Речевые формулы извинения в произведениях русской литературы 19-20 вв.

1. Извинение как предмет  изучения в лингвистической науке и теории речевого этикета.
1. Речевой акт извинения как единица прагматики.
2. Речевой акт извинения как предмет теории речевого этикета.

1. Речевой акт извинения как единица прагматики.

Речевой акт, минимальная единица речевой деятельности, выделяемая и изучаемая в теории речевых актов – учении, являющемся важнейшей составной частью лингвистической прагматики.

Прагматика на современном  этапе развития лингвистической  науки представляет собой междисциплинарную проблемную область, в которую включены практически все лингвистические, многие логико-философские, психологические, социологические, этнографические направления.

Лингвистическая прагматика изучает условия использования  языка коммуникантами в  актах речевого общения.   Конкретно эти условия включают в себя коммуникативные цели собеседников, время и место речевого акта, уровень знаний коммуникантов, их социальные статусы, психологические  и  биологические   особенности,   правила   и   конвенции   речевого   поведения, принятые в том или ином обществе, и т. д.

В.Г. Гак, российский языковед, доктор филологических наук, профессор  МПГУ, справедливо заметил, что прагматический подход «открывает широкие перспективы  в анализе языковых средств, побуждает  обращать внимание на важные явления, которым в традиционной грамматике не уделялось должного внимания» (4, 559).

Одно из положений  теории речевых актов состоит  в том, что минимальной единицей человеческой коммуникации является не предложение или высказывание, а  «осуществление определенного вида актов, таких, как констатация, вопрос, извинение, приказание, описание, объяснение, извинение, благодарность, поздравление и т. д.».

Теория речевых актов  выделяет три уровня, или аспекта  анализа речевого акта. Во-первых, речевой акт можно рассматривать как собственно говорение чего-либо. Рассматриваемый в этом аспекте, речевой акт выступает как локутивный акт (от латинского locutio «говорение»). Локутивный акт, в свою очередь, представляет собой сложную структуру, поскольку включает в себя и произнесение звуков (акт фонации), и употребление слов, и связывание их по правилам грамматики, и обозначение с их помощью тех или иных объектов (акт референции), и приписывание этим объектам тех или иных свойств и отношений (акт предикации). Лингвистика на протяжении длительного времени была сосредоточена на изучении именно локутивного аспекта речевого акта. Рассматривая высказывания безотносительно к той коммуникативной ситуации, в которой они были употреблены, фонетика описывала их звуковую сторону, лексикология – их словарный состав, синтаксис – правила соединения слов в предложении, семантика же давала этому предложению интерпретацию, сводя ее к объективному, т.е. лишенному истинностной оценки, содержанию выражаемого предложением суждения, иначе говоря, к выражаемому с помощью предложения пропозициональному содержанию, или пропозиции.

Однако человек, как  правило, говорит не ради самого процесса говорения: не для того, чтобы насладиться  звуками собственного голоса, не для  того, чтобы составить из слов предложение и даже не просто для того, чтобы упомянуть в предложении какие-то объекты и приписать им те или иные свойства, отражая тем самым некоторое положение дел в мире. В процессе говорения (по-латински in locutio) человек одновременно совершает еще и некоторое действие, имеющее какую-то внеязыковую цель: он спрашивает или отвечает, информирует, уверяет или предупреждает, назначает кого-то кем-то, критикует кого-то за что-то и т. п. Речевой акт, рассматриваемый с точки зрения его внеязыковой цели, выступает как иллокутивный акт. Интегральная, т. е. обобщенная и целостная характеристика высказывания как средства осуществления иллокутивного акта, называется иллокутивной функцией, или иллокутивной силой высказывания.

Существует особый класс предложений, прямо выражающий иллокутивную функцию высказывания, которое производится с их помощью. Это так называемые перформативные предложения. Основу лексико-семантической структуры этих предложений составляет так называемый иллокутивный глагол, т.е. глагол, относящийся к подклассу глаголов говорения и содержащий в своем лексическом значении компоненты, указывающий на цель говорения и те или иные условия осуществления речевого действия, например, просить извинения, поздравлять, уверять, обещать и т. п. Однако наличие иллокутивного глагола не является достаточным условием для того, чтобы предложение было перформативным. Для этого необходимо также, чтобы иллокутивный глагол был употреблен не для описания некоторой ситуации, а для того, чтобы прояснить, какой речевой акт совершает говорящий, употребляя данное предложение. Иными словами, иллокутивный глагол должен быть употреблен перформативно (а не описательно).

Многообразие различительных признаков иллокутивных актов находит  отражение в разбиении условий успешности речевых актов на четыре типа:

(1) условия пропозиционального  содержания,

(2) подготовительные, или  предварительные условия, 

(3) условия искренности, 

(4) существенное условие,  или условие назначения.

