Функции пейзажа в путевом очерке Б.К. Зайцева «Афон»

     Изображая святых Афона, Зайцев выбрал три наиболее значимых, на его взгляд, фигуры, «как бы олицетворяющие различные типы афонского святого»⁶⁴: это Петр Афонский, св. Афанасий и Иоанн Кукузель. По замечанию А.М. Любомудрова, «типы древних святых <…> увидены «мирскими» глазами, извне: один – «строил», другой «пел», третий – «отшельничал»⁶⁵.

     Г.П. Федотов в рецензии на книгу писал, что Зайцев мало внимания уделил аскетике, не показал типы святости мистического, созерцательного склада⁶⁶.

     При сборе материала для будущей книги главными для писателя были его впечатления от поездки, «живая жизнь» Афона.

     Иными словами, в изучении Зайцевым афонской культуры прослеживается несколько уровней – два основных:

• этнографический (поверхностный);
• онтологический (глубинный).

     И ряд промежуточных: социально-публицистический; культурно-исторический; психологический, а также другие содержательные пласты.

     С самого начала афонская жизнь поразила Зайцева «дальней, завековой экзотикой»⁶⁷. Удивил путешественника и отсчет времени, установленный по древневизантийскому образцу, и полное отсутствие женщин на полуострове, и непривычные порядки: «Все здесь необычайно! Время не наше. Когда солнце заходит, то часы ставят на 12…», – писал Зайцев в письме к родным⁶⁸. Писателя не покидало «робинзонское» ощущение, как будто «от обычной своей жизни, близких и дома отделен вечностью»⁶⁹.

     Ряд заметок в путевом дневнике Зайцева носит этнографический характер: множество записей о словах, требующих разъяснения, поскольку большинство афонских реалий имеет греческие наименования (не считая общеизвестных предметов церковного обихода)⁷⁰: «кипер» («кипос», по-гречески огород, русское искажение – «кипер»), «ручная кадильница, «кация», «куколь», или наметка – черный покров на камилавке».

     В окончательный текст книги Зайцев ввел малопонятные слова с комментарием или переводом: «конак» (подворье), «параклис» (небольшая домовая церковь)», «фондарик» (искажение греческого слова «архондарик»).

     Самому  писателю все эти реалии были неизвестны: описывая в письме к жене первую ночную службу в Андреевском скиту, Зайцев не мог указать названия «стоячего кресла»: «В 12 ч. ночи был в Соборе на службе, стоял в монашеском «кресле» или не знаю, как назвать, такая клетка с ручками, на которое опираешься, стоя, а если устал, то можно и сесть»⁷¹.

     В центральной части книги Зайцев описывает крупнейшие монастыри Афона, основное внимание уделяя русским обителям и скитам. Их отличительные черты – бедность и скромность, житейская «непрактичность». Автор ставил себе целью показать духовное величие русского монашества на Афоне, отрешенность от земной суетности – в противовес греческим монастырям. Эта задача была отчасти и публицистической: незадолго до путешествия автора, а именно в сентябре 1926 года, Афон был объявлен греческой территорией, а все живущие на ней монахи – греческими подданными. Тогда же было принято негласное решение не допускать новых монахов в негреческие монастыри, что неизбежно должно было привести к старению и вымиранию русского иноческого населения. Зайцев не знал этих фактов, он считал, что приток молодежи в монастыри Афона будет идти теперь не из России, а из эмиграции. При создании книги автор ориентировался, прежде всего, на читателей-изгнанников, которые должны были хорошо ощущать близость своих судеб с судьбами русских монахов, несущих свой подвиг вдали от родины, в окружении инокультурной среды.

     Зайцев  писал о простоте и упадке монастырского хозяйства, о бедности русских монастырей на Афоне, но при этом не сообщал о хранившихся в них сокровищах (древних иконах в драгоценных окладах, богатой церковной утвари), о многочисленных ремесленных мастерских, лишь вскользь упомянул «большую библиотеку» Пантелеймонова монастыря, которая являлась в те годы огромным собранием раритетных книг и рукописей, а фотолабораторию этой обители представил как «немудрящее ателье»⁷², притом что она считалась едва ли не лучшей в Греции⁷³. Автор стремился в основном показать «духовное хозяйство» русских обителей (службы, послушания, молитвы и другие ритуалы).

     Иными в книге Зайцева предстают греческие монастыри. Именно в их описании на первый план выступает эстетическое начало. Они богаче, изящнее, «артистичнее» и несут черты другого – нерусского – мира.

