В качестве мыслей
Бога идеи не сотворены, но
и не творят. Они есть не
что иное, как мысли Бога, и
их бытие поэтому относительно
и зависит от божественной
воли. Эти идеи действуют в
отношении мира постольку, поскольку
действует Сам Бог, поскольку
Бог мыслит. Поэтому идеи, как
таковые, ничем не отличаются
от мысли Бога.
3. Учение о свободе
воли
Одно из главных
положений Дунсовой доктрины
– тезис о свободе воли. Бог
творит мир, творя индивиды. Акт
творения индивида не может
определяться интеллектом при
помощи универсалий: уникальное
“это” не может быть создано
на основе акта, производимого
в соответствии с общим правилом.
Только абсолютно свободная воля
способна создать “это”. Однако
результат творения не может
противоречить разуму, поскольку
вещам, создаваемым в акте творения,
предшествует существование их
возможностей (Идей) в уме Бога. В
акте творения воля осуществляет
выбор совместимых возможностей
в качестве свойств индивида.
Поскольку воля свободна, этот
выбор случаен. В человеке, как
и в Боге, знание – не причина
желания (воли), а его условие.
Ум обеспечивает лишь возможность
выбора, выбирает же воля.
Антропология Дунса
Скота
1. Совершенство человека
В антропологии Д.
Скота особенно замечательны
следующие положения: человек
есть совершеннейшее соединение
совершеннейшей формы с совершеннейшею
материей.
Души творятся непосредственными
актами воли Божией. Бессмертие
души не может быть доказано
разумом и принимается только
верою. Душа не отличается реально
от своих сил и способностей;
они – не ассidentia душевной субстанции,
а сама душа, в определенных
состояниях и действиях или
в определенном отношении к
чему-либо.
Индетерминизм Дунса Скота
Дунс Скот самым
решительным и отчетливым образом
признавал свободу воли человека
с полным исключением какого
бы то ни было детерминизма.
Воля есть причина,
которая может сама себя определять.
В силу своего самоопределения
воля есть достаточная или
полная причина всякого своего
акта. Поэтому она не подлежит
никакому принуждению со стороны
предмета. Никакое предметное благо
не вызывает с необходимостью
согласия воли, но воля свободно
(от себя) соглашается на то
или другое благо, и таким
образом может свободно соглашаться
на меньшее, как и на большее
благо.
Наша воля не только
есть настоящая причина наших
действий, но и единственная причина
самих хотений. Если воля в
данном случае хотела того
или другого, то этому нет
никакой другой причины, кроме
той, что воля есть воля, подобно
тому как для того, что тепло
согревает, нет иной причины,
кроме той, что тепло есть
тепло.
Безукоризненно точна
следующая краткая формула “утонченного
доктора”: не иное что, как
сама воля, есть полная (или цельная)
причина хотения в воле: nihil aliud
a voluntate est causa totalis volitionis in voluntate).
3. Примат воли над умом
1. С учением о свободе
воли тесно связано учение
о первенстве (примате) воли над
умом. Воля есть сила самоопределяющаяся
и самозаконная, она может хотеть
и не хотеть, и это зависит
от ее самой, тогда как ум
определяется к своему действию
(мышлению и познанию) с троякою
необходимостью:
1) собственною природою,
в силу которой он есть только
способность мышления, я не в
его власти мыслить или не
мыслить;
2) данными чувственного
восприятия, определяющими первоначальное
содержание мышления, и
3) актами воли, обращающей
внимание ума на тот или
другой предмет и тем определяющей
дальнейшее содержание и характер
мышления.
Согласно с этим, Дунс
Скот различает первое разумение
или мышление, определяемое природой
ума и первоначальными предметными
данными (intellectio s. cogitatio prima), и второе,
определяемое волей (i. s. с. secunda). Акт
ума должен находиться из власти
воли, дабы она могла отвращать
ум от одного мыслимого и
обращать его к другому, ибо
иначе ум остался бы навсегда
при одном познании предмета,
первоначально ему данного. Ум
(в "первом мышлении") лишь
предлагает воле возможные сочетания
идей, из которых водя сама
выбирает желательное ей и
передает его уму для действительного
и отчетливого познания. Таким
образом, если ум бывает причиною
хотения, то лишь причиной служебною
относительно воли (causa subserviens voluntati).
Все свои психологические
рассуждения Д. Скот старается
оправдать эмпирически, обращаясь
к внутреннему опыту, как к
высшей инстанции. «Что это
так – говорит он, – явствует
из достоверного опыта, как
всякий может испытать в себе
самом».
