Условия становления толерантности

Да, трансформация  радикальной группировки во все  более умеренную вполне возможна (отечественные примеры – ЛДПР и некоторые коммунистические партии). Но ведь бывают и другие примеры. Чтобы радикалы трансформировались в умеренных, у них самих должна быть к этому некоторая внутренняя готовность. В противном случае происходит то, что случилось в Веймарской республике, или то, что мы видим сейчас в Палестинской автономии. С другой стороны, общество может согласиться терпеть процесс трансформации радикалов не от хорошей жизни, а от невозможности нейтрализовать их как-то по-другому. Нынешние национал-радикальные группировки не столь масштабны, чтобы с ними нельзя было не считаться, и мало кто из них подает признаки готовности к внутренней трансформации. Наконец, процесс включения националистов в мэйнстрим неизбежно сопровождается дальнейшим снижением и без того низкого порога отвержения ксенофобии в этом самом мэйнстриме. Мы не беремся здесь обсуждать, что первично: повышение фоновой ксенофобии или включение новых ксенофобных групп в политический мэйнстрим, но сам факт взаимосвязанности этих процессов все уже имели возможность наблюдать на примерах интеграции ЛДПР и КПРФ, а теперь еще и "Родины".

Помимо  политических решений по тем или  иным национал-радикальным группам или репрессивных мер (см. ниже), возможны и другие действия государства. В первую очередь в голову приходят спецоперации по развалу радикальных группировок изнутри; ходят очень упорные слухи, что РНЕ в 2000 году было разрушено именно так. Не оспаривая необходимость засылки агентуры хотя бы в некоторые подобные группы, выразим все же сомнение в разумности более активных действий: они всегда чреваты сращиванием отдельных групп со спецслужбами. Основанием для таких опасений служит не только давний опыт (в дореволюционной России), но и подозрения в политическом использовании спецслужбами национал-радикалов в постсоветский период.¹⁰

Более интересной является идея специального публичного списка групп, подозреваемых в антиконституционной  деятельности (не только национал-радикальной, конечно), выдвинутая еще в докладе Фонда "ИНДЕМ" в 1998 году¹¹ по аналогии с германским опытом. Такой список мог бы составляться на основе систематического мониторинга по достаточно определенным критериям. Такой мониторинг должен проводиться совместно государством и заинтересованными академическими и правозащитными структурами, поскольку существующие сейчас публикации, если они исходят от государства – чрезмерно формальны и не отражают суть дела, а если от общественности – страдают неполнотой из-за нехватки источников. Чтобы минимизировать возможность диффамации законопослушной группы, в список могли бы включаться только такие группы (вне зависимости от их формального статуса), члены которых в целом уже признаны виновными в тех или иных деяниях (не обязательно уголовных), связанных с антиконституционными целями; соответственно, группа должна была бы удаляться из списка через определенный срок при отсутствии новых подобных фактов. Список служил бы только двум целям: дать более полную информацию обществу и предоставить возможность органам Министерства юстиции и Министерства культуры и массовых коммуникаций, обязанным контролировать деятельность ассоциаций и СМИ, высветить тех, на кого следует обращать особое внимание в рамках предписанного законом контроля, поскольку понятно, что чиновники не способны реально контролировать деятельность всего множества ассоциаций и СМИ.

Общественные практики

Если  до сих пор мы говорили скорее о  возможной стратегии государства, то стратегия общественности может  быть иной. И на проблему "интеграции" национал-радикалов можно посмотреть и по-другому. В современных западных обществах определенные проявления этно-националистических настроений просто неприличны, то есть довольно устойчиво негативно оцениваются подавляющим большинством граждан. Это создает предпосылки для этического критерия отсева политиков. Соответственно, минимум толерантности, предписываемый националисту, желающему принадлежать к мэйнстриму, относительно высок. А тех, кто до этого минимума не дотягивает, довольно мало в политически активном слое. У нас – не так. Планка низка, ксенофобия распространена очень широко именно в этом слое¹². То, что в Западной Европе считается радикальным, у нас считается умеренным. В такой среде эффективно отвергать можно только самые крайние проявления этно-национализма, все же хоть сколько-то умеренные непременно найдут много защитников, не обязательно открытых, но от этого не менее эффективных. Таким образом, постепенный приход национал-радикалов в мэйнстрим становится просто неизбежным и ограничивается преимущественно степенью их готовности к такому переходу.

Конечно, мы все осуждаем идеи этнической или  религиозной ненависти. Но для людей, не разделяющих эти идеи, проблема – не как вести себя по отношению  к где-то существующим радикалам, а  как вести себя по отношению к  находящимся близко и достаточно респектабельным уже людям. Можно  ли выражать уважение Жириновскому, мирно  беседовать с Прохановым, в качестве экспертов привлекать Дугина или Джемаля...

