Особенности религии древних славян

              Б.А. Рыбаков неоднократно подчёркивает, что осеннее равноденствие очень слабо отмечено в этнографических записях и, в отличие от других праздников, редко отмечалось кострами. Однако осенью, когда древние славяне уже получали всё, что им удавалось вымолить у богов, они совершали благодарственные моления в честь Рода и рожаниц (8 сентября). Рожаничные трапезы особенно тревожили церковников как самое заметное и неистребимое проявление язычества. Они называли рожаничный пир «второй трапезой», которая устраивается «лише трапезы кутинныя и законьного обеда», т. е. после церковного празднования, сверх разрешенного церковью пированья в честь рождества богородицы, очевидно, на следующий день»[51]. Урожайный и аграрный вообще характер праздника определял и состав яств и праздничных кушаний: хлеб, каши, творог, мёд, вино. И хотя обычно в поучениях против «второй трапезы» церковники использовали словосочетание «кладение треб» (что вполне соответствует бескровным требам в виде хлеба, каши и творога), но иногда встречается и выражение «жертвы идольские» (что свидетельствует о кровавых жертвах). Это объясняет то, что «этнографы зафиксировали пережитки принесения в жертву оленей (архаичных олених‑рожаниц), что производилось чаще всего на праздник рождества богородицы»[52]. Сам ритуальный пир в честь Рода и рожаниц проходил следующим образом: после уборки урожая и обмолота устраивалось «собрание» (в корчме или в овине), на котором пелись песни, поедались различные кушанья и пускались круговые чаши с мёдом. Вторично Рода и рожаниц чествовали на рождество Христово (после 25 декабря), что также коррелирует с тем, что в обоих праздниках (рождества Богородицы и рождества Христова) действуют две «рожаницы» (Анна, родившая Марию, и Мария, родившая Иисуса). «Хpистианские пеpсонажи легко сливались с аpхаичными языческими pожаницами, что и позволяло шиpоко пpаздновать дpевнее благодаpственное моление под пpикpытием цеpковных обpядов»[53].[54]

              Помимо уже упомянутых праздников, так или иначе связанных с урожаем и аграрными молениями (ярилин день, Купала, «вторая трапеза» Роду и рожаницам), у древних славян существовали дни празднеств и молений о дожде, сопровождавшие весь период «жизни» яровых хлебов на поле. Список таких молений представлен у Б.А. Рыбакова следующим образом:

«1. Праздник первых ростков - 2 мая. Постепенно был заменен праздником Бориса и Глеба ("Бориса-Хлебника", "Боришь-день").

2. Моления о дожде с 20 по 30 мая.

3. Ярилин день - 4 июня.

4. Моления о дожде с 11 по 20 июня.

5. Праздник Купала (позднее Иван Купала) - 24 июня.

6. Моления о дожде с 4 по 6 июля.

7. Отбор жертв для праздника Перуна 12 июля.

8. Моления о дожде с 15 по 18 июля.

9. Праздник Перуна (ильин день) 20 июля.

10. Начало жатвы - 24 июля. Моления о прекращении дождей.

11. "Зажинки", окончание жатвы - 7 августа. Праздник "первых плодов" ("Спас" 6 августа)»[55].

Основанием для данного списка служит календарь IV в. н. э. из Киевщины.

Рассмотрим вкратце некоторые из перечисленных праздников.

1. Праздник Бориса и Глеба. 2 мая было ознаменовано в жизни древних славян появлением на полях первых ростков яровых посевов пшеницы и ячменя. Совпадение дня «первых ростков» и дня Бориса и Глеба неслучайно. Так, на памятниках прикладного искусства XI-XII вв. изображения Бориса и Глеба изобилуют идеограммами молодых ростков - «кринами», а также схемами засеянных полей. На Украине существует целый ряд легенд о том, как Борис и Глеб в далёкие времена запрягли злого змея в рало и пропахали на нём огромные Змиевы валы. Таким образом, «Борис и Глеб надолго стали связаны в народных легендах и поверьях с земледелием и плодородием»[56].