2. В своих поступках
человек руководствуется не своим
знанием, а волей, ибо свобода
есть сущность человека. Человек
свободен, но он подчиняется божественной
Воле и действует по законам,
установленным Богом. Одно не
противоречит другому, так же,
как, – приводит пример Жильсон,
поясняя философию Иоанна Дунса
Скота, – когда человек прыгает
в пропасть и во время своего
падения не раскаивается в
своем поступке, а продолжает
свое падение с сознанием своей
правоты, то получается, что, с
одной стороны, человек действует
по закону всемирного тяготения,
а с другой – это его падение
продолжает оставаться свободным.
Т. обр., законы не насилуют
его волю, не отменяют его свободу,
а свобода и закон действуют
параллельно. Так же и человек
действует свободно в мире, управляемом
божественным законом.
Так же свободно
действует человек в мире, которому
Бог дал моральные законы. Эти
моральные законы, принципы нравственности
человек свободно соблюдает или
не соблюдает. И соблюдение
их не нарушает его свободы,
поэтому, человек, будучи нравственным,
остается свободным.
Человек не может
понять исходных божественных
мыслей, поэтому человек не знает,
из чего исходил Бог, когда
устанавливал те или иные нравственные
постулаты. Поэтому добром для
человека является то, что сотворил,
создал и помыслил Бог. В
данном случае творение и мысли
Бога не поддаются никакой
оценке.
3. Взаимоотношение ценностей
и свободы есть фундамент этики.
С этой точки зрения можно
дать новое понимание спора
между томизмом и скоттизмом (дунсизмом).
Автономия принципа есть тезис,
односторонне утверждаемый томизмом,
вслед за Аристотелем и всею
античностью. Автономия свободной
личности есть антитезис, выдвигаемый
Дунсом Скоттом, в форме часто
парадоксальной. Томизм правильно
утверждает автономию принципа,
суверенитет идеального понятия,
суверенитет интеллекта, телоса
– все это ценное достояние
эллинского понимания идеального
бытия (nous, eidos); но томизм неправильно
утверждает реальную детерминацию
воли конечной целью, а потому
не может поставить и понять
христианскую проблему свободы
и принужден отрицать автономию
свободы.
Дунс Скотт правильно
утверждает автономию свободы,
и в этом смысле является
более христианским философом,
чем Фома Аквинат, но он склонен
приписать свободе идеальную
детерминацию в сфере ценностей
(особенно потом у Оккама), против
чего правильно протестуют томисты.
Обе школы не понимают различия
двух детерминаций и поэтому
не видят связи двух автономий.
Но Дунс Скотт продвигает проблему
дальше, ибо в противовес автономии
принципа, хорошо известной древней
философии, он выдвигает существенно
новую христианскую идею –
автономию личной свободы. Вся
проблема сублимации свободы
решается выяснением взаимоотношения
свободы и ценностей, т. е.
взаимоотношения двух автономий,
двух детерминаций. Ценности "детерминируют",
но лишь в том смысле, что
дают возможность ориентироваться
в направлении, найти, где должное
и не должное. Ценности "определяют
направление", но не "дают направления",
они действуют как компас, но
не как руль. В этом сущность
идеальной детерминации должного:
она не имеет сама по себе
никакой реальной онтологической
силы. Нужна такая сила, чтобы
повернуть руль в направлении
к ценностям, чтобы "дать
направление", после того как
удалось "определить направление".
Такая сила и есть свобода
личности, свобода воли. Автономия
компаса и автономия руля –
вот символ, верно выражающий
нераздельную связь и неслиянную
самостоятельность двух детерминаций.
… Здесь получается
совершенно особая оценка liberum arbitrium:
в творчестве всегда есть нечто
произвольное как в установлении
целей, так и в отыскании
средств. Правда, это произвольное
существует во взаимодействии
с необходимым (закон причинности
для отыскания средств, незыблемые
ценности для установления целей),
однако так, что без него
никакое творчество невозможно.
Если бы человек и мир были
всецело детерминированы каузально
и телеологически, творчество было
бы ненужным и невозможным.
Творчество есть ars combinatoria и, следовательно,
игра возможностями и альтернативами;
отсюда ценность каприза и
произвола в творчестве. И она
существует рядом с противоположной
ценностью чистого медиумизма, пифизма,
чистой пассивности озарения.
Творчество есть сублимированный
каприз ("удавшийся невроз!") и
сублимированный произвол. В сублимирующих
принципах нет ничего произвольного,
и все же "произвол" удивительным
образом сохраняется и чувствуется,
как играющая свобода и свободная
игра во всякой творческой, т.е.