Чем меньше люди, не являющиеся этно-националистами, отделяют себя от таковых, тем более легитимным становится этно-национализм. Да, мы якобы готовы терпеть рядом только респектабельных людей, но они-то приводят за собой вовсе уже не респектабельных.

Между тем  провести определенные ограничения  в обществе вполне возможно. Примером может служить кампания, прошедшая  в интернете летом 2002 года по инициативе сайтов Jewish.Ru и Mail.Ru: участники кампании просто писали письма хостинг-провайдерам, побуждая их удалить антиконституционные по содержанию сайты. Подчеркнем, провайдерам всего лишь помогали выполнить их собственные правила, совпадающие, в общем-то, с правилами приличия; при этом свобода слова не ограничивалась (как многие утверждали): изгнанные с серверов неонацисты сохраняют теоретическую и практическую возможность создать собственные интернет-сервера (интернет – вполне свободное и недорогое в использовании пространство, в отличие, скажем, от телевидения).

Конечно, не все провайдеры, при этом вовсе  не пронацистски настроенные, столь чутки к протестам. И это – не вопрос регулирования интернета как такового, а пример нашей большей проблемы – явно чрезмерной толерантности к чужой ксенофобии. Понятно, что такая наша толерантность коренится во вполне понятном страхе перед ограничениями свободы слова. Но наша свобода уже не в младенческом возрасте, и пора усвоить процитированную выше формулировка Европейского Суда о принципе неразрывности свободы слова и ее границ; не вредно ее даже повторить: "принцип свободы выражения мнения, который является объектом ряда исключений, требующих, в свою очередь, ограничительного толкования".

Если  же посмотреть на себя достаточно честно, нетрудно заметить, что и нам самим  не стоит публично воспроизводить разного  рода этнические предрассудки, присутствующие практически у каждого. Особенно – в средствах массовой информации. Увы, пока с этой задачей самоконтроля не слишком хорошо справляются и  многие журналисты, и многие представители  демократической части общественности.¹³ Здесь всем есть, чем заняться.¹⁴ И государству – в самую последнюю очередь.

Неоднократно  высказывалось мнение, что одним  из важных направлений противодействия  национал-радикалам является "отказ в паблисити".¹⁵ Действительно вопрос о том, как надо рассказывать в СМИ о радикалах, чтобы не "тиражировать опыт", но сообщить о важных событиях (а деятельность национал-радикалов – важная тема) и четко определить отношение к ним, не так прост, и его стоит серьезно обсуждать в рамках журналистского сообщества как вопрос скорее профессиональный, чем этический.

Не к  чиновникам, а к научной общественности следует в первую очередь обращать возмущение засильем этнических мифов  в школьном и высшем образовании: против согласованного натиска академического сообщества Министерства образования  не пошло бы, а само оно и не может переписать учебники. Но не видно  не только должного энтузиазма, но и  общего согласия ученых в том, что  эти, далеко не безобидные, мифы пора перестать  пропагандировать через школу.¹⁶

Остается  добавить, что "обучение толерантности", что бы под этим ни понималось, ведется  общественностью (через разные семинары, школы и т.п.) не хуже, чем государством через систему среднего образования, так часто умеющую внушить  отвращение ко всему, чему учит. Конечно, это не означает, что воспитание в духе толерантности не должно вестись  в школе. Но оно должно скорее стать  важной составляющей всех гуманитарных дисциплин, а не отдельным предметом.

У общественности, в принципе, есть и другое средство давления на национал-радикалов – юридическое. Но здесь важно понимать, что лишь в единичных случаях гражданин может подать иск о защите чести и достоинства против националиста, поскольку националист посягает, как правило, не на чьи-то персональные честь и достоинство, а иски от лица неопределенной общности нашим гражданским правом не предусмотрены. Спорно, стоит ли изменять в этом направлении Гражданский Кодекс. Или, аналогично, переводить ст. 282 УК в категорию частного обвинения. Здесь не место для юридического спора, но такие новации представляются нам неконструктивными.¹⁷

Нельзя  не отметить также, что общественным активистам не удается защитить сограждан  и общество в целом от расизма, дискриминации и прочих бед не только потому, что этому мешают те или иные кодексы или конкретные судьи и прокуроры (хотя они, конечно, мешают), а потому что эффективных  активистов просто катастрофически  мало. И вряд ли в ближайшие десятилетия  у нас их “на душу населения” станет столько, сколько в исторически  устоявшихся либеральных обществах. Без апелляции к государству, какое бы оно у нас ни было, обойтись не удается.

Совершенствование репрессии

Государство же, как уже было выше отмечено, пока очень неэффективно в правовом пресечении противозаконной деятельности национал-радикалов. У этого устойчивого феномена есть три не менее устойчивые причины.

