые посмели заподозрить, что страна увидела на экране всю столичную организацию. Несколько позже со сходным комментарием выступил сам Баркашов. (Кстати,  упоминания "рот" и, в другом контексте, "батальонов", может быть указанием на то, как в действительности выглядит организационная структура РНЕ).

      Понятно, что численность Единства не сообщается никому и никогда. На встречах, на прямой вопрос, сколько людей в региональном отделении, активисты отвечали несколько  невнятно, что оно очень маленькое и слабое, потому что "Питер вообще гнилой город". За этим сразу следовало заверения, что на Ставрополье и в Краснодарском крае организации просто гигантские. Пресса приглашается только на самые крупные внутренние мероприятия РНЕ, такие, как съезды - хотя и здесь никогда не сообщается точно, какой процент членов присутствует, но делаются намеки, например такого типа: на прошлом съезде было 1050 делегатов, а у Явлинского - всего 200.

      Полное  отсутствие информации позволяет делать какие угодно догадки - тем более, что пропаганда Единства постоянно подчеркивает, что большая часть его деятельности проходит незаметно - в общении с другими людьми, или в секретных контактах со спецслужбами. Высказываются самые разные предположения, оценивающие численность РНЕ цифрами между десятью тысячами и миллионом. В конечном счете, однако, собственный страх и желание вызвать страх, приковывающий к экранам аудиторию, оказывается сильным стимулом к тому, чтобы цифры росли. Здесь стремление оппонентов Единства привлечь внимание к "фашистской угрозе", как и в других случаях, было той почвой, на которой эта угроза произрастала.

      Это может быть одним из ключей к конспиративности организации, которую мы отмечали выше: Единство вынуждено делать так, чтобы  способы производства его образа оставались в тени. Механизм далеко не всегда похож на видимость, исходящую из него: мы наблюдали, что собой в действительности представляет "идеологическая монолитность" организации, присутствующая во всех ее самоописаниях, и можем заподозрить, что о ее "массовости" и "железной дисциплине"  также имеет смысл говорить лишь относительно других политических групп.  Более того, потребности производства имиджа  могут входить в реальное противоречие с другими репродуктивными потребностями. Например, выше мы упоминали о том, что петербургское подразделение вынуждено сохранять настолько узкий канал входа-выхода, что это создает реальные проблемы для его работы.

      Свидетельством  успеха Единства в стратегии поставки фактов, укладывающихся в нужные схемы, может служить подборка газетных статей о нем, приведенная на сайте. Уже упоминалось, что они взяты из газет самой разной ориентации, и не сопровождаются какими бы то ни было комментариями. Единственное - и весьма характерное - исключение, это интервью с начальником салтыковского отделения милиции Любовью Шестимировой, которая отрицательно отзывалась о своем опыте сотрудничества с местным отделением РНЕ [Максимов, 1998]. Исполнявшие роль дружинников члены Единства стали участниками скандала, избив двух еврейских подростков. Утверждение, что РНЕ не может поддерживать порядок, было сопровождено редакторскими комментариями, высмеивавшими лично Шестимирову. Утверждалось также, что подростки первые нарушили закон, появившись в общественном месте пьяными, ругаясь нецензурными словами и оказывая сопротивления милиции (факт избиения при этом не отрицался).