Автор работы: Пользователь скрыл имя, 27 Января 2013 в 21:05, статья
Интересная и познавательная статья о расизме
– И цветы пойдут в ад?
– Да, мэм. Цветы будут гореть вместе со мной. Эти ногомойщики полагают, что я слишком много времени провожу под божьим небом и слишком мало сижу в четырёх стенах над словом божьим.
Я вдруг увидела, как мисс Моди жарится в аду (а он у каждого протестанта свой), и сразу засомневалась, правду ли говорят в проповедях. Конечно, язык у мисс Моди злой, и она не так усердно занимается добрыми делами, как мисс Стивени Кроуфорд. Но только круглый дурак может доверять мисс Стивени, а мисс Моди человек надёжный, это мы с Джимом знаем наверняка. Она никогда на нас не ябедничает, не лицемерит с нами, не сует нос в наши дела. Она нам друг. Понять невозможно, почему такой разумный человек может быть осуждён на вечные муки!
– Это несправедливо, мисс Моди. Вы самая хорошая женщина на свете.
Мисс Моди широко улыбнулась.
– Благодарю вас, мэм, - сказала она. - Дело в том, что ногомойщики всякую женщину считают сосудом греха. Они, видишь ли, понимают библию слишком буквально.
– И мистер Артур для того сидит дома, чтоб не видеть женщин?
– Понятия не имею.
– По-моему, это очень глупо. Если уж мистеру Артуру так хочется в рай, он бы хоть на крыльцо выходил. Аттикус говорит, бог велит любить людей, как себя…
Мисс Моди перестала раскачиваться в качалке.
– Ты ещё слишком мала и не поймёшь, - сказала она сурово, - но бывают люди, в руках у которых библия опаснее, чем… чем бутылка виски в руках твоего отца.
– Аттикус не пьёт виски! - возмутилась я. - Он сроду капли в рот не брал… Ой, нет! Он сказал, что один раз попробовал виски и ему не понравилось.
Мисс Моди рассмеялась.
– Я не то хотела сказать. Я говорю: если бы Аттикус Финч даже напился пьяным, он всё равно не будет таким злым и грубым, как иные люди в самом лучшем своём виде. Просто есть такие люди, они… они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом. Погляди на нашу улицу и увидишь, что из этого получается.
– По-вашему, это правда - всё, что говорят про Стра… про мистера Артура?
– Что именно?
Я рассказала.
– Это на три четверти негритянские сказки, а на четверть выдумки мисс Кроуфорд, - хмуро сказала мисс Моди. - Стивени Кроуфорд однажды даже рассказала мне, будто проснулась она среди ночи, а он смотрит на неё в окно. А я спросила: что же ты сделала, Стивени, подвинулась и дала ему место? Тогда она на время прикусила язык.
Ещё бы не прикусить! Мисс Моди кого угодно заставит замолчать.
– Нет, деточка, это дом печали, - продолжала она. - Артура Рэдли я помню мальчиком. Что бы про него ни говорили, а со мною он всегда был вежлив. Так вежлив, как только умел.
– Вы думаете, он сумасшедший?
Мисс Моди покачала головой.
– Может, и нет, а должен бы за это время сойти с ума. Мы ведь не знаем толком, что делается с людьми. Что делается в чужом доме за закрытыми дверями, какие тайны…
– Аттикус со мной и с Джимом всегда одинаково обращается что дома, что во дворе!
Я чувствовала, мой долг - вступиться за отца.
– О господи, девочка, да разве я о твоём отце! Я просто старалась объяснить, что к чему. Но уж раз о нём зашла речь, я тебе вот что скажу: Аттикус Финч всегда один и тот же, что у себя дома, что на улице… Я пекла торт, хочешь взять кусок с собой?
Я очень даже хотела.
Назавтра я проснулась и увидела Джима с Диллом на задворках, они о чём-то оживлённо разговаривали. Я вышла к ним, а они опять своё - иди отсюда.
– Не пойду. Двор не твой, Джим Финч, двор и мой тоже. Я тоже имею право тут играть.
Дилл с Джимом наскоро посовещались.
– Если останешься, будешь делать всё, как мы велим, - предупредил меня Дилл.
– Ты чего задаёшься? Какой командир нашёлся!
– Поклянись, что будешь делать, как велим, а то мы тебе ничего не скажем, - продолжал Дилл.
– Больно ты стал важный! Ладно уж, рассказывайте.
– Мы хотим передать Страшиле записку, - глазом не моргнув, заявил Джим.
– Это как же?
Я старалась подавить невольный ужас. Мисс Моди хорошо говорить, она старая, и ей уютно сидеть у себя на крылечке. А мы - дело другое.
Джим собирался насадить записку на удочку и сунуть сквозь ставни в окно Рэдли. Если кто-нибудь пойдёт по улице, Дилл зазвонит в колокольчик.
Дилл поднял руку - в ладони у него был зажат серебряный обеденный колокольчик моей матери.
– Я подойду с той стороны, - говорил Джим. - Мы вчера с улицы видели, там один ставень болтается. Я хоть на подоконник записку положу.