     Так, Лавра св. Афанасия в восприятии Зайцева – «Византия и Восток»⁷⁴, «монастырь густо-восточный»⁷⁵, поражающий своей роскошью. Другой греческий монастырь – Пантократор – вызвал у писателя ассоциации с европейским Возрождением, так как сохранил фрески Панселина – «византийского Рафаэля»⁷⁶.

     Подобные  сравнения возникли у автора и в Ватопеде – втором после Лавры, «очень культурном и ученом»⁷⁷ греческом монастыре. Ватопед, освоивший достижения современной цивилизации: электрическое освещение, изящное одеяние монахов и новый стиль – по мнению Зайцева, «несет легкий налет запада»⁷⁸ и во всем противоположен русским обителям с их бедностью и верностью священным традициям, включая старый стиль летоисчисления.

     Больше  всего Зайцева интересует не природа, не история, не искусство и даже не православные традиции Афона, а его люди.

     Самое важное место в книге уделено образам афонских монахов: архимандрит Кирик, о. Пинуфрий – проводник автора в путешествии по полуострову, фотограф о. Наум, отшельники Карули и Новой Фиваиды. В некоторых случаях они безымянны или обозначены криптонимом, но их имена можно восстановить благодаря дневнику и письмам. Все образы характеризуются конкретностью портретных описаний иноков в дневнике Зайцева.

     Сравнение исходных набросков с окончательным текстом очерка, проведенное А.В. Громовой⁷⁹, наглядно показывает, каким образом автор перерабатывал свои непосредственные наблюдения: из портрета молоденького о. Петра были исключены черты, приземляющие образ: «очень некрасивый», «слипшиеся волосенки»⁸⁰. В других случаях были добавлены штрихи, возвышающие и идеализирующие облик монаха: пустынножитель о. Нил, стерегущий монастырский огород от диких кабанов, кладущий в день по тысяче поклонов и питающийся круглый год только камарней и гнилыми смоквами, в записной книжке был изображен следующим образом: «Вылезает старичок со слезящимися глазами. <…> Он очень тих, едва ворочает языком»⁸¹. В книге «Афон» он уже предстает как «старик с воздушно-снеговым обрамлением лысого черепа <…> покорный и несколько удивленный. Глаза его, ровно выцветшие, с оттенком «вечности» слегка слезились. Он опирался на высокую палку»⁸². Создавая образы афонских монахов автор старался придать их облику иконописные черты.

     В описаниях монашеского мировоззрения  Зайцева присутствует доля снисходительной иронии: ему как представителю современной цивилизации был присущ «другой тип сознания, в котором уже не оставалось места суеверному страху перед бесами, способными затащить недвижного грешника в болото»⁸³. Однако он понимал, что для монахов эти бесы – такая же реальность, как незримое присутствие в их мире Бога, Богородицы и святых.

     Стремясь  как можно полнее постичь афонский мир, Зайцев не смог до конца преодолеть взгляд на него «со стороны». В письме к жене и дочери он писал: «Этот мир замечательный, мне все же не близок»⁸⁴. Однако это признание было адресовано только родным; будущим читателям очерков об Афоне Зайцев показал картину монашеской жизни, очищенную от «случайных черт»⁸⁵. Поэтому в книге размышления писателя приобрели законченный вид.

     Суммируя  все вышесказанное, касаемо творческой истории «Афона», следует отметить, что цикл очерков об Афоне – это не просто описание путешествия, а предпринятое Зайцевым художественное исследование феномена православного монашества в Европе. Автор ставил перед собой цель познакомить читателя как с внешними, так и с глубинными, сущностными особенностями монастырской жизни. Резюмированная выше творческая история книги помогает понять, как осуществлялось Зайцевым раскрытие главного замысла его произведения в соответствии с его собственными представлениями о мире православия, с присущим ему взглядом современного светского человека XX века. 
 
