Особенности религии древних славян

«Род – творец Вселенной.

Род вдувает жизнь в людей.

Род – бог неба и дождя.

Род связан с земной водой (родники, родища).

Род связан с огнем.

Род связан с подземным пеклом (родьство огненное).

Род связан с красным цветом (рдяный, родрый).

Род связан с шаровой молнией (родиа).

Рода сопоставляют: с Озирисом, с Саваофом, с Ваалом, с Иисусом Христом (косвенно), с «Артемидой»[23].

Всё это позволяет Б.А. Рыбакову проанализировать так называемый Збручский идол (ок. IX в.), найденный в 1848 г. на месте стыка четырех славянских племен: волынян, белых хорватов, тиверцев и бужан. Ключом к его расшифровке исследователь считает представление о делении Вселенной на три зоны: небо, землю и подземный мир. Проанализировав в таком контексте Збручский идол, Б.А. Рыбаков усматривает в нём во-первых, небесных богов: 1) Богиня плодородия (Макошь) с рогом изобилия в руке. На лицевой грани идола; 2) Богиня с кольцом (Лада). По правую руку богини с рогом; 3) Бог войны (Перун) с мечом и конем. По левую руку богини с рогом. 4) Безымянный бог без атрибутов. На тыльной грани идола; во-вторых, срединную зону — зону людей и земли; и в-третьих, подземного бога, стоящего на коленях и поддерживающего плоскость земли (вероятно, Волос-Велес). Объединяющей идеей всего идола, по мнению Б.А. Рыбакова является Бог Природы, бог-жизнедавец — Род, который мог быть изображён посредством такого фаллического символа-идола. Его многозначимость могла быть подчёркнута посредством пяти других божеств, которые в своей совокупности образовывали его, как Посейдон, Аид и Гелиос составляли одного Зевса. Исследование культа рожаниц Б.А. Рыбаков начинает с описания изображения на пасхальной писанке с двумя оленями, окружёнными спиральным узором и стилизованным растением между ними. Б.А. Рыбаков замечает, что символика пасхальных писанок связана с магией плодородия. Само яйцо является олицетворением начинающейся жизни; писанки покрыты как правило растительными узорами и символами аграрного плодородия; кроме того, приуроченность обычая (или обряда) катания яиц к весеннему циклу праздников тоже говорит об аграрной магии. «Поэтому все сюжеты и композиции на писанках требуют внимательного отношения к ним и тщательной расшифровки»[24]. Работа по расшифровке указанного изображения на писанке велась Б.А. Рыбаковым в нескольких направлениях и, в частности, коснулась летописной легенды XII века о небесном рождении оленьцов, а также приуральских сульде с изображениями шаманов и двух небесных лосих. Особенно интересен рассказ о правящих миром двух женщинах‑важенках (самках оленя) сохранившийся у нганасан: шаман для получения особой силы должен обойти все три яруса Вселенной; он побывал в подземно‑водном нижнем мире, оказался у древа жизни и полетел к его вершине, т. е. в верхний, небесный мир, где он нашел чум владычиц Вселенной. Обе женщины производят на свет двух оленят, которые должны стать родоначальниками диких и домашних оленей. Сопоставив данные этих источников с русско-карельской вышивкой, на которой изображались женщины-важенки в момент родов, Б.А. Рыбаков заключает, что все эти мифологические образы-символы связаны с «рождающими», то есть с рожаницами. Исследователь возводит культ небесных лосих к мезолиту, когда произошло таяние ледника и для охотников стали необходимы далёкие перемещения за стадами оленей (или лосей), а также ориентировка по звёздам - «всё это должно было породить в мезолите как культ лосей и оленей, так и перенесение этого культа на небо»[25] (имеются в виду созвездия Ursus Major и Ursus Minor). Кyльт pожаниц как женских божеств, покpовительствyющих pождению, по своей природе является многозначным, в нем пpоявлялись и «чеpты кyльта общей плодовитости (людей, пpомысловых звеpей, домашнего скота), и кyльт божеств, помогавших pоженицам, и агpаpно‑магические пpедставления земледельцев о богинях ypожая»[26]. В пеpвом смысле к «pожаницам» могyт быть причислены палеолитические статyэтки дебелых, плодовитых (иногда изобpажаемых беpеменными) женщин‑матеpей, пpаpодительниц, pодоначальниц охотничьего коллектива. В трипольский период хозяйки-оленихи рассматривались уже как матери, дающие дождь земледельцам. Так же в это время (III тысячелетие до н.э.) начинает формироваться образ единого женского божества, космической богини, Прародительницы Мира — матери всего сущего и богов (подобной индийской Адити или греческой Гее). Наконец, аграрных рожаниц, связанных с вегетативной силой весеннего расцвета растительности и хлебных злаков, мы видим в образах Лады и Лели (архаичной пары — матери и дочери — богинь оживающей и рождающей природы). Эти образы характерны для всего  многочисленного общеславянского фольклорного материала. Историко-этнографические источники XV-XVII  в.в. рисуют Ладу как богиню брака и благополучия, называют матерью, святым божеством, связывают с весенними молениями о дожде и урожае. Две рожаницы (Лада и Леля) вместе с Макошью — богиней земли — встречаются и в русской вышивке, которую Б.А. Рыбаков также связывает со встречей весны и молениями об урожае[27].

