Метафора как способ образования сленговых существительных в американском английском языке

Именно здесь мы сталкиваемся с вопросом, к которому неизбежно нас должно было привести подробное рассмотрение процесса переноса: что общего между пением и доносительством, почему человек соотносит именно эти два явления, а коллективное сознание соглашается с данным отождествлением, начиная воспроизодить метафору в речи. Случай nightingale - не единственный пример такого сравнения; так, доносчика по тому же принципу называют canary или songbird, а соответственно, ассоциация устойчива; таких случаев множество. Мы полагаем, что в рамках лингвистики данный вопрос неразрешим; здесь мы вынуждены остановиться. Все, что мы можем однозначно установить — это вид сходства. В нашем примере сопоставляются две функции; таким образом, здесь мы имеем фукциональную метафору. Первый пример, соответственно, дает нам метафору по качеству.

Продолжая эллиптизировать сравнение, мы возвращаемся к тому, с чего начали — к результату переноса, лексеме-метафоре. Если рассматривать семантическую структуру упомянутой лексемы с учетом нашего представления о метафоре, как содержащей в себе свернутое сравнение, компоненты, участвовавшие в переносе, не исчезают бесследно, но переходят на уровень значения слова. Происходит то, о чем пишет Г.Н. Скляревская, говоря об «удвоении денотата». То, что мы в процессе переноса именовали основным и вспомогательным субъектом, сохраняется в смысловой структуре слова в виде двух составляющих денотата данного имени, где вспомогательный субъект уже присутствовал в виде прямого значения, а по завершении переноса к нему присоединяется основной — в виде переносного. Предикаты же сохраняются и прослеживаются в коннотациях, сопутствующих каждому из значений, как коннотация «beauty» для нашего примера:

daisy, n

 

 

1) a flower (прямое значение, бывший вспомогательный субъект)

2) a girl (переносное значение, бывший основной субъект)

 

 

+

<beauty> (коннотация, бывший предикат признака).

Аналогично:

nightingale, n

 

 

1) a bird

2) a police informer

 

 

 

                                +                                                                    +

 

 

<capability of singing>       

<capability of  reporting on>

 

 

Таким образом, образное сравнение в свернутом состоянии сохраняется в лексеме с метафорическим значением на уровне семантики, предоставляя возможность при необходимости воссоздать себя опять.

Реконструкция метафорического переноса — в первую очередь, попытка    схематизировать ассоциативный процесс, происходящий в творческом мышлении человека, создающего новую метафору, и не вполне осознаваемый даже им самим. Предметно-логические связи, сохраняющиеся в значении слова, переходят в достояние коллектива носителей языка, и, воспроизводя метафору и тем самым признавая справедливым то или иное сходство, говорящие бессознательно воспроизводят и перенос. Существенно заметить, что эти связи обнаруживаются только при анализе, о чем совершенно справедливо пишет Г.Н. Скляревская, утверждая, что образность языковой метафоры полностью осознается лишь исследователем; в сознании обычного говорящего сходство двух объектов некоторым образом существует и воспринимается как данность. Вопрос же о том, почему связываются именно те или иные объекты для выражения того или иного смысла, в рамках лингвистики остается открытым. 

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

 

1.3.   Метафора в сленге: прагматический аспект 

 

Рассматривая метафорический перенос в данном отношении, мы в первую очередь задаемся вопросом о том, с какой целью создается метафора в сленговом пласте языка. По своей сути метафорический перенос является средством непрямой номинации, так как наименование объекта происходит при помощи уже существующего имени. Метафорическая номинация в сленге, более того, вторична, на момент образования сленговой метафоры нейтральная лексема для обозначения объекта уже существует. Субстантивная сленговая метафора — образная, это тот тип метафоры, который служит источником синонимии. Лексема с нейтральным значением всегда существует в языке дольше, нежели ее сниженный эквивалент, и, тем более — метафорический сленговый эквивалент, который при образовании включается в ее синонимический ряд.  Таким образом, вопрос состоит в том, зачем языку необходим сленговый синоним для, казалось бы, уже имеющего наименование объекта. 

Формальные различия между сленгом и стандартным языком ничтожны; мы наблюдаем в нем те же словесные формы и языковые процессы (в число которых входит и метафора), что и в других языковых слоях. Сленговая лексика выделяется в словарном составе языка прежде всего своей прагматической составляющей, противопоставляется языковому стандарту по социальной сфере использования, стилю и употреблению, то есть, по тому, кто, где, а главное, с какой целью ее порождает и вводит в оборот.[8] В нашем исследовании метафорического переноса наиболее ценен третий аспект: он завершает нашу схему процесса, подводя под нее целевую базу.

