Эволюция взглядов на якобинскую диктатуру в советской (российской) историографии в конце XX – начале XXI веков

Методология исследования

Для написания данной дипломной работы были использованы следующие методы исследования:

- Общенаучные методы: анализ существующей источниковой базы по рассматриваемой проблематике, обобщение и синтез точек зрения, представленных в источниковой базе.

- Универсальные методы: диалектический метод – принцип историзма.

Используемые в данном исследовании методы тем или иным образом взаимосвязаны, и именно применение их в совокупности помогло рассмотреть тему исследования.

Хронологические рамки

В дипломной работе хронологические  рамки ограничены не большим промежутком времени  - с конца XX  века – начала XXI века, т.е. периодом исследования отечественной историографии по проблеме якобинской диктатуры.

Источники

Источники дипломной работы можно разделит на две группы: 1. Работы исследователей, где затронуты отдельные аспекты якобинской диктатуры:  Захера Н.М.²², Адо А.В.²³, Бовыкина Д.Ю.²⁴, Гордона А.В.²⁵, Манфреда А.З.²⁶, Киселевой Е.В.²⁷, Пименевой Л.А.²⁸, Плимака Е. Г.²⁹, Ревуненкова  В.Г.³⁰, Черняка Е.Б.³¹, Чудинова А.В.³². 2. труды о периоде якобинской диктатуры: Лукина Н.М.³³, Адо А.В.³⁴, Ревуненкова  В.Г.³⁵.

Новизна работы

В последние годы появились  работы с новыми взглядами на якобинскую диктатуру, которые необходимо проанализировать для получения полной информации о взглядах на якобинскую диктатуру в российской историографии в конце XX – начала XXI веков.

Структура работы

Дипломная работа состоит  из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложения.

Во введении обоснована актуальность выбора темы, определены предмет, объект, цель и соответствующие ей задачи, охарактеризованы методы исследования и источники информации, показаны научная и практическая значимость.

В первой главе, посвященной  «Проблеме якобинской диктатуры  в советской историографии в конце 50 – 80 – х гг. XX века» рассмотрены труды советских историков, обозначены основные решения вопросов. В главе второй - «Проблема якобинской диктатуры в современной отечественной историографии» проведен основной анализ работ к XX – началу XXI веков и тенденций развития данной темы в современной российской историографии.

Практическая  значимость исследования и апробация 

Практическая значимость работы заключается, прежде всего, в использовании данного материала в практике преподавания Новой истории в вузе и школе. На предварительной защите были озвучены основные положения дипломной работы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава I. Проблема якобинской диктатуры в советской историографии конца XX века.

Прежде, чем приступить к  оценке историографии этого сложного периода, необходимо рассмотреть основное событие, о котором пойдет речь.

Народное восстание 31 мая  — 2 июня 1793 года, во главе которого стоял повстанческий комитет  Парижской коммуны, привело к  изгнанию жирондистов из Конвента и  положило начало периоду правления  якобинцев. Французская революция  вступила в свой третий этап (2 июня 1793 г. — 27 июля 1794 г.). Государственная власть, уже сосредоточенная к этому времени в Конвенте, перешла в руки вождей якобинцев — небольшой политической группировки, настроенной на дальнейшее решительное и бескомпромиссное развитие революции. Период якобинской диктатуры является одним из самых сложных и дискуссионных периодов Великой Французской революции. Огромное воздействие на него оказывало то, что проблематика Французской революции была в нашей стране особенно прямо сопряжена с идеологической и политической борьбой.

Длительное время якобинская диктатура трактовалась в совершенно определенном ключе. Она занимала позиции  исключительного идеала и примера  для Советского общества. Дело в том, что существовавшая в советское время тяготение к единообразию или единой системе трактовок Французской революции была связана не только с идеологизированностью исторической науки, но и с тем, что эта тема неизменно оставалась в нашей стране актуальной, благодаря постоянным параллелям между событиями давно минувшего прошлого и Октябрьской революцией – постоянному обращению к французскому опыту и многократному его переосмыслению.

Например, по словам современного российского исследователя Великой французской революции Д.Ю. Бовыкина - «Для советских историков Якобинская диктатура, Террор, война на всех фронтах, государственное регулирование экономики, выдвижение и свержение лидеров, политические процессы, борьба с церковью, имевшие место во Франции конца XVIII в., были весьма актуальными сюжетами»³⁶. «В сознание современников Октябрьская революция представлялась прямым продолжением Французской революции. Вожди «той» революции Марат, Робеспьер казались борцам 1917 г. в полном смысле «своими», их чтили как героев одной-единственной Революции. Концепция «революции-прототипа» особенна была характерна для идеологии первого советского десятилетия, когда, отринув государственно - монархическую и церковно – православную традицию Российской империи, советская власть крайне нуждалась в исторической легитимации. Такую функцию выполняла интернационально – революционная традиция, в которой выдающееся место заняли понятия, символы, персонажи якобинской государственности»³⁷, - такое объяснение дает А.В.Гордон. В 30-е годы советских историков уже значительно меньше интересовали взгляды якобинцев, их идейные устремления. Большей интерес представляла  политическая деятельность якобинцев и созданная ими система управления, именно тогда появляется понятие «якобинская диктатура».  Историческим оправданием диктатуры (террора тоже) советские историки считали, завоевание победы революцией. А закат якобинского правления связывали с неспособностью отразить нарастающую угрозу контрреволюционного заговора, термидорианского переворота, который был направлен, по мнению советских историков, против антибуржуазных социально – экономических и политических мероприятий якобинской диктатуры. Сложившаяся концепция в 30-е годы просуществовала практически без модификаций до конца советского периода истории.

