Пределы антимонопольного правоприменения

Главной мишенью антимонопольной политики являются известные фирмы, а не неэффективные. Там, где существует монополия, цена по определению должна превышать уровень предельных издержек. (Там, где нет рыночной власти - или, говоря на языке экономистов, существует «совершенная конкуренция» - цена равняется предельным издержкам). Тем не менее, статистические исследования позволили обнаружить, что выбор ответчиков по антимонопольным судебным делам невозможно оправдать лишь на том основании, что их судебное преследование будет способствовать повышению эффективности ^[17].

В работе Лонга, Шрама и Толлисона исследуется влияние показателей потери благосостояния и лежащих в их основе переменных, которые, как утверждает общеизвестная теория, сопутствуют монопольной власти (например, степень концентрации и сверхприбыль), на исковую активность в различных отраслях ^[18]. Если цели антимонопольного регулирования выбраны соответствующим образом, исков должно быть тем больше, чем больше потери благосостояния. Но оказалось, что эти переменные играют лишь незначительную роль в объяснении исковой активности. Напротив, переменной, которая строго коррелировала с этой активностью в рамках некоторых итераций модели, был объем продаж отрасли. Иными словами, отрасль тем вероятнее становилась объектом антимонопольного регулирования, чем крупнее она была. Кто мог бы выиграть от того, что целью антимонопольной политики является всего лишь размер, а не реальная неэффективность отрасли? Конечно же, мелкие конкуренты, но выгоду могут извлечь и специалисты в области антимонопольного права, делающие вид, что поймали самую крупную рыбу, в погоне за карьерным ростом или доходными должностями, которые они смогут занять после ухода с государственной службы. В недавних исследованиях, охватывающих гораздо более подробные данные и включающих переменные, которые, казалось бы, вполне позволяют объяснять антимонопольную политику «интересами общества», чтобы подтвердить ее значимость, тем не менее, делается вывод, что антимонопольное законодательство применялось не из соображений эффективности ^[19].

Регуляторы защищают интересы фирмы из округов надзирающих за ними конгрессменов. Тот факт, что Конгресс реагирует на давление со стороны групп с особыми интересами, никого не удивляет. Но может ли такой регулирующий орган, как Федеральная торговая комиссия, бюджет которой формируется надзирающими за ним конгрессменами, в свою очередь, не находиться под влиянием предпочтений этих самых конгрессменов, действующих в интересах соответствующих групп? Как заметил Ричард Познер, «благополучие избирателей законодателя может в несоразмерно большой степени зависеть от нескольких ключевых отраслей. Содействие их развитию становится одной из важнейших обязанностей представителя округа» ^[20].

В свете этого Фейт, Ливенс и Толлисон подвергли анализу исковую активность Федеральной торговой комиссии, «чтобы понять, существует ли тенденция к тому, чтобы эти результаты приносили пользу фирмам, которые работают под юрисдикцией членов комитетов Конгресса, располагающих серьезными бюджетными средствами и полномочиями по надзору в отношении к ФТК» ^[21]. Оказалось, что судебные дела чаще прекращались в округах, представители которых участвовали в работе органов контроля. Несмотря на то, что это не объясняет, что же побуждало к отказам от прекращения дел, авторы приходят к разумному выводу, что «представительство в определенных комитетах, по-видимому, ценится при судебных разбирательствах по поводу нарушения антимонопольного законодательства... Представительство имеет значение при определении результатов политики» ^[22].

Еще одно исследование деятельности Федеральной торговой комиссии, предпринятое Барри Вейнгастом и Марком Мораном, позволило обнаружить «значительное и серьезное влияние со стороны подкомитетов Конгресса, имеющих отношение к делу» ^[23]. Разумеется, необходимо, чтобы Конгресс в лице избранных нами представителей нес ответственность за удачную или неудачную деятельность этой организации, но благодаря этому исследованию становится очевидным, что не следует думать, будто антимонопольное законодательство применяется объективно.

