Тема Родины в творчестве Марины Цветаевой

                    Все поймем мы чутьем или  верой,

                    Всю подзвездную даль и небесную ширь!

                    Возвышаясь  над площадью серой

                    Розовеет  страстной монастырь. 

                    Мы  идем, ни на миг не смолкая.

                    Все родные – слова, все  родные – черты!

                    О, апрель незабвенный  – Тверская,

                    Колыбель  нашей юности ты!⁷ 

     Из  воспоминаний Анастасии Цветаевой: 

     Летами  мы жили в Тарусе, куда ездили всем домом  с Курского вокзала  до Ивановской станции  и оттуда семнадцать верст по невероятной (обрывами, то глинистой, с глубокими  колеями, то песчаной) дороге – до парома (позже  – до станции Ока  и оттуда пароходом).⁸ 

                    Если  шагом, в гору –  тяжко,

                    В сонном поле – гром…

                    Ася, слышишь? Спит, бедняжка,

                    Проспала  паром! 

                    Впереди Ока блеснула

                    Жидким  серебром…

                    Ася глазки разомкнула,

                    – «Подавай паром!»⁹ 

     Из  воспоминаний Анастасии Цветаевой: 

     Таруса. Маленький городок  на холмах, поросших березами, на левом берегу Оки. Яблочные и ягодные сады. Собор на площади (там же бывает ярмарка) и красная с белым Воскресенская церковь – на крутом холме. Это на полпути к даче, где мы живем; на холме пониже, часовенка, точь-в-точь как на картине «Над вечным покоем».

     Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, я не знаю и не могу вообразить…¹⁰  

     Девочка вырастала в девушку,  затем  – в молодую женщину. 27 января 1912 года состоялась свадьба Марины Цветаевой и Сергея Эфрона. В 1912 году выходит второй сборник стихов Марины Цветаевой «Волшебный фонарь», посвященный мужу.

     Сияющий день 31 мая 1912 года, когда был открыт знаменитый Музей изящных искусств на Волхонке и заветная мечта И.В.Цветаева воплотилась наконец в его любимом детище. Он умер спустя год с небольшим после открытия Музея. Однако он сумел еще порадоваться на внучку: 5 сентября 1912 года у Марины родилась дочь Ариадна – Аля.

     Устойчивый  быт уютного дома в одном из старомосковских переулков, неторопливые будни профессорской семьи – все это было поверхностью, под которой уже зашевелился «хаос» настоящей, недетской поэзии. К тому времени Цветаева уже хорошо знала себе цену как поэту (уже в 1914 году она записывает в своем дневнике:«В своих стихах я уверена непоколебимо»), но ровным счетом ничего не делала для того, чтобы наладить и обеспечить свою человеческую и литературную судьбу.        

     Из  воспоминаний Анастасии Цветаевой: 

     Когда в конце лета 1914 года мы вновь оказались  в Москве, это была уже другая Москва – военная. Шли  маршевые роты. В наш дом в Трехпрудном №8, где мы родились и выросли, мы никогда не вернулись. Брат вскоре отдал его под лазарет для раненых, которых уже свозили в Москву. С уходом дома, где еще незримо с нами жили папа и мама, с началом войны, кончилась наша юность.¹¹  

     Этот  мир невозвратно-чудный

     Ты  застанешь еще, спеши!

     В переулок сходи Трехпрудный,

     В эту душу моей души.¹² 

     Такому  чувству, такому отношению нужен  был непосредственный толчок, и он последовал. Зимой 1915-16 года Цветаева ненадолго  приехала в Петроград (для нее – Петербург – город Анны Ахматовой и Александра Блока). И хотя она не встречалась с ними, город на Неве был для нее священен их именами, к которым после единственной и недолгой встрече присоединилась имя Михаила Кузьмина. И если сам город, с его европейскими прямыми улицами и домами-дворцами, вероятно, не слишком впечатлил Цветаеву еще в 17-летнем возрасте посетившую Париж, то она была очарована самим духом его, бессонными бдениями, наполненными чтением стихов, – так, во всяком случае, Цветаева, по своему мифотворческому сознанию, воспринимала северную столицу. Здесь царили блоковские метели, мгновенно кончающиеся зимние дни и длинные ночи, проходившие в бесконечном чтении стихов при свете люстр и блеске зеркал под высоченными зеркалами… Эта поездка вызвала в душе Цветаевой реакцию некой ревнивой потребности самоутверждения и даже противопоставления себя – поэта Москвы, себя – москвички и, наконец, самой Москвы – Петербургу и его поэтам. Ибо она и Москва (не устанем повторять!) были единым целым. 

                     Царю  Петру и вам, о  царь, хвала!

                     Но  выше вас,  цари, колокола.

                     Пока  они гремят из синевы,

                     Неоспоримо  первенство Москвы…¹³ 

     В бессонной Москве (не только в Петербурге не спят по ночам) романтичнее мечтается  о петербургском «божестве» –  Александре Блоке… Кто знает, были бы написаны в 1916 году стихи к Блоку, если б Цветаева не съездила в его город… Петербургской скорости, сдержанности противопоставлена московская, на все распространяющаяся, понимаемая в широком смысле простота, даже простонародность; европеской воспитанности – российская удаль. К тому же 1916 году относятся стихи, в которых Цветаева делает героиней женщину лихую, грешную, бесшабашную, «Царь-Девицу - беззаконницу». И в этом – тоже её своеобразный вызов, вызов Москвы – Петербургу, или, мягче, - соревнование, но соревнование любовное и немного авантюрное. Впрочем, с Москвой не дано сравниться ни одному городу, ибо она – уникальная точка мира, «Огромный странноприимный дом», куда все придут в конечном счете. Если б Цветаева могла хотя бы отдаленно предположить, сколь пророческими окажутся её слова! Ведь Москва, в её романтическом осмыслении, была как бы некой «квинтэссенцией» городов, мировым городом. подобно поэту-гражданину вселенной, а говоря её словами – «утысячеренному человеку». Рассуждая же с точки зрения судьбы: Цветаевой, после долгой разлуки, суждено было под конец жизни в Моску вернуться. Но об этом – в своем месте…