После того, как  увидела  свет книга 1941 года³⁸, коллективный труд советских историков, изданный по случаю отмечавшегося в СССР 150-летия революции, исследования в СССР по истории Французской революции вступили в период длительного спада. Причиной тому во многом была утрата учеными перспектив дальнейшей разработки темы, ибо считалось, что «канонический» труд 1941 года дал практически исчерпывающее решение всех связанных с нею проблем.

Активное изучение Революции  возобновилось в СССР с середины 50-х годов. Этому способствовало и общее оживление духовной жизни  в период политической «оттепели», последовавшей за смертью Сталина, и возобновление научных контактов  с французскими коллегами, и возвращение  из тюрем репрессированных историков – В.М. Далина, Я.М. Захера, С.А. Лотте и др. Во второй половине 50-х – первой половине 60-х годов вышли многочисленные работы по истории Французской революции как исследователей старшего поколения, так и молодых историков – А.В. Адо, Г.С. Кучеренко, А.В. Гордона и других.

Для того чтобы проследить эволюцию взглядов на такой яркий период Великой французской революции, необходимо ознакомится подробнее с тем, как трактовалась якобинская диктатура в трудах советских историков в 50-80-х гг. XX века.

В то время как советские  историки волей-неволей вынуждены  были следовать определенным идеологическим установкам, находились на перепутье неизвестности, как долго продлится либерализация общества, их коллеги на Западе могли свободно обсуждать проблему якобинской диктатуры. Вводимые там, в научный оборот факты свидетельствовали, что этот феномен был куда более сложен, чем представлялось Ленину и советским историкам, и никак не укладывался в рамки теории революционно-демократической диктатуры.

В 50-60-е гг. господствовала точка зрения на якобинскую диктатуру выдающегося советского историка Альберта Захаровича Манфреда, который являлся одним из ведущих специалистов, определявший якобинцев как «разнородный блок демократической средней буржуазии, мелкой буржуазии, крестьянства и рабочих»³⁹.  Эта концепция заключалась в обосновании взгляда на якобинскую диктатуру, как на коалицию, в которую вошло большинство французского народа, так называемая концепция «якобинского блока». Она было очень удобна с точки зрения марксистской методологии: якобинскую диктатуру можно было назвать революционно-демократической и, с другой стороны, классовая разнородность объясняла внутренние противоречия и разногласия коалиции.

Из работ западных специалистов наибольшую известность в СССР получила докторская диссертация французского историка Альбера Собуля⁴⁰, который ввел в научный оборот огромное количество новых архивных документов, опираясь на которые, Собуль фактически отрицал ленинское определение якобинского режима как революционно-демократической диктатуры. Напротив, он считал, что существовавшая диктатура Комитета общественного спасения, была враждебна санкюлотам, то есть трудящимся массам Парижа, а, следовательно, и городскому плебсу вообще. Вместе с тем, ученый оставлял открытым вопрос о классовой природе якобинской власти. Такая вольность в методологии, позволительная для французского коммуниста, была, однако, для советских историков немыслима даже в относительно либеральные времена хрущевской «оттепели». Но приведенный французским историком богатейший фактический материал давал новый импульс к исследованиям в данном направлении. Таким образом, появляются постепенные и осторожные сдвиги в оценках революционного правления 1793–1794 гг., вылившиеся между советскими историками в бурную дискуссию,  принявшей весьма своеобразные формы.

Возмутителем спокойствия  подвергшего критики доминирующую концепцию якобинской диктатуры  в 1966 году стал ленинградский профессор  В.Г. Ревуненков, который издал книгу «Марксизм и проблема якобинской диктатуры»⁴¹, выполненную в смешанном жанре историографического очерка и марксистской экзегезы. Анализируя сочинения Маркса и Энгельса, автор делал вывод, что, если классики марксизма в своих ранних сочинениях характеризовали якобинскую диктатуру как «власть народа», то уже в своих «зрелых» трудах они трактовали якобинскую политику как «буржуазно-ограниченную», а выразителями интересов народа считали политические группировки «левее Робеспьера» ‑ эбертистов и «бешеных».