Окружные прокуроры имеют собственные интересы. Когда антимонопольное законодательство встает на защиту «общественного интереса», часто случается, что это интерес лиц, применяющих антимонопольные законы, в особенности, юристов, которые кровно заинтересованы в приобретении репутации, или индивидов, которые получают иную выгоду от судебного разбирательства. В одной из работ, в основу которой легли интервью с юристами и экономистами Федеральной торговой комиссии, было обнаружено, что юристы сильнее заинтересованы в быстрых судебных разбирательствах, чтобы получить ценный опыт, полезный в любой другой области. Экономисты, которые, как правило, принимаются на работу в организацию на длительный срок, обычно предпочитают более затяжные процессы против отраслей ^[24]. Стимулы государственных обвинителнй, участвующие в антимонопольных процессах, придают правдоподобие выводу, что в судебном порядке обычно преследуются те отрасли, которые находятся «на виду» (например, с высокими объемами продаж). Ясно, что если бы целью регулирования действительно являлась эффективность, никто бы не стремился подвергнуть ему отрасль или фирму, которые уже являются конкурентными.

Представленный выше анализ эгоистичных побуждений не является исчерпывающим, но он согласуется с выводами еще одного исследования о том, что важным результатом последовательного применения Акта Робинсона-Пэтмена, объявившего вне закона ценовую дискриминацию, было перераспределение богатства от крупных розничных магазинов одной фирмы к более дорогим небольшим семейным магазинам ^[25]. Если антимонопольные законы применяются в честолюбивых целях, тот факт, что потребители получают выгоду от снижения цен и расширения выпуска продукции, нередко играет второстепенную роль.

Идея о том, что антимонопольная политика может использоваться в частных интересах, недавно нашла убедительное подтверждение в процессах против компаний Уол-Март и Майкрософт, двух конкурентных фирм, которые продолжают снижать цены и предлагать потребителям новые продукты и все более выгодные условия заключения сделок. В то время как потребители практически не выражали недовольства этими фирмами, это определенно делали их конкуренты. Когда в 1993 г. компанию Уол-Март обвинили в хищническом ценообразовании, судебные процессы были инициированы не потребителями, а местными аптеками, которым пришлось снизить свои цены. Особенно ярко проявилось лицемерие в судебных преследованиях против компании Microsoft. До выпуска на рынок операционной системы Windows 95, служба AOL (национальный Интернет-провайдер, самая крупная коммерческая онлайновая служба в США - Прим. перев.) утверждала, что компании Майкрософт не следует разрешать отображать свою собственную сетевую службу Microsoft Network - непосредственного конкурента AOL - на рабочем столе Windows в форме иконки, по которой можно щелкнуть мышью, потому что это может вызвать несправедливую конкуренцию. Как утверждали критики, «монополия» Microsoft в области операционных систем рабочего стола якобы позволила бы компании усилить рычаги для установления монополии в области онлайновых услуг. Как оказалось, проект с Microsoft Network потерпел неудачу, и компания Microsoft свернула его, предложив AOL стать частью операционной системы Windows. Иконка AOL появилась на рабочем столе Windows, и только тогда AOL перестала выражать недовольство.

Корень монополии — это государство

В основе антимонопольной политики лежит идея, что частные фирмы, добившиеся господства на рынке путем внутреннего роста и энергичной конкуренции, представляют собой угрозу потребителям. Тем не менее, нередко, как это случилось, когда автомобили и компьютеры стали общедоступными товарами, именно благодаря предполагаемым монополистам у потребителей появляется бесчисленное множество возможностей выбора. Например, сложное программное обеспечение и вычислительная мощность, которые благодаря современным предполагаемым монополистам стали доступными по цене ниже $2000, двадцать лет назад обошлись бы среднему индивиду в десятки тысяч долларов. Как указывает Йозеф Шумпетер, «по мере того, как мы вникаем в детали и глубже исследуем отдельные виды товаров, в которых прогресс заметен в наибольшей степени, следы нас ведут прямиком к дверям крупных концернов, и нам в голову приходит ужасное подозрение, что, если не сдерживать крупный бизнес, он мог бы внести гораздо больший вклад в формирование уровня жизни» ^[26]. Размер частной фирмы не имеет значения, ситуация на рынке постоянно меняется. Допуская, что экономический «пирог» и рыночная доля могут оставаться неизменными, антимонопольная политика практически не принимает во внимание динамический характер рынка и значение этого динамизма для потребителей.

Если оставить в стороне либертарианский аргумент, что любая фирма обладает естественным правом «ограничивать торговлю» товарами, которые она создает и которые находятся в ее собственности, представление, что фирмы могут стать монополиями, опирается на неправильное понимание изменчивой природы рыночной экономики. Лучшим определением по-прежнему остается то, которое дал Йозеф Шумпетер, назвав рыночный процесс «созидательным разрушением». Он утверждает, что фирмы борются за то, чтобы «выстоять, когда почва уходит у них из-под ног». В таких условиях поведение, которое характеризуется как монополистическое, может означать просто попытки выжить и сохранить эффективность. Достаточно обратить внимание на многие, казалось бы, непрозрачные институты, к примеру, использование больших ЭВМ, от которого пришлось отказаться благодаря неожиданной конкуренции.