Первая  – распространенность этно-ксенофобии в самих правоохранительных органах. Здесь могут в какой-то степени помочь просветительские программы и политическое давление сверху. Но качественный прорыв возможен, видимо, только в рамках принципиальной реформы систем прокуратуры и полиции, что выходит за рамки данной статьи.

Вторая  – недостаток компетентности следователей, прокуроров и судей. Решение этой проблемы лежит тоже только через  большие реформы, но вряд ли будет  скорым.

Третья  – огромная неопределенность в вопросе  о том, какая именно деятельность национал-радикалов является незаконной. Закон "О противодействии экстремистской деятельности" 2002 года, увы, сделал ситуацию не только еще более неопределенной, но местами – просто абсурдной. Мы об этом не раз писали¹⁸, так что ограничимся самым кратким резюме.

Современное российское законодательство предполагает весьма суровые санкции для отдельных  лиц, ассоциаций и СМИ даже за столь  неопределенные действия, как "унижение национального достоинства" или  пропаганду превосходства по религиозной  и социальной принадлежности. Легко  привести примеры, когда подобные действия заслуживают лишь не слишком строгого морального неодобрения, могут быть предметом гражданского иска, а могут  быть и уголовными преступлениями. Но наше право очень плохо разграничивает или вовсе не разграничивает эти  случаи. В обществе же не существует даже отдаленного подобия консенсуса в определении того, что и в  какой степени недопустимо. Отсюда во многом – крайне противоречивые санкции, налагаемые, если налагаемые, на разного рода национал-радикальных активистов. При нынешнем состоянии правоохранительной системы и высокой степени неопределенности в отношении националистических идей, присущей нашему обществу, невозможно ожидать, что практика правоприменения сама постепенно придет к какому-то разумному разграничению между уголовными преступлениями, административными правонарушениями и просто морально предосудительными словами и поступками.

Имеет смысл  отказаться от подхода, закрепленного  законом 2002 года и исходящего из удобства правоохранителя: максимально широкие  признаки правонарушения и максимально  жесткие санкции. Все равно полиция  и суды такой широкой репрессивной кампании, какая вытекала бы из буквального  применения Закона 2002 года, не развернут - и слава Богу. И ранее высказывалось мнение, что гораздо эффективнее было бы сосредоточиться на наиболее опасных деяниях, связанных с насилием, дискриминацией и их прямой пропагандой, особенно – в виде массовых мероприятий, а остальное – декриминализовать.¹⁹ В УК следует оставить действия, которые подавляющее большинство общества, даже при наличном в нем уровне ксенофобии, считает действительно особо общественно опасными, а остальное, в соответствии с общим духом уголовного права, перенести в область гражданских исков, административных дел или вовсе вывести из компетенции государства. Тогда и правоохранительной системе сложнее будет уклоняться от выполнения своих обязанностей. При этом совершенно не обязательно приговаривать пропагандистов агрессивного национализма к лишению свободы – только "за слова" обычно вполне достаточно наказать действительно большим штрафом.

Надо  отметить, что такого рода сдвиги уже  наметились с реформой ст.282 УК в  конце 2003 года: такой спорный состав, как пропаганда превосходства и  неполноценности по ряду признаков, удален из статьи, зато в ней появилась "пропаганда ненависти"; нижний порог  наказания, как и почти во всем УК, резко снижен, а штрафы повышены. Эти изменения, хотя и позитивны, но недостаточны. Осталась нетронутой испорченная Законом 2002 года ст.280 УК, по которой можно с тех пор посадить человека за призывы к "экстремистской деятельности", которая в свою очередь, отнюдь не всегда подпадает под УК. По-прежнему остается проблема доказывания умысла по ст.282 УК. На наш взгляд, оптимальным выходом было бы решение Верховного Суда, аналогичное приведенному выше нидерландскому, - слова или действия, возбуждающие вражду и ненависть или унижающие человеческое достоинство, являются таковыми объективно и вне зависимости от намерения совершившего эти действия.

На фоне определенного упадка ориентированных  на пропаганду национал-радикальных группировок и бурного роста идеологически мотивированного насилия (будь то "джихадизм" или движения скинхедов), особенно важно сделать акцент на противодействии именно насилию и его пропаганде. Разъяснениями Верховного Суда, инструкциями Генеральной прокуратуры, может быть, какими-то еще средствами следует побудить правоохранительную систему не забывать о таком предусмотренном УК отягчающем обстоятельстве, как "совершение преступления по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды" (ст. 63 "е" УК), применять соответствующие квалифицирующие признаки в ряде других статей (список которых законодателю, кстати, стоило бы расширить).