Эволюция взглядов на якобинскую диктатуру в советской (российской) историографии в конце XX – начале XXI веков

Но именно в конце XX века наметился разрыв с советской историографией, хотя и с сохранением многих ее традиций. Симпозиум 20-21 мая 1970 г.  по «Проблемам якобинской диктатуры» наметил определенный этап в развитии советской историографии, показал серьезный уровень достижения в разработке различных проблем революции и вместе с тем обнаружил опасность идейно-теоретического застоя.

Уже в 80-е годы историки –  марксисты начали отходить от «классической  схемы» истории революции, приступили к более основательной разработке идейно-теоретических позиций, расширив тематику исследований.  Именно противоборство ревизионистского и классического  направлений активизировало изучение революции. Находившийся в основе «классической  историографии»  классовый подход стал более нюансированным. Важнейшее  место в исследованиях заняло представление участников революции, их устремления, личностный характер идентификации  социально-политического конфликта.  Источники и методика вышли на первый план, которые позволили обнаружить смысл революционных событий  для самих участников и воспринять значение происходившего через их самосознание. Чаще стали использовать тексты революции – законодательные акты, петиции, дебаты, памфлеты, прессу, художественные изображения. 

Глава II: Проблема якобинской диктатуры в современной отечественной историографии.

Современная отечественная историография – исторический феномен, открывающий собою новый, важный этап российской историографии. Основным фактором, определившим его особенности, стали экономические, политические и идеологические изменения, происшедшие в России за последнее десятилетие. Кроме того, немаловажную роль сыграли влияние так называемого "ревизионистского" направления французской историографии и смена поколений советских историков еще на рубеже конца XX века. Идеологический контекст современной исторической науки радикально изменился. Канона нет, методологический плюрализм торжествует. Преобладает, на мой взгляд, здоровая тенденция воссоздать и оценить советскую историческую науку во всей ее целостности, понять ее связь с отечественной научной традицией, как и особенности взаимодействия с зарубежными школами и направлениями. Все это очень обнадеживает в отношении перспектив развития исторического знания в стране. В развертывании историографических исследований выражается рост профессионального самосознания новых поколений ученых.

 Толчком, обозначившим новые подходы в изучении якобинского периода в современной историографии стал «круглый стол», который был организован 11 октября 1995 года под Эгидой Института всеобщей истории РАН и центра по изучению истории Франции - «Якобинство в исторических итогах Великой французской революции»⁶⁰. В обсуждение данной темы приняли участие А.В. Гордон, С.Ф. Блуменау, З.А. Чеканцева, Е.В. Киселева, А.В. Чудинов, Е.О. Обичкина, Д.Ю. Бовыкин, А.В. Тырсенко, С.Н. Коротков, Т.А. Черноверская.

Именно, большое количество опубликованного в нашей стране и за рубежом в связи с двухсотлетием революции вызвало необходимость коллективного осмысления эволюции  исторической мысли и формирование индивидуальной исследовательской позиции, этим целям и отвечала созванная организация. Это встреча и дала толчок к поиску новых проблем и к пересмотру старых концепций.

Не трудно заметить, что  по сравнению с симпозиумом, который  проходил в 1970 году, значительно переменились взгляды историков на многие вещи. Участниками «круглого стола» высказывались  различные предложения по поводу оценок Французской революции и ее изучения. Осветим некоторые предложенные точки зрения, и мысли историков по поводу дальнейшей разработки тем, касающихся якобинского периода.  Говорилось о замене формационного подхода на цивилизационный при рассмотрении истории (А.В.Гордон), содержались призывы отказаться от стереотипов при осмыслении революционного процесса и перейти от традиционных объяснительных моделей к вероятностной и цивилизационной перспективе Но, ни в коем случае, не ограничиваться сменой плюсов на минусы и наоборот (З.А. Чеканцева), высказывались мысли о тенденциях, характерных для настоящего времени: отказ от антикапитализма, неприятие диктатуры и террора (Е.О. Обичкина). Как правильно заметил А.В. Гордон, сейчас происходит обогащение исторического знания новыми методологическими подходами, и если говорить о якобинском периоде, то, как его ни определяй – подъемом или упадком, он составляет неотъемлемую часть Великой французской революции, и профессиональная задача историков выработать более широкую, многостороннюю оценку якобинства, определить природу самой революции, ее историческую  роль в утверждении цивилизации Нового времени. А.В. Чудинов призывал отказаться от политизированности нынешней историографии, прийти к преодолению идеологического раскола и к синтезу научных достижений.