В.Н.Хомяков подразделяет сленг на общий и специальный. Данное разделение, достаточно признанное в лингвистике, производится по степени распространенности среди носителей языка. Общий сленг, таким образом, представляет собой общепонятный слой нелитературной лексики и фразеологии в разговорной речи, употребляемый говорящими вне зависимости от их социальной принадлежности. Специальный сленг, напротив, является совокупностью лексики и фразеологии, употребляемой ограниченно и специфичной для тех или иных человеческих объединений: профессиональных (армейский, биржевой, студенческий сленг, IT-сленг), возрастных (н-р, молодежный сленг), суб- и контркультурных (сленг наркозависимых, представителей неформальных течений, преступные жаргоны и т.д.). На этапе своего образования новый метафорический сленговый синоним, безусловно,  существует внутри некоего социального образования, как и субъект речи, его создающий. В том случае, если новообразование отражает идею, с содержанием которой согласен коллектив, оно получает все более и более широкое распространение в рамках данного объединения, и, в случае универсальности заложенной идеи, затем переходит в общий сленг, который, таким образом, не является самостоятельным образованием, но вместилищем наиболее общих понятий специальных сленговых разновидностей.

Образовываясь в рамках специального сленга, новая словарная единица подчиняется его общей цели: с одной стороны, укреплять групповую солидарность, а с другой противопоставлять определенную социальную группу на уровне языка другим группам и обществу в целом. Причем степень противопоставления зависит от закрытости группы, силы ее противостояния «стандартной», господствующей культуре, если угодно, ее антисоциальности. Вполне объяснимо то, что, к примеру, преступные жаргоны стремятся к более высокому кодированию информации, и их словарный состав намного дальше отстоит от речевого стандарта, нежели сленг более открытых групп — допустим, неформальных течений. 

Сленговая лексема изначально создается для использования в разговорной речи, для неформального бытового общения внутри некоего объединения людей. Ввиду этого она не ограничена условностями, присущими норме речи литературной, в частности, в отношении экспрессивности. Сленговая лексика, как отмечает В.Н. Хомяков, несет в себе все основные признаки разговорности: отражение психологии носителя языка и ситуаций его повседневной реальности (которые, существенно заметить, сильно разнятся от группы к группе),  спонтанный характер выражения, эмоциональность, образность, фамильярность.[9] Являясь достоянием субкультуры, существующей внутри доминирующей культуры, она, с одной стороны, призвана быть средством языкового выражения конфликта ценностей между ними, с другой — выразить идею, общую  для носителей сленга, к субкультуре принадлежащих.  И то, и другое подразумевает, что сленговая единица должна обладать эффектом воздействия на воспринимающего ее: с одной стороны, шокирующим для носителей конвенционального мышления, с другой — привлекательным для «своих». «Разговорность» же сленга открывает простор для неограниченных возможностей словотворчества, не подчиняющихся никаким правилам: задача  создающего — любым способом поразить слушающего, представив новое видение привычного объекта, несовместимое с общепринятым представлением о нем, нередко носящее вульгарный оттенок. Автор новообразования не стеснен ни в формальных средствах словообразования, ни, что важно, в интенсивности выражения эмоций и резкости оценки.  

Суммируя вышесказанное, общую цель создания сленгового синонима можно выразить следующим образом: это необходимость создать некое «контрслово», обладающее сильным эффектом, эпатирующим не-членов группы и впечатляющим ее членов. Средством достижения этого становится  интенсивное образное и эмотивно-оценочное наполнение нового слова.

Крайне мощным инструментом в этом отношении оказывается метафора. В нашем случае разумно было бы утверждать, что именно образность, как одно из важнейших качеств метафоры, становится источником ее экспрессивности. Актуализируя в называемом объекте то или иное свойство и подчеркивая его при помощи краткого емкого метафорического образа, в сознании воспринимающего разворачивающегося в целую картину сравнительной аналогии, говорящий получает возможность эффектно выразить свое (а в случае сленга — затем и коллективное) отношение к объекту, передав при этом необходимые эмоции с необходимой интенсивностью. В самом деле, если мы выстроим в простой синонимический ряд книжное «an attractive young female», нейтральное «a beautiful girl», разговорное «a cutie» и метафорическое сленговое «a hammer» (молодежный сленг), мы увидим, как от первого к последнему возрастает экспрессивная нагрузка, передаваемая лексемами, и последний пример оказывается наиболее ярким: с помощью образного сравнения воздействия женской красоты с ударом молотка говорящий грубо, эпатажно, но наглядно передает свою эмоцию восхищения, сопровождающуюся положительной оценкой объекта.  