2. Праздник Перуна. День бога грозы и грома отмечался кровавыми жертвами. Подготовка к ильину дню начиналась за неделю до самого праздника (эта неделя носила название ильинской). Так, например, «Повесть временных лет» сообщает: «В лето 6491. Иде Володимир на Ятвягы и победи Ятвягы и вся землю их. И иде Киеву и творяше требу кумиром с людми своими. И реша старци и боляре: "Мечем жребий на отрока и девицю; на него же падеть, того зарежем богом". Бяше варяг един... у бе у него сын ... на сего паде жребий зависти дьяволи»[57]. Как известно, жребий пал на варяга‑христианина Федора, который сопротивлялся выполнению обряда, но был убит. Церковь празднует его память 12 июля. Кроме того, этнография содержит и ряд других примеров кровавых жертвоприношений Илье-Перуну. Во многих губерниях (особенно северных) в России «всем миром» выкармливали быка и закалывали его в день этого праздника.

3. Зажинки. К этому времени снопы увезены для обмолота, а на поле осталось лишь несколько последних колосьев, завязанных по древнему поверью «Волосу на бородку». 6 августа в России и на Украине отмечался своеобразный праздник урожая - «второй спас». «Караваи хлеба из новины, яблоки, пироги и мед выставлялись на столе посреди села или приносились к церкви»[58]. Следует предположить, что «второй спас» прикрыл собой близкий по времени, но иной по содержанию древний праздник урожая, а разница в один день (6 и 7 августа) имеет мало значения, так как в результате слияния христианских и языческих праздников некоторые древние празднества кочевали по пасхальной шкале вплоть до предела в 35 дней. Возможно также сказать, что праздник урожая мог быть как-то связан со «скотьим богом» Велесом-Волосом, что вполне согласуется с тем, что слово «скот» обозначало богатство вообще и даже деньги[59].

              Таким образом, годичный цикл праздников и обрядов в язычестве древних славян складывался из разных архаичных элементов, восходящих к индоевропейскому единству или же к ближневосточным земледельческим культам, воспринятым первоначальным христианством. Одним из элементов этого годичного цикла были солнечные фазы (солнцестояния и равноденствия), вторым — цикл молений о дожде и о воздействии вегетативной силы на урожай. Третьей частью были празднества урожая (от первых ростков до сборки и обмолота). И наконец последним и привнесённым позднее элементом были христианские праздники, часть которых также отмечала солнечные фазы (рождество Христово), а часть была связана с аграрным циклом южных областей Средиземноморья, имевшим иные календарные сроки, чем аграрный цикл древних славян. Именно отсюда возникло неравномерное восприятие христианского календаря в русской среде.

              2.3.  Общие и специфические черты древнеславянских, греко-римских, индийских и скандинавских языческих верований.

              Прежде чем приступить к сравнению различных религиозных систем, необходимо вкратце упомянуть основные черты каждой из них.               Так как подробному описанию древнеславянских языческих верований были посвящены первый и второй разделы данной работы, далее будет уместным отметить особенности греко-римских, индийских и скандинавских культур. С одной стороны, сопоставление религиоведческого и исторического материала по культуре древних славян и данных по другим народам сделает возможным более точное и детальное понимание древнеславянской религиозной системы, а с другой, поможет осознать те элементы культур различных народов, которые в историческом контексте являются либо исходными для каждого из них, либо приобретёнными в ходе тесных контактов.