– Джим…
– Нет уж, мисс Придира, сама ввязалась, так нечего теперь на попятный!
– Да ладно, только я не хочу сторожить… Джим, знаешь, в тот раз кто-то…
– Нет, будешь сторожить. Ты обойдёшь дом с тылу, а Дилл будет смотреть за улицей, если кто пойдёт, он зазвонит. Поняла?
– Ладно уж. А что вы ему написали?
Дилл сказал:
– Мы его просим очень вежливо, пускай он иногда выходит из дому и рассказывает нам, что он там делает, и пускай он нас не боится, мы ему купим мороженого.
– Вы просто спятили, он всех нас убьёт!
Дилл сказал:
– Это я придумал. По-моему, если он выйдет и посидит с нами немножко, ему станет веселее.
– А почём ты знаешь, что ему дома скучно?
– Попробовала бы ты сидеть сто лет взаперти и питаться одними кошками! Спорим, у него борода выросла вот до этих пор.
– Как у твоего папы?
– У моего папы нет бороды, он… - Дилл запнулся, словно припоминая.
– Ага, попался! - сказала я. - Раньше ты говорил - у твоего папы чёрная борода…
– А он её летом сбрил, если хочешь знать! Могу показать тебе письмо. И ещё он мне прислал два доллара…
– Ну да, рассказывай! Может, он тебе ещё прислал кавалерийский мундир и саблю? Врунишка ты и больше никто!
Отродясь я не слыхала, чтоб кто-нибудь так врал, как Дилл Харрис. Среди всего прочего он семнадцать раз летал на почтовом самолёте, и побывал в Новой Шотландии, и видел живого слона, и его дедушка был сам бригадный генерал Джо Уилер, и он оставил Диллу в наследство свою шпагу.
– Молчите вы, - сказал Джим. Он слазил под крыльцо и вытащил жёлтое бамбуковое удилище. - Пожалуй, этим я достану с тротуара до окна.
– Если кто такой храбрый, что может пойти и дотронуться до стены, так и удочка ни к чему, - сказала я. - Пошёл бы да постучал в парадное, только и всего.
– Это… другое… дело… - раздельно сказал Джим. - Сколько раз тебе повторять?
Дилл достал из кармана листок бумаги и подал Джиму. И мы осторожно двинулись к дому Рэдли. Дилл остановился у фонаря, а мы с Джимом завернули за угол. Я прошла вперёд и заглянула за следующий угол.
– Всё спокойно, - сказала я. - Никого не видать.
Джим обернулся к Диллу, тот кивнул.
Джим привязал записку к удилищу и протянул его через палисадник к окну. Он тянулся изо всех сил, но удилище оказалось коротковато, не хватало нескольких дюймов. Он всё тыкал удилищем в сторону окна, наконец мне надоело смотреть издали, и я подошла к нему.
– Никак не закину записку, - пробормотал Джим. - В окно-то попадаю, а она там не отцепляется. Иди на улицу, Глазастик.
Я вернулась на свой пост и стала глядеть за угол на пустынную дорогу. Время от времени я оглядывалась на Джима, он терпеливо старался закинуть записку на подоконник. Она слетала наземь, и Джим снова тыкал удилищем в окно, и под конец я подумала, если Страшила Рэдли её и получит, так прочитать не сможет. Я опять поглядела вдоль улицы, и вдруг зазвонил колокольчик.
Я круто обернулась - вот сейчас на меня кинется Страшила Рэдли с оскаленными клыками… но это был не Страшила, а Дилл, он тряс колокольчиком перед самым носом Аттикуса. У Джима сделалось такое лицо, прямо смотреть жалко, и я уж ему не сказала «Говорила я тебе…» Нога за ногу он поплелся по тротуару, волоча за собой удилище.
– Перестань звонить, - сказал Аттикус.
Дилл зажал язычок колокольчика, стало тихо-тихо, я даже подумала, лучше бы он опять зазвонил. Аттикус сдвинул шляпу на затылок и подбоченился.
– Джим, - сказал он, - ты что здесь делаешь?
– Ничего, сэр.
– Не виляй. Говори.
– Я… мы только хотели кое-что передать мистеру Рэдли.
– Что передать?
– Письмо.
– Покажи.
Джим протянул ему грязный клочок бумаги. Аттикус с трудом стал разбирать написанное.
– Зачем вам, чтобы мистер Рэдли вышел из дому?
– Мы думали, ему с нами будет весело… - начал Дилл, но Аттикус только взглянул на него, и он прикусил язык.
– Сын, - сказал Аттикус Джиму, - слушай, что я тебе скажу, повторять я не намерен: перестань мучить этого человека. И вы оба тоже.