"поэтической", сублимации. Гармонию
можно "проверить алгеброй",
но при помощи алгебры нельзя
создать гармонию. Моцарт у Пушкина
капризно-произволен и вместе
медиумичен (подслушал "райские
песни"); Сальери – рационально-основателен,
а потому и не "поэтичен"
в своем творчестве.
Свобода произвола,
свобода абсолютного выбора получает
здесь совсем новое освещение:
негативная свобода получает
позитивное значение. И это оттого,
что она вовсе не исчерпывается
выбором между да и нет, между
утверждением и отрицанием свыше
данной иерархии ценностей, между
добром и злом; существует свобода
выбора между различными и
противоположными да, между различными
комбинациями ценностей, между
различными решениями их конфликтов,
между различными комбинациями
средств – одним словом, между
различными творческими возможностями.
Вот где лежит положительная
ценность произвола в самом
полном его смысле, как он формулирован
у Дунса Скотта: causa indeterminata ad ulterutrum
oppositorum. Томизм никогда этой ценности
понять не может, ибо для
него свобода произвола есть
только свобода выбора между
соблюдением или нарушением божественной
телеологии. При этих условиях
настоящая свобода существует
лишь во зле или на распутье
между добром и злом; а в
добре все телеологически предопределено
и предустановлено и, следовательно,
возможно лишь повиновение и
соблюдение порядка. Творческой
свободы выбора нет, а поэтому
и настоящего творчества нет.
Наивный телеологизм системы
Аквината не может понять проблему
христианской свободы.
4. Волюнтаризм и естественное
право
Натуралистический детерминизм
греко-арабской философии решительно
не устраивает Дунса Скота.
Если Бог был свободен в
творении, Он не мог не желать,
чтобы созданные Им существа
были индивидуально свободными.
Весь мир во всем, что в нем
есть, не исключает моральных
законов. Если единодушие по
поводу тезиса о возможности
мира среди средневековых мыслителей
было полным, то по поводу моральных
законов оно было менее безоблачным.
Как правило, идея
блага выводилась не из идеи
бытия, но из идеи бесконечного
Бога. Ens et bonum non convertuntur. Благо – то,
что Бог пожелал и постановил.
Единственный закон, установленный
Богом, это логический закон
непротиворечия.
"Естественное право",
по мнению Скота, несет в
себе дух, скорее, язычества, чем
христианства. Можно ли вообще
считать человеческую природу
основанием какого-либо права,
когда в исторической перспективе
совершенно ясно, что "Status naturae
institutae" – статус природы установленной
не то, что Status naturae lapsae" – статус
природы ошибочной, и не то,
что "Status naturae restitutae" – статус
природы исправленной (или восстановленной).
Достойны ли меняющиеся естественные
силы такого почитания, ведь
тогда обман, убийство, измена (также
лежащие в природе человека) должны
были быть освящены законом.
Каковы необходимые предписания?
Первые среди них – единственность
Бога и обязанность почитать
Его одного. Все прочие не абсолютны,
даже если они согласуются
с нашей природой. Интеллект предписывает
истины второго рода. Их обязанность
продиктована законоустанавливающей
волей Бога, которую заменяет
рациональная этика. Нарушение
ее постулатов, скорее, иррационально,
чем греховно. Подлинное зло это
грех, а не ошибка, как думали
Сократ и его последователи.
Греческий детерминизм
должен быть преодолен: подобно
тому, как Бог желал действовать
иначе, так и законы хотел
он установить иные, ибо ни
один закон не закон, пока
он не принят Божьей волей.
То же самое в других пропорциях
можно сказать и о человеческой
воле. Много раз подчеркивает
Дунс Скот ведущую роль воли
– мотора интеллекта и действия.
Именно воля толкает человека
в одном направлении, отсекая
все другие. Если интеллект умеет
быть максимально энергичным, а
значит, действовать с естественной
необходимостью, то воля – единственно
подлинное выражение господства
над миром вещей. Воля –
гарант самоопределения человека,
свет разума необходим, но он
не детерминанта. Если хворь застала
нас врасплох, чтобы излечиться,
надобно знать что-то о подходящих
хворобе лекарствах. Но принять
их или отказаться – свободный
выбор, а не необходимость,
ведь возможна ситуация, когда
смерть предпочтительней, чем жизнь.
Если снадобье все-таки принято,
то это акт не только свободный,
но и рациональный, ведь здесь
послужила наука со всем, что
в ее распоряжении. Таким образом,
2 типа активности – разумный
и волевой – сработали в
данном случае в духе конвергенции:
недуг побежден.