              Для греко-римской культуры, во-первых, характерна синкретичность, так как эта цивилизация впитала в себя культуры множества народов, которые обитали в Средиземноморье: «синтез этих культур произвел на свет то, что принято называть культурой классической»[60]. Говоря же о единой средиземноморской культуре, мы также можем говорить и о единой средиземноморской мифологии, «академические» образцы которой представлены мифами Древней Греции и Древнего Рима. За четыре тысячи лет до возведения пирамид в Восточном Средиземноморье зафиксированы следы морского присутствия человека, то есть к этому времени восходит начало формирования средиземноморской цивилизации. «Эти следы принадлежали «протоклассической» культуре, язык которой, как убедительно доказал английский археолог Артур Эванс, дешифровавший линейное письмо А, не принадлежал ни к индоевропейским, ни к семитским»[61]. Этот язык был языком критской или минойской культуры, которая считается древнейшей культурой Средиземноморья. Б.А. Рыбаков указывает, что крито-микенские храмовые надписи содержат имена следующих богов: «Ма, Ма‑Дивия Элевтия (может быть, иносказание Гера Деметры?) Лето (Латона) Зевс Артемида Посейдон Эриния (в ед. числе) Дионис Гестия Гермес»[62]. Как можно видеть, во главе критского пантеона стояла Великая Мать, богиня Ма или Дивия. Б.А. Рыбаков неоднократно замечает, что главная ошибка многих систематизаторов — забвение матриархальной стадии развития культур, в каждой из которых сквозь позднейшую искусственную патриархальную схему проглядывают черты представлений о космическом женском божестве (Матери Мира) такой, как Гея, Адити, Рея, Кибела или Ма-Дивия. «Гея – древнейшая в сонме олимпийских богов; много храмов построила ей Греция, просто как Матери (Μετερ) – в Афинах, в Олимпии – задолго до того, как из Малой Азии был принесен культ родственной, но все же варварской богини, Великой матери богов, или Кибелы»[63]. С культом Богини-матери К.М. Королёв связывает и Афродиту, мать Энея — прародителя римских царей. Просматривая дальнейшее развитие культа Великой Богини-матери, Б.А. Рыбаков находит его постепенно приобретающим черты культа земли и плодородия (примерно с энеолита). При этом образ критской Ма-Дивии рассматривается им как обобщённый образ богини всей природы, в которой обитал человек. Великая Мать также мыслилась девой, «что предвосхищает христианскую богородицу деву Марию на несколько столетий»[64]. В свете сравнения материала по славянскому язычеству и верованиям иных народов следует заметить, что Б.А. Рыбаков, несмотря на многие трудности, не считает нужным отказываться от сопоставления различных религиозных систем, а в особенности славянской и греко-римской, так как «...при всем различии исторических путей славянства и греческого мира между ними не было непроходимой пропасти; дорийцы до переселения жили в сравнительной близости от праславян, а в классическую эпоху праславяне‑борисфениты вели настолько регулярную торговлю с греками в самой Ольвии (в «Торжище борисфенитов»), что здесь открывались возможности и для религиозных контактов»[65]. Кроме того, упомянутая выше синкретичность греко-римской культуры и необходимость помнить о первоначальном индоевропейском единстве позволяют нам сопоставлять и такие древнейшие представления, как вера в Великую Мать Мира. Славянскую богиню с схожими атрибутами, что и Великие Матери различных народов, Б.А. Рыбаков видит в Макоши. Однако отношение других исследователей к этому божеству различно: одни сравнивали её с Афродитой, Е.В. Аничков исследовал «гадательный характер» богини, а Н.М. Гальковский полагал Макошь русалкой. В «Слове об идолах», где богиня упоминается как Макошь-дива, она стоит рядом с Гекатой, образ которой проделал сложную эволюцию в античном мире от богини, повелевающей Вселенной, и покровительницы благосостояния до мрачного божества заклинаний и гаданий. Б.А. Рыбаков полагает, что славянская Макошь, будучи благожелательной богиней аграрно-магического комплекса, отражала срединную часть этого культа. Кроме того, имя Макоши, которое может быть осмыслено как «мать хорошего урожая» или «мать счастья», может быть сравнима с такими античными богинями как греческая Тихе или римская Фортуна. Атрибутом всех трёх богинь был рог изобилия. А Тихе и Гекату объединяет причастность к плодородию в ранней фазе развития образа и к гаданиям о судьбе-доле в поздней фазе. А если также учесть, что и Афродита-Венера была первоначально богиней плодородия и имела некоторую связь с водой (морем), то нетрудно заметить, что у Макоши довольно много черт (в основном проистекающих из аграрно-магических функций), роднящих её с указанными греко-римскими богинями. «Всё говорит за то, что Макошь (задолго до того, как она стала лишь покровительницей женских работ) была очень важной богиней праславянского пантеона, что и отмечено скульптором Збручского идола»[66].