Данную типологию предлагает нам Краснощекова Юлия Викторовна, автор исследования в области этики и психолингвистики «Особенности речевого акта сглаживания деликта в семейной речи». Существенное условие соответствует иллокутивной цели – цели, которую говорящий стремится донести до сознания слушающего при помощи своего высказывания. Подготовительные условия отражают объективные и субъективные предпосылки, совместимые с выдвижением данной иллокутивной цели, т.е. обстоятельства речевого акта, при отсутствии которых он потерпит коммуникативную неудачу. Условия искренности отражают внутреннее (психологическое) состояние, которое может быть приписано говорящему, исходя из предположения об искренности и серьезности данного речевого акта. Таким образом, подготовительные условия и условия искренности речевого акта образуют один из типов имплицитной информации, передаваемой высказыванием. В отличие от подготовительных условий, нарушение говорящим условий искренности обычно происходит незаметно для адресата и поэтому непосредственно не влечет за собой коммуникативного провала, хотя поддельность, фальшивость данного речевого акта может быть разоблачена в дальнейшем. (12,с.36-39)

Речевой акт извинения занимает в лингвистической прагматике устойчивое положение, и его существование не вызывает сомнений. Дж. Остин (британский философ, внес вклад в разработку теории речевого акта) считает, что извинение «является или может стать именем целой отрасли философии, даже и весьма разветвленной» (Серль ДЖ. , цит. по: 1, 5). Ситуации извинения, за исключением экстраординарных, не бросаются в глаза, но, тем не менее, они занимают немаловажное место в русской национальной культуре. Их анализ дает ключ к пониманию фундаментальных ценностей и специфики духовности носителей русского языка.

Р. Ратмайр, автор известной  монографической работы о речевых актах извинения, утверждает, что «извинения за пустяковую оплошность способствуют положительному имиджу не только адресата, но и самого говорящего», поскольку последний, извиняясь за разного рода ненамеренные проступки, проявляет себя как вежливый человек. Однако при наличии весомого повода для извинения просящий извинения все-таки умаляет свой авторитет, признавая свою вину, и возвышает партнера по коммуникации, предоставляя ему в этот момент решить судьбу их дальнейших отношений» [Ратмайр Прагматика извинения 2001: 22-23].

По мнению автора, в  русском культурном пространстве извинения  имеют больший вес, поскольку  русские извиняются, как правило, тогда, когда ощущают свою вину. В  пространстве немецкой культуры образованные люди предпочитают извиниться даже в том случае, когда очевидны их невиновность и наличие уважительных причин. Извинение в таких обстоятельствах — это благородный жест, характеризующий говорящего как вежливого человека и улучшающий его имидж. В русской же культуре он малоупотребителен и интерпретируется как кокетство или манерность. Так, болезнь не ставится никому в вину, поэтому извиняться за отсутствие на работе по болезни не принято (Ратмайр Р., Новая русская вежливость,77-79).

Известный американский ученый, занимавшийся развитием теории речевых актов в 70-х гг XX века, Дж. Серль рассматривает извинение как стандартный пример экспрессивных речевых актов, оно, по Дж. Серлю, не имеет никакой установки на внешний мир, так как при его произнесении говорящий не пытается «ни привести мир в соответствие со словами, ни привести слова в соответствие с миром» [Серль ДЖ. Что такое реч акт,125 ].

«Речевой акт извинения  интересен тем, – пишет немецкий теоретик XX века Э. Гоффман, – что человек, совершивший проступок и признающийся в своей вине, как бы играет две роли одновременно: виноватого и осуждающего самого себя» [цит. по: Карасик:Язык соц статуса 100].

Дж. Р. Серль рассматривает  извинения как стандартный пример экспрессивных речевых актов, иллокутивная цель которых состоит в том, чтобы «выразить названное в условиях искренности состояние, связанное с обозначенным в прозициональном содержании положением вещей» [Серль: 104]. Речевой акт Функциональная и скрытая прагмалингвистика Г.Г. Матвеева).

Таким образом, извинение  может быть определено как комплексное речевое действие, совершаемое говорящим для психологической коррекции неблагоприятного положения дел, наступившего по его вине, сопровождающегося признанием собственной вины и, следовательно, эмоциональным состоянием сожаления и/или раскаяния по поводу произошедшего, а также обещанием не совершать впредь предосудительных действий либо (факультативным) оправданием/пояснением причин своих неуместных действий (Трофимова Н.А.,мозаика смысла,99 С)

2. Речевой акт извинения как предмет теории речевого этикета.

Привычки к извинению  и прощению весьма отличаются в культурах  разных народов. Иностранцы, попадающие на территорию бывшего Союза (кроме  Прибалтики) обращают внимание на то, что  здесь звучит намного меньше извинений, чем в западном мире, а человек, который «слишком часто» просит прощения, часто считается чудаком. Как те, например, кто просит прощения у незнакомых за то, что не успел придержать для них двери метро или магазина (немецкоговорящие общества).