 По моему мнению, собравшимся  на «круглом столе» исследователям, не удалось создать новую универсальную концепцию якобинского периода, все выступления, были построены на высказывании своей индивидуальной позиции. Историки попытались опровергнуть или уйти все еще от советских или марксистских догм, выразилось это в таких утверждениях, например, Чудинова и Блуменау – против «теории обстоятельств» и против обозначения якобинского этапа, как наивысшего. Но при всем при том, во многом еще не были забыты идеи старого поколения историков. Например, Гордон и Чеканцева предлагали вести изучение «снизу», поскольку социальный состав может дать ответы на многие проблемы, а Черноверская призывала к исследованию личностей не только якобинского блока, но и их союзников и противников. На круглом столе мы наблюдаем отсутствие споров, может быть, это говорит о затухании и упадке интереса в дальнейшем для изучения этой проблемы. Эта встреча показала, что вступая в современный этап, исследования, возможно, находятся в стадии застоя. Несмотря на это, «Круглый стол» обозначил темы и проблемы для дальнейшего исследования. Он стал новым этапом в изучении Великой французской революции.

Современные историки сталкиваются с проблемой употребления и применения для характеристик событий Французской  революции понятий, в которые исследователи вкладывают не всегда один и тот же смысл. Например, в работах отечественного специалиста А.В. Чудинова «Прощание с эпохой» (размышления над книгой В.Г. Ревуненкова)⁶¹, «Смена вех» (200-летие Революции и российская историография)⁶² и монографии «Французская революция: истории и мифы»⁶³ автор стремиться доказать, что в свете последних 15-20 лет определение социально-экономического строя Франции в качестве «феодального» не может не вызвать серьезных сомнений. Нужно заметить, что разоблачая прежние утверждения, автор использует те выводы и умозаключения, к которым пришли ранее историки – ревизионисты (Ф.Фюре, Д.Рише и другие). Он пишет о том, что понятие «феодально – абсолютистский строй» имеет чисто советское происхождение и в историографиях других стран не применялось, к тому же термин «феодализм», несмотря на более чем двухсотлетнюю историю применения, никогда не имел единого значения. Еще одно понятие, по его мнению, не так бесспорно как кажется – «буржуазная революция».  «Согласно марксистской социологии, буржуазный характер революции определяется, прежде всего, ее целью, каковой является уничтожение феодального строя или его остатков, установление власти буржуазии, что создает условия для капиталистического развития. Кроме того, особенностью «ранних буржуазных революций», к которым относили и Великую французскую, признавалось то, что их «руководителем, гегемоном была буржуазия». Однако, в свете новейших исследований, подобные представления о «гегемоне» и «цели» Французской революции выглядят далеко не столь очевидными, как прежде»⁶⁴. Пользуясь понятием «буржуазия», историк должен четко представлять себе, что во Франции XVIII века оно имело совершенно иной смысл, нежели тот, в котором позднее стало употребляться марксистской социологией.

Как видим, результаты проведенных  в последние годы исследований свидетельствуют  о невозможности убедительно  объяснить, основываясь на классовом  подходе и теории общественно-экономических  формаций, причины, характер и историческое значение якобинского периода Французской революции XVIII века. Современная отечественная историография пока стоит на пороге предложения цельной и всеобъемлющей интерпретации тогдашних событий.

А.В. Чудинов приходит к  выводу о том, что «советская историография Французской революции завершила свое существование. На смену ей идет становление новой российской историографии Французской революции. Она не утрачивает преемственности с наиболее позитивным наследием историографии советской, но она принадлежит уже к иному времени и имеет свое особое лицо»⁶⁵. «Сколь бы далеко не ушли вперед конкретные исследования, все равно сочинения А.Тьера, Ж.Мишле, А.Ламартина, Н.И.Кареева, П.А.Кропоткина, Манфреда и других выдающихся историков революции сохранят непреходящую ценность как памятники исторической мысли своей эпохи. Думаю, такая же судьба ожидает и "Очерки" Ревуненкова»⁶⁶.

   За минувшее десятилетие  положение изменилось радикальным  образом. Вышел в свет ряд  монографий, где подробно проанализированы ключевые аспекты «ревизионистского» и консервативного прочтений Французской революции. Все это создало благоприятные условия для расширения методологического диапазона отечественных исследований революции. Причем кардинальная переоценка в российской науке роли немарксистских направлений ни в коей мере не связана с отказом от подлинно научных достижений «классической» и, в частности, марксистской историографии, к которой принадлежали советские исследователи Французской революции. «Напротив, уход от идеологической ангажированности темы и методологический плюрализм позволяют решать конкретные научные задачи, опираясь на положительный опыт всех историографических традиций, включая и марксистскую»⁶⁷.

Дискуссия, проходившая в 60-70-е годы о классовом содержании якобинской диктатуры между А.З. Манфредом с одной стороны и ленинградским профессором В.Г. Ревуненковым - с другой, отличалась жесткостью и нетерпимостью. Тем не менее, когда речь заходила о роли Революции в развитии французского общества, оценки оппонентов полностью совпадали в рамках схемы «феодально-абсолютистский строй –  буржуазная революция – капитализм». «В новейшей российской историографии Французской революции мы не найдем образцов столь же резкой по форме, как во время дискуссии Манфреда и Ревуненкова, полемики ни с современными историками, ни с предшественниками. Однако по своему содержанию проведенные за последние 15-20 лет исследования (иногда независимо от субъективных намерений их авторов) ставят под сомнение эвристическую ценность именно той методологической основы интерпретации революционных событий, относительно которой в среде советских историков существовало полное согласие»⁶⁸.