[67] Как уже упоминалось выше, в крито-микенских текстах перечисляются и другие женские божества, например, Лето (Латона) и Артемида — мать и дочь. Первое, на что обращает внимание Б.А. Рыбаков — это то, что лето-артемидо-аполлоновские мифы прочно связаны с гиперборейцами, жившими на севере от Греции (сама Лето происходит из страны гиперборейцев). Кроме того, Артемиде был посвящён месяц март (артемизион) — время, когда медведи выходили из зимней спячки и проводились так называемые «комедии» (славянские «комоедицы») - празднества в честь весны. Кроме богини охоты, Артемида именовалась Илифией — покровительницей рожаниц. Таким образом, «вся сумма данных о Латоне и Артемиде позволяет высказать предположение, что в основе мифов о матери и дочери, связанных географически с севером, а тематически с охотой и со звериным миром (прежде всего с оленями и ланями), может лежать весьма древнее представление о двух небесных богинях‑рожаницах доземледельческого периода, когда они выступали ещё в своем полузверином‑полуженском обличье»[68]. В греческой мифологии присутствует и другая пара матери и дочери — Деметра и Кора-Персефона. Они отражают, по мнению Б.А. Рыбакова, следующую стадию развития религиозных представлений. Это стадия уже упоминалась в данной работе в связи с рассмотрением культа рожаниц и приурочивалась к трипольскому времени, в течение которого вырабатывается представление о космических богинях, не связанных с охотой, но представляющих собой земледельческих богинь урожая. К тому же Кора-Персефона являлась предшественницей умирающих и воскресающих божеств, которым затем становится удаляющийся в гиперборею на зимнее время Аполлон, а затем уже не просто уходящий, но умирающий бог, считающийся сыном Персефоны, — Загрей-Дионис. Одной из перемен, произошедших позднее с культом античных рожаниц, явилось оттеснение Лето её дочерью Артемидой, произошедшее вероятно из-за сложившегося ранее культа Великой Матери, вокруг которой со времен стало сосредотачиваться всё, что было связано с идеей плодородия и плодовитости. С аграрными рожаницами мы имеем дело и в славянских языческих верованиях — Лада и Леля. Известно также, что накануне юрьева дня, то есть 23 апреля, у славян проводился весенний праздник, связанный с угощением Ляли продуктами земледелия и скотоводства. «Этот весенний праздник «primavera», первой зелени действительно очень напоминает по своей сущности античные элевсинские мистерии, связанные с весенним возвращением Персефоны»[69]. Из всего материала следует, что славянская пара аграрных рожаниц — Лада и Леля — могут быть сопоставлены с Деметрой и Корой-Персефоной, являющими соответствующими божествами весенней вегетативной силы в греческой системе верований. Важно заметить, что аграрная пара ведёт исследователей к более древней паре охотничьих рожаниц, представленных уже Латоной и Артемидой (Греция) и рассматриваемыми в первом разделе данной работы полуженщинами-полуваженками, рождающими «оленьцов малых» (славяне)[70]. К уже упомянутой мной перемене, произошедшей в дальнейшем с культом античных рожаниц, следует добавить ещё одну — добавление фигуры Аполлона, сына Латоны и брата Артемиды. В системе представлений Аполлон как бы заменил свою мать, составив вместе с Артемидой новую, уже более патриархальную пару охотничьих божеств. А.Ф. Лосев убедительно показывает, что культ Аполлона не ограничен образом Аполлона Бельведерского, «изнеженного и красивого Мусагета, покровителя муз. Устанавливается глубокая архаичность божества, являвшегося сочетанием добра и зла, божества, чьим атрибутом был лук со стрелами, а спутниками – волк, собака, ястреб, иногда лев»[71]. По мнению Б.А. Рыбакова, культ Аполлона возник в охотничьем обществе, затем перешёл к скотоводам (Аполлон-пастух) и приобрёл особое значение в земледельческую эпоху. Отождествление Аполлона с солнцем произошло позднее, вероятно, в V в. до н. э. «Аполлон, по представлениям Цицерона, был сыном Гефеста, а по более обобщенному мнению философа Прокла, – сыном демиурга.