              Третий этап — выдвижение культа Перуна в ходе языческой реформы князя Владимира (980 г.). Разбирая источники по данному вопросу, Б.А. Рыбаков отмечает, что в поучениях против язычества XI-XII вв. наблюдается достаточно спокойное отношение к культу Перуна (по сравнению с культом Рода и рожаниц), то есть вера в Перуна не представлялась церковникам главным из заблуждений язычников, несмотря на то, что в перечне божеств, почитание которых устанавливалось Владимиром, Перун находится на первом месте. Опираясь на доводы Е.В. Аничкова, Б.А. Рыбаков показывает, что вера в Перуна выдвинулась на первое место с рождением государственности. Таким образом, культ Перуна — это дружинно-княжеский культ. Власть киевских князей нуждалась в религиозно-идеологическом подкреплении, и хотя принятие христианства (госудаственной религии Византии) могло содействовать укреплению государственности, такой акт мог повлечь за собой и некоторые трудности, так как «византийцы считали, что каждый народ, получивший новую веру из рук греческого духовенства, тем самым становился вассалом византийского цесаря, возглавлявшего и светскую и высшую духовную власть»[28]. В «Повести временных лет» описывается установление пантеона из следующих божеств: Перун, Хорс, Джадьбог, Стрибог. Семаргл, Макошь («И постави кумиры на хълме въне двора теремьнаго: Перуна древяна, а главу его сьребряну, а yс злат, и Хърса, и Дажьбога, и Стрибога, и Семарьгла, и Макошь» [29]). Начнём рассмотрение языческой реформы Владимира с описания культа Перуна. Анализируя культ «творца молний» Б.А. Рыбаков замечает, что на Збручском идоле Перун поставлен лишь на четвёртое место. А если учесть, что Збручский идол — это прежде всего выразитель земледельческой провинциальной идеологии, то понятным становится тот факт, что на первое место в нём (после Рода) древним мастером была поставлена Макошь. В пантеоне Владимира Макошь оттеснена мужскими божествами на крайнее место, что «отражало мышление княжеских верхов, заботившихся не столько об урожае, сколько о военных победах»[30]. Б.А. Рыбаков, таким образом, полностью согласен с Е.В. Аничковым, который полагает, что Перун не исконное верховное божество славян, но бог, полностью связанный с рождением государственности. Божество, чья история примерно на четыре тысячи лет старше языческой реформы, представлено в пантеоне Владимира на крайнем месте. Макошь (Макошь-дива) является очень древним земледельческим божеством, «матерью урожая», богиней жизненных благ и изобилия. Этимология её имена имеет связь с словами «жребий», «судьба» («къшь», «кощь»), а также с различными словами, обозначающими ёмкости для зерна: "кошь" - корзина, возок для снопов; "кошьница", "кошуля" - плетеные из прутьев ёмкости. Кроме того, как уже упоминалось, на полотенцах для весенних обрядов, Макошь изображалась между двумя рожаницами (Ладой и Лелей) и с воздетыми к нему руками, как бы умоляя верховное небесное божество оросить засеянные поля дождём. «Это – не богиня произрастания, не божество плодородия как такового, а богиня итогов хозяйственного года, мать урожая в его окончательной форме»[31]. В глазах первобытного земледельца урожай при одних и тех же трудовых усилиях и молениях богам каждый год был различен, то есть его объем определялся случаем. А отсюда слово «кош» приобретало значение «случайного», «неверного», «непостоянного», «непредвиденного», то есть именно жребия, который мог выпасть и как счастливый и как несчастный. Таким образом, Макошь может быть понята как Ма-кошь, то есть «мать хорошего урожая», «мать счастья».