Как живёт мистер Рэдли - его дело, сказал Аттикус. Захочет он выйти на улицу - выйдет. Хочет сидеть дома - имеет на это право, и нечего всяким надоедам (а это ещё очень мягкое название для таких, как мы) совать нос в его дела. Кому из нас понравится, если вечером перед сном Аттикус без стука вломится к нам в комнату? А ведь, в сущности, так мы поступаем с мистером Рэдли. Нам кажется, что мистер Рэдли ведёт себя странно, а ему самому это вовсе не кажется странным. Далее, не приходило ли нам в голову, что, когда хочешь что-нибудь сказать человеку, вежливее постучать в парадную дверь, а не лезть в окно? И последнее: пока нас не пригласят в дом Рэдли, мы будем держаться от него подальше и не будем играть в дурацкую игру, за которой Аттикус однажды нас застал, и поднимать на смех кого бы то ни было на нашей улице и вообще в нашем городе…
– Вовсе мы его не поднимали на смех, - сказал Джим. - Мы просто…
– Ах, значит, этим вы и занимались?
– Чем? Поднимали на смех?
– Нет, - сказал Аттикус. - Просто разыгрывали историю его жизни на глазах у всех соседей.
Джим, кажется, даже возмутился.
– Не говорил я, что мы разыгрываем его жизнь! Не говорил!
Аттикус коротко усмехнулся:
– Вот сейчас и сказал. И чтоб больше вы все трое этими глупостями не занимались.
Джим посмотрел на отца, разинув рот.
– Ты ведь, кажется, хочешь быть юристом? - Аттикус как-то подозрительно поджал губы, словно они у него расплывались.
Джим решил, что выкручиваться бесполезно, и промолчал. Аттикус ушёл в дом за какими-то бумагами, которые он с утра забыл захватить с собой, и тогда только Джим сообразил, что попался на старую-престарую юридическую уловку. Он стоял на почтительном расстоянии от крыльца и дожидался, чтобы Аттикус вышел из дому и опять направился в город. И когда Аттикус отошёл так далеко, что уже не мог услышать, Джим заорал ему вслед:
– Хотел быть юристом, а теперь ещё подумаю!
6
– Хорошо, - сказал Аттикус, когда Джим спросил, можно ли нам посидеть с Диллом у пруда мисс Рейчел, ведь завтра Дилл уезжает. - Попрощайся с ним за меня, на будущий год летом мы его ждём.
Мы перепрыгнули через низенькую ограду между нашей подъездной дорожкой и двором мисс Рейчел. Джим крикнул перепелом, из темноты отозвался Дилл.
– До чего тихо, ни ветерка, - сказал Джим. - Глядите.
Он показал на восток. За садом мисс Моди вставала большущая луна.
– Даже вроде от неё жарко, - сказал Джим.
– Что на ней сегодня, крест? - спросил Дилл, не поднимая головы. Он мастерил из бечевки и обрывка газеты папиросу.
– Нет, просто женщина. Не зажигай эту штуку, Дилл, будет вонь на весь город.
Когда в Мейкомбе смотришь на луну, видно, что там женщина. Она сидит перед зеркалом и расчёсывает волосы.
– Без тебя нам будет скучно, - сказала я Диллу. - Может, пойдём караулить мистера Эйвери?
Мистер Эйвери снимал комнату
напротив миссис Генри Лафайет Дюбоз.
По воскресеньям он с блюдом в руках
собирал в церкви пожертвования;
кроме этого, он каждый вечер до девяти
часов сидел на крыльце и чихал.
Однажды вечером нам
– Ух, поглядите!
И показал через улицу. Сперва мы только и увидали заросшую глицинией веранду, а потом оказалось - из листвы бьет струя, описывает дугу и, наверно, за добрых десять футов оттуда падает на землю, в круг жёлтого света от уличного фонаря. Джим сказал - мистер Эйвери не попадает в яблочко, Дилл сказал - он, наверно, выпивает по бочке в день, они заспорили, кто попадёт дальше и ловчее, а я в этом состязании не участвовала, потому что не отличалась талантами в этой области, и опять почувствовала себя отверженной.
Дилл потянулся, зевнул и сказал что-то чересчур небрежно:
– Придумал. Пошли гулять.
Так я ему и поверила! В Мейкомбе никто не ходит гулять просто так, без цели.
– А куда, Дилл?
Дилл мотнул головой в южном направлении.
– Ладно, - сказал Джим.
Я запротестовала было, но он сказал самым сладким голоском:
– А ты с нами не ходи, ангелочек, тебя никто не просит.
– И тебя не просят. Забыл, как…
Но Джим не любил вспоминать прежние неудачи: из всего, что сказал тогда Аттикус, он, видно, только и усвоил, как ловко юристы умеют докапываться до сути.
– А мы ничего такого и не делаем, Глазастик, мы только дойдём до фонаря и обратно.
Мы молча брели по тротуару и прислушивались к скрипу качелей на соседских верандах, к тихим по-вечернему голосам взрослых на улице. Время от времени до нас доносился смех мисс Стивени Кроуфорд.
– Ну? - сказал Дилл.
– Ладно, - сказал Джим. - Шла бы ты домой, Глазастик.
– А вы что будете делать?
Они только собирались заглянуть в окно с оторванным ставнем - вдруг увидят Страшилу Рэдли? - а я, если не хочу идти с ними, могу сейчас же отправляться домой и держать свой длинный язык за зубами, вот и всё.