Таким образом, в то время как размер частных фирм не является законным основанием для беспокойства, монопольная власть, основанная на принуждении - того рода, что заставляет бить в набат - действительно существует и должна быть ликвидирована. Однако монопольная власть не возникает как результат мимолетных результатов образующего рынок добровольного обмена. Она вытекает из государственного ограничения входа на рынок, запрета конкуренции. Когда-то подобной защитой от конкуренции в области некоторых своих услуг пользовалась компания AT&T. Всегда имеет смысл первым делом ликвидировать монополию, дарованную государством, например, исключительное право на электроснабжение и монополию Почтовой службы США на почтовые отправления первого класса. Однако отказ от подобного особого режима ни в коем случае не служит доказательством того, что он должен коснуться частных фирм, которым по воле случая довелось стать крупными.

Следует прекратить отождествлять власть, приобретенную благодаря успеху на свободном рынке, с властью, дарованной и поддерживаемой государством. Заслуживающим своего названия «антимонопольный» на самом деле будет тот закон, который ликвидирует подлинную монопольную власть, дарованную государством - тарифы, квоты, лицензионные ограничения и исключительные права. К сожалению, антимонопольные законы помогают созданию искусственной монопольной власти под давлением групп с особыми интересами. Следует признать, что монополия, основанная на принуждении, - это форма социальной помощи для корпораций, каковой она в действительности и является, а не обязательный атрибут свободного рынка.

Антимонопольная политика нарушает индивидуальные права

Помимо того, что антимонопольная политика на самом деле представляет собой вмешательство в благоприятную для потребителей деятельность деятельность - что противоречит ее заявленным целям - и того, что ею часто злоупотребляют те, кто использует ее как средство перераспределения богатства, она попирает ключевые индивидуальные права.

Антимонопольное законодательство невозможно применять, не нарушая права фирм, которые подвергаются регулированию. Антимонопольные законы предполагают, что потребители имеют «право» на продукцию фирмы, что заменяет право фирмы ограничивать продажи своей собственной продукции. «Ограничение торговли», дискредитированное антимонопольной политикой, в действительности представляет собой не что иное, как отказ продавать продукцию, находящуюся в чьей-либо собственности.

Американцы должны согласиться с тем, что фирма имеет право не продавать принадлежащую ей продукцию. Это право, прежде всего, вытекает из того факта, что по закону никого нельзя заставить производить продукты. Потребитель не имеет законного права на собственность любой фирмы, кроме, разумеется, того случая, когда они договорились между собой о добровольном обмене. Из права не расставаться со своей собственностью следует, что производитель имеет моральное право назначать на свои собственные товары любую цену, которую рынок будет в состоянии заплатить, точно так же, как потребитель имеет право вообще не покупать эти товары. Корни антимонопольной политики кроются в этатистском представлении, что бизнес «в принципе не имеет права распределять свою собственность тем способом, который он считает подходящим, а обладает лишь относительной свободой при условии, что он помогает максимизировать функцию определенной общественной полезности. Это значит, что ни одно предприятие не обладает правом собственности, если эта собственность может быть перемещена в иную сферу ради расширения производства» ^[27]. Антимонопольная политика во многом и неизбежно является деспотичной и служит ярким примером правления людей, а не правления права.

Путь к отмене

Складывается впечатление, что движущей силой антимонопольной политики является скорее стремление к достижению частных целей, чем желание сократить омертвленные затраты (deadweight loss) или повысить эффективность экономики. Исчисляемая десятилетиями история антимонопольного регулирования дает достаточно оснований считать, что оно не способствует повышению благосостояния потребителя, а, напротив, потворствует карьерным амбициям надзирающих за его выполнением конгрессменов, а также фирмам, которые рассчитывают, что смогут помешать более удачливым конкурентам. Точно так же часто антимонопольное регулирование и применение антимонопольных законов ведут к повышению цены и сокращению выпуска продукции монополиста, разрушая незамеченные источники эффективности. На пороге нового столетия вера в то, что антимонопольные законы в первую очередь защищают потребителей, заслуживает дополнительного, критического и всестороннего рассмотрения в Конгрессе.

Для начала Конгресс мог бы сделать следующее.