Сегодня уже частично можно  сказать, как сложилась судьба поколения, сформировавшегося в 1990-е годы. Проанализировав  тематику и направленность публикаций последнего десятилетия, можно ответить на вопрос о том, действительно ли обозначившаяся в отечественной историографии революции «смена вех» сопровождается сменой сюжетных приоритетов. Еще десятилетие назад ответ на этот вопрос казался очевидным: если А.В. Адо отмечал, что раньше Французскую революцию изучали преимущественно «снизу» и «слева» и для советских историков был характерен «якобиноцентризм», то впоследствии, по мнению В.П. Смирнова, российские историки предпочитали изучать Революцию «сверху» и «справа». Ныне о подобной переориентации можно говорить лишь с очень большой долей условности. А ведь еще в середине 1990-х годов ситуация с изучением Революции воспринималось довольно оптимистично. А.В. Адо писал по этому поводу: «В нашей историографии Французской революции налицо смена поколений. Активно работают историки, сформировавшиеся в 70-80-е годы (З. Чеканцева, Е. Кожокин, Е. Обичкина, А. Чудинов, Л. Пименова, С. Карп, А. Тырсенко и др.)⁶⁹» Сегодня ситуация существенно изменилась. Выпустив монографию в развитие своей докторской диссертации, З.А. Чеканцева сосредоточила внимание на общих проблемах историописания⁷⁰; Е.М. Кожокин  практически не занимается изучением Революции⁷¹, Е.О. Обичкина переориентировалась на современную Францию в контексте международных отношений⁷², Л.А. Пименова уже многие годы плодотворно исследует историю Франции времен Старого порядка⁷³. Таким образом, из историков лишь А.В. Чудинов, С.Ф. Блуменау и А.В. Тырсенко продолжают изучение революционной эпохи, в том числе якобинского периода. Это говорит о происходящем в отечественной историографии процесса смены сюжетных паритетов.

Теперь внимание больше уделяется  персоналиям не якобинского блока. В 2000-е года на первое место в исследовании якобинского периода вышли проблемы идеологии, террора и свержения якобинской диктатуры. В настоящее время исследованием феномена террора занимается известный отечественный историк А.В. Чудинов, в 2000 году вышла его книга⁷⁴. Автор монографии особое внимание уделяет идеологическим основам и предпосылкам террора. История революции для него неразрывна со всей историей XVIII века. Отказ от социального реализма, создавший почву для утопий, позволяет сделать вывод о том, что именно просветители своими трудами построили тот идейный фундамент, на котором впоследствии основывались революционные преобразования. Чудинов последовательно показал, каким образом просветители формировали свою модель видения социума, главная роль в которой отводилась вере в то, что построение совершенного общества вполне возможно – надо лишь правильно организовать его в соответствии с законами. Анализируя идеи Ж.-Ж. Руссо, Чудинов, во многом, как и советские историки, приходит к выводу о том, что именно его идеи основа  идейного фундамента якобинцев. Именно этот философ дал наиболее развернутое обоснование проекту государства, в котором подчинены все без исключения стороны жизни общества и каждого гражданина. Все дело в том, по мнению Чудинова, что попытка создать идеальное общество в соответствие  с просветительской теорией провалились.

И автор приходит к выводу о том, что якобинцы плохо представляли реальные нужды общества. Французское общество, по мнению исследователя, сопротивлялось претворению просветительских идей в жизнь и это сопротивление робеспьеристы пытались сломить с помощью террора. Таким образом, Чудинов отказывается от «теории обстоятельств», и интерпретирует его как идеологическую утопию, лежащую в основе политике.

В книге «Французская революция: история и мифы»⁷⁵ Чудинов пишет, что основным средством удержания власти и достижения своих политических целей для якобинцев стал террор – систематические репрессии, проводимые не только для того, чтобы запугать всех недовольных действиями властей, подавить их волю к сопротивлению.

Нынешней плюрализм порождает, весьма, радикальные и показательные работы одна из них, о которой считаю нужным упомянуть – книга Е.В. Смирновой⁷⁶. В центре, которой поставлена вполне традиционная для советской историографии тема «Сен-Жюст и феномен якобизма». На мой взгляд, выдвинута смелая гипотеза, смысл которой заключается в превалирование Сен-Жюста над Робеспьером. Один из главных источников Е.В. Смирновой – труды самого Сен-Жюста. Попытка объяснить соперничество двух личностей цитатами оказалась не совсем удачной, так как Смирнова использует только те цитаты, которые подходят ее концепции, в таком случае вряд ли утверждения автора можно считать доказательствами выдвинутой гипотезы.