Другие божества пантеона (Стрибог, Дажьбог, Хорс и Семаргл) связаны в той или иной мере с иранскими языками. В частности, на подобную корреляцию указывает наличие слова «бог», которое некоторыми исследователями возводится к индоевропейскому понятию блага, богатства (сходство слов возможно благодаря

долгому соседству славян и индо-иранцев в рамках «древнейшей юго-восточной зоны индоевропейского языкового единства»)[32]. Так, например, лингвист М. Вей, произведя анализ имени Стрибога, считает, что на основе индоиранских соответствий оно должно истолковываться как "Отец-бог" или "Небо-бог" ("Pater bhagos"). Дополнительным к этому должно быть определение "Мать-земля", что в нашем случае соответствует Макоши. Таким образом, имя Стрибога может быть рассмотрено как одно из имён-эпитетов верховного небесного божества. Именно это божество до выдвижение на первое место Перуна было главнейшим, всеобъемлющим божеством славян, под именем Рода он уподоблен христианскому Саваофу, а под именем Сварога назван отцом Дажьбога. Дажьбог — это податель благ, "deus dator" и покровитель русских князей, божество природы, солнечности, «белого света», в отличии от которого Хорс — божество солнечного светила (но не света). Хорс дополняет Дажьбога-Солнце, в основе его имени - «коло» (понятие круга), «хоровод», «хорошо» («солнечно»). «Солнце-царь» (имеется в виду мифический предок сколотских царей — Колаксай[33]) так же связан с именем Хорса, поэтому можно предположить, что в пантеоне последний имел место охранителя княжеской власти: «Архаичная солнцеподобность "царя" подчеркивалась тем, что непосредственно за Перуном в перечне богов следует Хорс, бог солнечного светила»[34].Так же как Хорс является «прибогом» при Дажьбоге, Семаргл - «прибог» при Макоши. Это самое загадочное из всех божеств пантеона, так как его имя стало непонятным уже книжникам XII-XIII вв. Однако «Н. М. Гальковский, а затем К. В. Тревер показали, что под Семарглом нужно понимать мифическое существо, хорошо известное в иранской мифологии и представляющее собой крылатую собаку, священного пса Агурамазды Сэнмурва, покровителя семян и ростков»[35]. В XII-XIV вв. в поучениях против язычества вместо Семаргла появляется Переплут, культ которого выражался в плясках и питье из турьих рогов. М.Е. Соколов и Г.А. Ильинский расшифровывают Переплута как бога растительной силы, изобилия и богатства — Ярило[36].

              Таким образом, следует отметить, что эволюция религиозных взглядов в язычестве древних славян — это не процесс полного вытеснения старых комплексов представлений новыми, а сосуществование более архаичных и древних представлений с недавно возникшими культами. В процессе эволюции языческой религии древних славян присутствует и стадия первобытного «дуалистического анимизма», сохраняющая впоследствии своё значение в культе предков; и стадия веры в Рода и рожаниц, которая существует не столько как определённый этап, сколько как протяжённое во времени устойчивое верование в верховное небесное божество, Бога-Творца и рождающих богинь урожая; и, наконец, на первое место в ходе языческой реформы князя Владимира выдвигается дружинно-княжеский культ Перуна. Сама реформа, во-первых,   подчеркивала суверенность молодого русского государства по отношению к христианской Византии; во-вторых, укрепляла положение великого князя, так как во главе пантеона был поставлен бог грозы и воинских успехов. Кроме того, этим действием Владимир отодвигал на задний план наемных дружинников-варягов, часть которых была христианами; в-третьих, новый русский пантеон был противопоставлен не только византийскому христианству, но и скандинавскому язычеству, от которого не было взято ничего.

              2.2. Праздники и обряды в язычестве древних славян.

              Для более детального понимания сути языческих верований древних славян необходимо рассмотреть праздники и обряды в этой религиозной системе.