 
 

Выводы  к главе I

     В главе I – «Специфика пейзажных описаний в путевом цикле: теоретические предпосылки и аспекты изучения» – 1) излагаются основные концептуальные и методологические положения, на которые опирается данная работа; 2) выявляются специфические черты путевого цикла Б.К. Зайцева «Афон» как жанровой разновидности документально-художественной литературы; 3) освещается творческая история книги Б.К. Зайцева:

1. Пейзаж – конструктивный элемент поэтики литературного произведения, который включается в его общую систему образов, занимая в ней специфическое место и характеризуясь специфическими для определенного художественного метода и авторского стиля особенностями. Отсюда — различное качество пейзажных описаний различных культурно-исторических эпох.
2. Объем пейзажа как одной из ключевых поэтических категорий обусловлен двумя действующими тенденциями, обосновывающими его разную трактовку: а) пейзаж как выражение внутреннего мира человека через изображение природы (пейзажи «настроения»); б) пейзаж как мир вообще, вне человека (пейзажи «правды видения»).
3. Значимым представляется соотнесение пейзажа и быта как «основной специфики» литературы, ориентированной на воссоздание «местного колорита» экзотических стран. Изображение природы через быт и знакомство с укладом жизни монахов в путевом цикле Б.К. Зайцева посредством пейзажных описаний позволяет отнести произведение к текстам «пейзажно-бытописательской» группы⁸⁶.
4. Преобладание документально-художественных жанров в творчестве писателя связано именно с годами эмиграции.
5. Цикл путевых очерков «Афон» (1928) представляет собой совмещение личных наблюдений (дневниковые записи) и материала, заимствованного из книжных источников историко-культурологического характера⁸⁷ (установка автора на изучение «экзотического» мира обусловила обращение к обширному кругу источников).
6. Согласно исследовательской точке зрения, в «Афоне» писатель средствами новейшей литературы обновляет древнерусский жанр паломнических «хожений», популярных на Руси, создавая новую жанровую разновидность – «культурологическое хожение», к специфическим чертам которого относятся приоритетный интерес к произведениям искусства и стремление постичь историю духовной культуры той или иной страны; последняя в свою очередь не заслоняется религиозными раздумьями автора, хотя и отодвигается на второй план. Отрывочные впечатления «дневника путешественника»⁸⁸ скрепляются именно этой последовательно проведенной культурологической концепцией.
7. «Афон» Зайцева – своего рода продолжение двухвековой традиции описаний Святой Горы в русской литературе.

Глава II

Поэтика пейзажа в путевом  цикле Б.К. Зайцева  «Афон»

2.1. Пейзажные описания во внутренней структуре путевого цикла Б.К. Зайцева

     Настоящий параграф посвящен выяснению композиционной роли пейзажных описаний в путевых  очерках Б.К. Зайцева.

     Очерк как разновидность малой формы  эпической литературы⁸⁹ с развитым описательным изображением в своей путевой ипостаси предполагает совмещение повествовательного (событийного) и описательного (пейзаж, интерьер) контекстов: жанровая природа «Афона» предполагает динамику «кадров», тем более что позиция наблюдающего субъекта пространственно меняется: «живя в монастырях⁹⁰, странствуя по полуострову на муле, пешком, плывя вдоль берегов его на лодке»⁹¹.

     В каждом из 11 очерков цикла присутствуют пейзажные описания, объем которых колеблется – от пейзажного «вкрапления», группы членов простого предложения, до нескольких абзацев.

     В путевом цикле очерков пейзаж представляют собой не отдельное от остального текста явление, а имеет тесную связь с событийным планом, органически вплетаясь в него, перемежаясь с ним и имея при этом собственное назначение.

     Литературный  энциклопедический словарь выделяет две разновидности пейзажных описаний (обе имеют место в цикле)⁹²:

• статические: не входят во временное развертывание действия и прерывают развитие событий; более того – используются в качестве приема замедления, торможения действия: «Афон — сила, и сила охранительная, смысл его есть «пребывание», а не движение, Афон созерцает, а не кипит и рвется, — это верно»⁹³. Пейзажные описания такого типа выполняют конструктивную функцию в создании образа величественного и монументального Афона (к таковым относится большинство пейзажных описаний путевого цикла);
• динамические: пейзажные описания обычно небольшие по объему, включены в событие и не приостанавливают действия; даются через восприятие персонажа (в нашем случае – это автобиографическое «я») по ходу его передвижения в пространстве: «Дорога стала шире, мы вступили в каштановые леса. Справа глубокая долина, в ее ущелье жемчужной нитью висит водопад — беззвучный. По дальнему взгорью темнеют кедры и сосны. За ними, в облаках и туманах, — сама гора Афон, сейчас почти невидимая, — закутана влажно-суровыми пеленами. Ветер свистит, гудит в каштанах. Мелкая влага сеется»⁹⁴.