Такие и многие другие языково-общественные проблемы являются предметом изучения современных лингвистов, историков, социологов. Недавно вышла в свет книга австрийского слависта (выше упоминаемого нами) Ренаты Ратмайр «Прагматика извинения», где говорится о результатах исследований в России. Они, в частности, свидетельствуют, что ситуация с извинениями в украинском обществе довольно-таки схожа с российской. Ратмайр констатирует: «У нас также можно встретить немало людей (не исключая интеллигенции), для которых спокойно попросить пардона по какой-то причине значительно труднее, чем затеять по той же причине ссору. И отнюдь не принято просить извинения тогда, когда человек не считает себя виновным в том или ином инциденте (по формулам: «Сам толкнул!», «Смотреть нужно!», «На меня тоже давят!»). Многие из нас даже считают, что просить прощения — едва ли не самоунижение, ухудшение собственного имиджа («Чего я буду перед ним извиняться? Кто он такой?»). Создается впечатление, что мы не только «не любим» просить прощения, но и мало ценим искренние извинения перед нами других людей» (Р.Ратмайр Прагматика изв-я,с.115).

Поражает иностранцев  еще и недоразвитость у нас  той особенной вежливости, которая  связана с «невмешательством  в персональное пространство» собеседника  и присуща культуре общения в западных странах. Этот тип вежливости включает в себя официальность в общении с не очень знакомыми людьми, сдержанность в разговоре, владение собой, воздерживание от вопросов чисто персонального характера («Замужем?», «Сколько детей?», «В разводе?») и др. Считается абсолютно недопустимым навязывать людям — по малейшему поводу — обсуждение своих собственных проблем, а в ответ на формальное: «Как ваше здоровье?» перечислять полный клинический анализ всех своих болезней. Восточные славяне просят прощения по подобным поводам значительно реже (а кое-кто и никогда), чем люди Запада.

На территории Восточной  Европы (в Украине также) вежливость довольно часто приравнивается к  неискренности и оценивается  как лишняя и даже отрицательная  черта личности. У россиян вежливость до сих пор ассоциируется с чем-то иностранным, искусственным, свойственным не народу, а только интеллигенции. Ученые объясняют это тем, что до ХVIII в. в России существовала почти исключительно «эгоцентрическая» (направленная на себя) манера поведения человека, мало считавшаяся с собеседником. Позже расцвела стилизация французских или британских манер, но только, разумеется, в высшем свете. Мало содействовал склонности к цивилизованной вежливости также коммунистический режим. Какие могут быть церемонии с личностью — маленьким «винтиком» коллективной жизни? Тогда весьма снизились цена хорошего поведения, в том числе и умение вежливо извиниться. Пролетарская культура не только не уважала «буржуазные» манеры, она относилась к ним с подозрением, а слово «интеллигент» стало оскорбительным и компрометирующим. Исчез из употребления и такой обязательный атрибут западной вежливости, как любезная улыбка — на смену «буржуазной куртуазности» пришла пролетарская угрюмость, остатки которой присутствуют среди нас и сейчас (Кузнецова Е.С. «Культура извинения», с.98).

В России и сегодня  просят прощения не очень часто. В  частности, там не принято просить  прощения у членов своей семьи, у  детей и незнакомых людей, а также  — у подчиненных. Последнее воспринимается руководителем как признание вины, даже как унижение. В лучшем случае подчиненным объясняют причины того или другого опоздания или невыполнения обещания. Потому что россияне, во-первых, не любят признавать себя виноватыми и, во-вторых, считают нелогичным просить извинений без вины. Во многих западных культурах, однако, обычай извиняться перед подчиненными широко практикуется, что весьма улучшает имидж руководителя, его авторитет. А немцы, как правило, просят прощения даже тогда, когда всем очевидна их невиновность в ситуации или когда существуют уважительные причины нарушения обязательств (болезнь, операция и др.). В таких случаях извинения являются благородным жестом, который положительно характеризует человека. Подобные извинения в восточноевропейских странах могут трактоваться как никому не нужное кокетство.

Человечество мудро  изобрело специальные словесные  формулы для того, чтобы гасить вспышки агрессивности в общении, сглаживать импульсивную резкость и  помогать людям забыть случайно нанесенную им обиду. Ведь просьба простить является эквивалентом отмены уже сказанных необдуманных слов или неуместных поступков. Невозможно вернуться назад во времени, но с помощью этих магических формул человеческие отношения имеют возможность восстанавливаться, стабилизироваться, теплеть. Иногда даже незнакомые люди так красиво, искренне просят прощения, что превращают причиненное ими неудобство в удовольствие. С помощью формул извинения и прощения легко улаживаются многочисленные, но по сути незначительные служебные, транспортные, семейные, дружеские конфликты. Особенно благодатны и мелодичны так называемые взаимные извинения: «Простите!» — «Простите!», «Извините, Бога ради!» — «Я сам виноват!» и др. К сожалению, вместо этого часто слышим взаимные наставления и раздраженные обвинения. (Северская О.тысяча и одно извинение,с.4)