Совершенно так же, как русский летописный Дажьбог‑Солнце был сыном демиурга Сварога, сопоставленного с Гефестом»[72]. Как считает Б.А. Рыбаков, у племён Центральной и Восточной Европы, в том числе и праславян лужицко-скифского облика, существовало близкое к греческому мифотворчество, в котором со временем также было выдвинуто на первое место мужское божество Солнца, белого света, тепла, рождающей «ярой» силы. На славянской почве оно могло именоваться Святовитом, Дажьбогом или даже Родом. Для архаичных пастухов, а позднее земледельцев роль солнечного света была чрезвычайно велика, но само светило и его свет в представлениях древних не полностью отождествлялись, поэтому в мифологии различных народов существовала особая двойственность: наряду с божеством Солнца и света мы видим бога Солнца как небесного светила. Так же как у греков имелись Аполлон-Феб и Гелиос, у славян были представлены Дажьбог и Хорс[73]. В данной работе уже упоминалось такое явление как первобытный земледельческий монотеизм и вера в Верховного Бога-Творца, присутствующая практических по всех человеческих обществах. Не будет лишним заметить, что представления о подобном божестве также эволюционировали. Так, например, М. Элиаде пишет, что необходимо различать две линии развития веры в Верховное божество: «во-первых, линию бога Неба — хозяина Мира, абсолютного монарха (деспота), стража закона; во-вторых, линию бога Неба — Творца, средоточия мужского начала, мужа Великой Богини-Земли, подателя дождя»[74]. Уже отмечалось, что культ Перуна у славян — достаточно позднее явление, связанное с установлением дружинно-княжеских отношений, кроме того, «грозовой» характер бога в сумме должны указывать уже на некоторую «специализацию» небесного божества, о которой пишет М. Элиаде: «эта «специализация», хотя она и придает ему [богу Неба] множество дополнительных атрибутов, ограничивает его всевластие»[75].  Напротив, полновластным божеством Вселенной у славян представлен Род, часто сравнимый с христианским Богом-Творцом Саваофом. Установленная нами «специализация» (связь с грозой) делает возможным проведение параллелей между славянским Перуном, греческим Зевсом и римским Юпитером. Кроме того, идол Перуна, как уточняет Рыбаков, вероятно был сделан из дуба, а это также указывает на его связь с такими традиционными индоевропейскими божествами грома, молний и военного искусства, как Зевс-Юпитер (их святилища первоначально находились в  дубовых рощах и во время жертвоприношений им жрецы и цари надевали на головы дубовые венки). Славянский же Род сродни греческому Урану или Кроносу. Исходя из «Слова об идолах», Б.А. Рыбаков делает следующий вывод: «Род определен здесь как предшественник Перуна, следовательно, как главное божество славян до утверждения дружинного культа Перуна‑громовержца. Соотношение примерно такое же, как между культом Урана или Кроноса и вытеснившим их со временем культом Зевса»[76].[77]