     В своих стихах Цветаева всегда экономно, прицельно использует цвет. В «Стихах  о Москве» определяющий цвет –  красный, он дан в сочетании с золотым и синим. Красный цвет в народной традиции неразрывно связан с красотой, любовью, жизнью сердца. И Цветаева сознательно следует этой традиции, используя для передачи различных нюансов все оттенки этого цвета. У неё «красный», «червонный», «багряный» означают «прекрасный», «драгоценный», «дорогой». «Червонные возблещут купола», «с багряных куполов», «в червонный день Иоанна родилась Богослова», «Иверское сердце, червонное, горит».

     Московская  тема в творчестве Цветаевой всегда связана с темой пути, путешествия, открытия. «С кремлевского кремля» героине видна вся земля. Москва дает ощущение пространства, распахивает перед ней дали. Общение с городом, поклонение его святыням врачуют душу. Любящее сердце Москвы открыто всем обиженным, заблудшим, заплутавшимся, страждущим. Человек может быть грешен, глух к чужим страданиям и боли, но рано или поздно в нем проснется желание очистить свою душу. И тогда он сумеет расслышать отдаленный, но настойчивый зов с «колокольного семихолмия».

                      Издалека-далече –

                      Ты  все же позовешь.¹⁴

      Цветаевская Москва той поры была уютной и благостной, «дивным городом», приютом странников, что берут по «всюду бегущим» российским дорогам… 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

         2. «Версты».  «Ох, Родина-Русь…» 

      С весны тысяча семнадцатого года для  Марины Цветаевой наступил трудный  период. Беззаботные, быстро промчавшиеся времена, когда можно было себе позволить  жить тем. чем хотелось, отступали  всё дальше, в прошлое.

        Поэзия Цветаевой, чуткая на  звуки, различала голоса бесчисленных  дорог, уходящих в разные концы  света. но одинаково обрывающихся  в пучине войны: «Мировое началось  во мгле кочевье…» В канун  революции Цветаева вслушивается  в «новое звучание воздуха». Родина, Россия входила в её душу широким полем и высоким небом. в стихах 1916-1917 годов много гулких пространств, бесконечных дорог, предвещающих бурю, и лиловых беспокойных зорь. Самый стих у неё постоянно кружится, плещет, сверкает, переливается и тревожно-празднично звенит туго натянутой струной. Многие стихи, которые написаны в 1916-1920 годы, вошли в её книгу «Версты». Это – самая знаменитая книга Марины Цветаевой. Ее талант, который она однажды сравнила с пляшущим огнем, сказался здесь с полной силой. Книгу «Версты» Цветаева начала собирать в 1921 году – как только мелькнула возможность для издания. Моментами поэту передавалась от города тревога: ведь уже два года шла война. Жалость и печаль переполняли ее слово.

                               

                                Бессонница меня толкнула в путь.

                    – О, как же ты прекрасен, тусклый кремль мой! –

                    Сегодня ночью я целую  в грудь –

                    Всю круглую воюющую  землю!..¹⁵   

     Бедствия  народа – вот что прежде всего  пронзило ее душу. Вместе с народным горем в ее стихи вошло и народное слово. Обделенная сказкой в детстве, не имевшая традиционной для русского поэта няни, Цветаева жадно наверстывала упущенное. Сказка, былина, россыпи заклятий и наговоров –

весь  этот многоцветный поток хлынул в  ее поэтическую речь. Она зачитывается былинами и сказками. Русскому фольклору не понадобилось трудно обживаться в ее душе: он просто в ней очнулся. В стихах, составлявших «Версты», есть несколько произведений, где фольклорная «чара» (любимое цветаевское слово) уже хорошо чувствуется. Московская Русь, ее цари и царицы, ее кремлевские святыни, Смутное время, Лжедмитрий и Марина, вольница Степана Разина и, наконец, неприкаянная, кабацкая, подзаборная, каторжная Россия – все это образы одной народной стихии: 

                        Непотоптанный путь

                        Непутевый огонь, –

                        Ох, Родина – 

                        Русь, Неподкованный конь!¹⁶    

     Россия  у М.Цветаевой – многокрасочный и многозвучный мир. В центре его – образ русской женщины «с гордым видом, с бродячим нравом». Это героиня надевает разные личины. Она и московская стрельчиха, и неукротимая боярыня Морозова, и тишайшая «бездомная черница», и ворожея-чернокнижница, а чаще всего – бедовая острожная красавица, «кабацкая царица». В ней – широта, размах и удаль русского национального характера: 

                     Целовалась  с нищим, с вором, с горбачем,

                     Со  всей каторгой гуляла – нипочем!

                     Алых  губ своих отказом  не тружу,

                     Прокаженный подойдет – не откажу.¹⁷ 

     Естественно, что в стихах М.Цветаевой много  проникновенных строк посвящено  русской природе. В описании пейзажа  всегда подчеркивается его русскость:

                     Русской ржи от меня поклон,

                     Ниве, где баба застится…

                     Из  сырости и шпал

                     Россию  восстанавливаю.

                     Из  сырости – и  свай,

                     Из  сырости – и  серости.¹⁸