Экпрессивность естественно поляризует метафорический слой сленговой лексики. Мы можем, соответственно, говорить о метафорах со знаком плюс либо минус; о таких, чье образное наполнение служит выражению позитивных либо негативных эмоций и оценки. В сленге, таким образом, существуют две противоположных целевых тенденции.  

Отрицательная, критическая тенденция более сильна. Исследователями сленга не раз подчеркивалось, что по большей части сленговая лексика несет отрицательную нагрузку: особую популярность приобретают сленговые единицы, имеющие острую сатирическую направленность, бичующие недостатки (реальные или приписываемые) называемых объектов. Это закономерное свойство сленга как способа отражения конфликта между различными социальными группами и между субкультурами и доминирующей культурой. С другой стороны, существует и направление на положительную оценку объекта и естественно примыкающая к нему тенденция к эвфемизации, что, если и не подразумевает выраженной положительной оценки, то, во всяком случае, имеет целью сгладить откровенно деструктивную или вульгарную природу объекта. Дж. Лайтер отмечает, что сленг в англоговорящих странах традиционно обращен в сторону непристойности: так, наиболее частотные тематические группы в нем — половая сфера, алкоголь или наркотики (лексикографические исследования показывают, что в последние десятилетия вторая из этих групп обогнала первую, традиционно более частотную), деньги, силовые воздействия разных видов, смерть, преступления, физиологические отправления и т. п. Что логично, один и тот же объект в зависимости от восприятия его разными группами носителей сленга может иметь наименования и с положительной, и с отрицательной окраской: так, очень наглядно демонстрирует это обширная тематическая группа сленговых слов, создающих ироническую или откровенно презрительную категоризацию людей, принадлежащих к различным группам (расовым, этническим, сексуальным меньшинствам, региональным, социально-экономическим и профессиональным сообществам и т. д.) К примеру, распространителю наркотиков в среде самих наркозависимых даются наименования, несущие определенно положительную с их точки зрения окраску, такие как doctor или ice-cream man, так или иначе делающие акцент на его способности преоставлять необходимый товар; в то же время, существующие для него же в рамках других групп наименования handler, juggler, operator явно недобрительны, так как акцентируют его общеизвестную способность манипулировать людьми, зависимыми от него в своем положении.    

Таким образом, прагматический компонент сленговой метафоры нам видится в ее эмотивно-оценочном наполнении. Мы полагаем, что целью создания сленгового синонима уже существующей единицы является необходимость более экспрессивного средства выражения отношения к объекту, нежели имеющийся вариант.

Схематизируя метафорический перенос для субстантивной сленговой единицы с учетом всего вышесказанного, мы получаем следующее.

Субъект речи имеет цель выразить свое отношение к именуемому объекту в экспрессивной форме. В зависимости от того, каким это отношение является, он выделяет в концептуальной системе признаков, окружающих объект номинации, тот, который вызывает данное отношение в наивысшей степени. На  основе устойчивых представлений, существующих в его сознании, он находит некий объект другого класса, обладающий схожим признаком, и устанавливет между двумя объектами ассоциативные отношения сравнения. На их основе он  полагает возможным употребить наименование второго для обозначения первого, и, совершая это, производит перенос. В случае, если сравнение оказывается удачным, слово из окказионализма переходит в статус словарной единицы сленга и начинает свое  распространение и существование в языке. Такова условная базовая модель переноса, на которую мы будем опираться при анализе.

Теперь, когда мы уяснили это, мы можем обратиться непосредственно к объекту нашего исследования, и выявить некоторые закономерности, свойственные описанному процессу. 

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

 

Глава II.

Образование сленговых существительных при помощи метафоры 

 

Для анализа метафорического переноса с образованием субстантивных единиц сленга мы продолжим опираться на его условную схему, выведенную в нами в главе 1. Следовательно, закономерности протекания данного процесса, которые нам предстоит выявить, являют собой:

−                 типичные модели отношений «вспомогательный субъект — основной субъект», то есть, направления, в которых протекает перенос;

−                 виды ассоциаций, возникающих между признаками, на основе которых производится перенос, дающие нам типы метафоры.

Мы не затрагиваем на данном этапе прагматическую составляющую, поскольку она во многих случаях крайне неточно выводится из самой лексемы вне контекста. Мы можем говорить о прагматике сленговой метафоры в общем,  так как эта тема уже разработана должным образом, однако при обращении к конкретным ее случаям становится очевидной необходимость подведения под утверждения о том или ином виде их экспрессивности доказательной базы в виде иллюстраций из конкретных текстов, что в наши задачи на данный момент не входит. Для анализа, таким образом, мы ограничились двумя аспектами.