 В отношении идей  Ленина Ревуненков придерживался двойственного подхода. С одной стороны, он полностью принимал ленинскую концепцию революционно-демократической диктатуры и считал возможным применять ее на реалии Французской революции. С другой ‑ он не соглашался с Лениным в позитивной оценке якобинской диктатуры как «диктатуры трудящихся», считая, что такая высокая оценка якобинцев обусловлена незнанием поздних высказываний Маркса и Энгельса, содержавшихся, главным образом, в письмах и черновых набросках. Ленин просто не имел физической возможности с ними ознакомиться, поскольку эти работы были опубликованы уже после его смерти. По мнению Ревуненкова, «зачатком» революционно-демократической диктатуры низших классов в 1793-1794 была «санкюлотская демократия» секций и Коммуны Парижа. Конвент же олицетворял собой «диктатуру буржуазии». Иными словами, во Франции имело место «двоевластие», схожее с тем, что установилось в России 1917, когда параллельно существовали Временное правительство и Советы. По мнению Ревуненкова, эту теоретическую схему полностью подтверждают факты, приведенные в работе Альбера Собуля.

 Таким образом, Ревуненков выдвинул концепцию якобинской диктатуры, принципиально отличную от концепции «канонического» труда 1941 года. Его подход предполагал несколько меньшую зависимость от соответствующих оценок, высказанных классиками марксизма-ленинизма, чем могли позволить себе его предшественники. Это стало возможно, благодаря установлению относительного свободомыслия в период идеологической «оттепели». «Действительно, претензия на то, чтобы «очистить» идеи Ленина от «социал-реформистских» влияний, пусть даже в такой ограниченной области как трактовка якобинской диктатуры, в сталинскую эпоху жесткого догматизма была бы чревата для автора трагическими последствиями»⁴².

«Вместе с тем, Ревуненкову было столь же присуще идеологическое мессианство, как и его предшественникам. Он считал, что только его концепция является истинно марксистской, поскольку строится на положениях зрелых трудов Маркса и Энгельса, ленинском учении о революционно-демократической диктатуре и фактах, изученных историком-марксистом Собулем»⁴³. Сторонников иных точек зрения Ревуненков обвинял в неспособности правильно понять идеи Маркса, Энгельса и Ленина. Его оценки большинства работ советских историков 20-х ‑ 30-х годов носили резко негативный характер. Особенно много критики досталось академику Н.М. Лукину. Резкие высказывания Ревуненкова не могли не обидеть многих, в особенности учеников и последователей Н.М. Лукина, за которыми в ходе дискуссии закрепилось название «московская школа». Ведь фактически Лукину бросалось обвинение в научной недобросовестности. Это было расценено как оскорбление памяти видного ученого, к тому же погибшего в сталинских застенках. Несомненно, сыграл свою роль и пренебрежительный тон, в котором автор отзывался о современных ему историках, например о Манфреде.

В идеях Ревуненкова, по моему мнению, наблюдается критика устоявшейся к тому времени концепции якобинской диктатуры, которая сводится лишь к отказу от идеи якобинского блока и к предложению идеи о борьбе двух диктатур – Конвента и Парижской коммуне. При этом он не отказывался от высокой в целом исторической оценки этого периода, как кульминационного этапа революции.

В 1969 г. появилась статья А.З. Манфреда «О природе якобинской власти»⁴⁴. Не упоминая имени В.Г. Ревуненкова, он делал вид, что полемизирует только с А. Собулем и другими зарубежными историками-марксистами, не разделяющими концепции якобинского блока. Тем не менее, это, несомненно, был ответ, прежде всего, Ревуненкову. В статье А.З. Манфред затрагивает самые основные и принципиальные проблемы якобинского периода. «Чем была власть якобинцев? Какова была ее природа? Каков был ее характер?»⁴⁵ и дает развернутый ответ на эти вопросы. Автор полностью не согласен с Жоржом Лефевром, который видел несколько революций с 1789-1794 гг.:  аристократическую, буржуазную и народную. По мнению Манфреда, якобинский этап никак нельзя рассматривать как отдельную революцию, эта была единая революция или единый революционный процесс. Только с такой позиции можно определить историческое место якобинской власти в общем ходе революции. Свержение Жиронды и переход власти к якобинцам – закономерный этап в развитие революции и не более того. Из-за неспособности и желания решать жизненно важные задачи революции Жиронда была свергнута и переход власти к Горе, как средство общественного спасения, народ, сделал еще одно усилие, и революция поднялась на новую, более высокую ступень, именно так видит происшедшие события советский историк.  Тем самым якобинский период революции продолжение предшествующего развития по восходящей линии, как высший этап революции.

 Анализ характера  якобинской власти, писал А.З.  Манфред, надо изучать по ее  делам, по ее политике, а не  по социальному происхождению  того или иного из якобинских  вождей. Якобинцы – это партия  блока демократической буржуазии,  крестьянства и городского плебейства, который сложился исторически,  в борьбе против Жиронды, как  союз классовых сил, заинтересованных  в победе революции, в доведении  главных задач революции до  конца.  Отсюда следует его вывод, что якобинцы были партией французского народа. Внутри шла борьба различных тенденций, отсюда и противоречивость проводимой политики. Стремление наделить каждого из якобинских вождей социальным паспортом и приписанием к конкретной классовой группе, представляется автору  неправильным методом.