              На настоящий момент исследователи признают, что именно походы Александра Македонского и некоторых его преемников познакомили Европу с восточной культурой, философией и религией. Основным источником сведений о культуре и мифологии индоарийских племён  является «Ригведа» - собрание священных гимнов, которое арии принесли в Индию вместе с железным оружием, коневодством и боевыми колесницами. «Ригведа» принадлежит к священным текстам, называемым Ведами (veda — священное знание). Всего Вед четыре: «Ригведа» («веда гимнов»), «Самаведа» («веда песнопений»), «Яджурведа» («веда жертвенных формул») и «Атхарваведа» («веда заклинаний»). К Ведам примыкают Брахманы — толкования на собрания текстов. Известны также Араньяки — тексты с размышлениями лесных отшельников — и Упанишады — учения, передаваемые от Учителя к ученику. Одна из главных особенностей индийской мифологической традиции связана с представлением о цикличности мироздания, его целостности и всеединстве. М.Ф. Альбедиль писала: «Многие древние божества – скорее «связки эпитетов и функций», нежели антропоморфные персонажи с ярко выраженной индивидуальностью, биографией и прочими четкими характеристиками, как, например, античные божества – излюбленный европейский эталон»[78]. В Индии (как, впрочем, и во многих других пантеистических культурах) не было и такой важной для западного мышления антиномии, как трансцендентное (бог) — имманентное (природа). Она снимается в интегрирующих понятиях Атмана и Брахмана. Именно поэтому в отношении индийской культуры уместным было бы говорить о некой всепроникающей силе, магической потенции, которая присутствует во всех явлениях мира и является безличной и универсальной («Вездесущий пребывает во многих своих образах – как боги, люди, скоты и прочие»[79], - «Вишну-пурана»). Возможным является и то утверждение, что статус того или иного индийского божества в конкретное мифологическое время определяется «уровнем» этой магической потенции[80].  В данной работе сопоставление греко-римской и славянской религиозных систем было начато с упоминания о Великой Матери Мира. В «Ригведе» мы находим образ космической богини Адити, которая является не только Матерью Мира, но и Матерью Богов. В первом разделе данной работы было обозначено также, что образ единого женского божества начинает формироваться в III тысячелетии до н. э. в трипольской культуре. Поэтому древнеславянская Макошь по своим функциям и чертам сопоставима с индийской Адити. «Разyмеется, что истоpия тpипольской мифологии, - замечает Б.А. Рыбаков, - неадекватна pазвитию славянской, так как только юго‑восточная часть пpотославянских племен имела какое‑то отношение к более pазвитым тpипольским племенам III тысячелетия до н. э., но тpипольские даты «pождения богов» имеют общее значение»[81]. «Общее значение» Б.А. Рыбаков находит и в зарождении представлений о мужском божестве солнца и света. Так, например, на одном из сосудов из Петрен (трипольская культура) есть необычное изображение четырёхрукого великана, в расшифровке которого исследователь опирается на Ригведу, содержащую архаичные мифы о Пуруше — первом человеке-титане, с которым связывается создание мира. В более поздних ведах Пуруша отождествляется с Митрой-Солнцем, что также отражено на петренском сосуде чередованием титана и солнца. Помимо этих двух мифологических персонажей мы также знаем архаичного четырёхрукого Аполлона Тетрахейра в Греции. То есть трипольский титан родственен индийскому Пуруше, обожествляемому иногда с самим Вишну, культу Митры и греко-малоазийскому Аполлону (которого в данной работе уже приходилось сопоставлять с позднейшими представлении о солнечном божестве Дажьбоге), а значит «зарождение пpедставлений о мyжском божестве солнца и света пpидется опyстить в глyбь веков, до того самого ypовня, на котоpом появилось и дpyгое мyжское божество – Уpан‑Ваpyна – бог неба и водной стихии, докyментиpованный той же тpипольской сакpальной живописью»[82]. Надо заметить, что Б.А. Рыбаков устанавливает и тот факт, что почитание солнца в трипольской культуре не являлось основным культом, как не было оно главным и в индийских ведах, где Митра «выступил на видное место много позже, чем его брат Варуна, не говоря уже об их матери Адити»[83]. Как уже было указано, Варуна является не только богом неба, но и божеством вод, что отсылает нас к исследованию представлений древних о строении мироздания. На тех же трипольских сосудах мы видим трёхъярусную картину мира с членением неба на два горизонта: горизонт видимого неба с солнцем и луной и верхнего, где-то «над звёздами», с неистощимыми запасами дождевой воды. Подтверждение этого мы можем найти в текстах Ригведы (примерно II тысячелетие до н. э.), где выделяется: «1. «Свах» – верхнее небо с запасами воды.