              Известно, что аграрная магия, которой пронизано большинство языческих обрядов, требовала близости к природе, к полям, к «рощениям». В случае таких больших празднеств они становились не просто домашними или общесельскими, но межсельскими или общеплеменными «событиями». Календарь крупных языческих молений представляли, во-первых, четыре солнечные фазы: зимнее солнцестояние, (святки - от 24 декабря до 6 января), весеннее равноденствие (масленица в древности - около 24-25 марта), летнее солнцестояние (купала, "зеленые святки" 23-29 июня). Осеннее равноденствие приурочивалось к празднику урожая (8 сентября). Во-вторых, годовой языческий цикл складывался из сезонных аграрных обрядов, часть которых впоследствии была приурочена к христианским праздникам. Рассмотрим для начала праздники, приуроченные к тем или иным солнечным фазам, а затем годовой цикл языческих аграрных обрядов.

              Зимние новогодние святки всегда связывались с заклинанием будущего. Важное место в обрядах зимних святок занимал «скотий бог» Велес, так как в это время совершалось ряженье в звериные маски и вывороченные тулупы. Моления Велесу начинались с Нового года (1 января) и продолжались шесть дней. «Святки делились на две половины: первая (включая новогоднюю ночь с 31 декабря на 1 января) была посвящена будущему урожаю и гаданию о замужестве, а вторая (начиная с новогодней ночи) была связана со скотом и зверьем и представляла собой «велесовы дни».  Кроме того, под Новый год, как бы прощаясь со всем старым, в деревнях исполнялись циклы былин. Таким образом, зимние святки являлись и кульминацией праздничного песенно‑танцевального творчества всех жанров, а поэтому божество, вокруг которого и ради которого все пелось, оказалось в представлении древних славян покровителем песен, сказаний, поэзии вообще. Исполнители такого рода ритуальной поэзии, как былины и сказания,  могли именоваться «велесовыми внуками», как например, Боян в «Слове о полку Игореве». В зимние святки совершались и «русалии», которые представляли собой двенадцатидневный цикл превентивных обрядов, являвшихся своеобразным «оглавлением» всех предстоящих обрядов двенадцати

месяцев года[37]. 

              «Масленица – встреча весны, пробуждение природы, весеннее равноденствие»[38]. С весенним равноденствием Б.А. Рыбаков связывает звериный маскарад, горящие костры, а также горящие колеса, спущенные с горы в честь разгорающегося солнца. Этот «звериный», медвежий праздник известен у славян под названием «комоедицы» (отсюда «комедия», от греческого «комос» - медведь). Комоедицы проводились 24 марта. Хозяйки пекли специальные "комы" из гороховой муки; устраивались пляски в вывернутых мехом вверх одеждах в честь весеннего пробуждения медведя, поэтому ряженый в медведя человек, подражающий в своём ритуальном танце движениям просыпающегося медведя, являлся непременным участником масленичных празднеств. Следует отметить, что древняя масленица впоследствии оказалась сдвинутой со своего календарного срока великим постом, который в свою очередь подчиняется подвижному пасхальному календарю, и поэтому языческая масленица уцелела в наше время (в виде блинов), но срок её проведения стал изменчивым. Первоначальный же срок праздника масленицы — весеннее равноденствие. Как видно, ряженье в звериные маски и вывороченные тулупы совершалось дважды в год — на зимние святки и на масленицу, а потому с «скотьим богом» Велесом возможно связать и праздник весеннего равноденствия: «обычай ритуального переряживания и на святки и на масленицу оказывается прочно связанным с Велесом в его первичной ипостаси звериного бога, осложненной более поздними элементами «скотьего бога»[39], - подводит итог Б.А. Рыбаков. 

              К периоду, связанному с летним солнцестоянием относятся сразу несколько праздников: это: 4 июня — ярилин день; 19 - 24 июня — русальная неделя; 24 июня — Купала. Ярилин день в народном календаре вытеснен церковными праздниками, среди которых он ближе всего к троице и предшествующему троицкому воскресенью четвергу седьмой недели – семику. Б.А. Рыбакову культ Ярилы представляется близким к античным культам умирающего и воскресающего бога плодородия, к весенней «ярой» плодоносящей силе вроде культа Диониса. «Ярило‑Яровит связан с плодоносящей силой зерна‑семени; поэтому весенние празднества приобретали заклинательное значение, а широко распространенные в России «похороны Ярилы» в дни летнего солнцестояния отражают важнейшую аграрную фазу: полное отмирание старого зерна‑семени брошенного в землю весной, и вызревание новых зерен на колосьях. Похороны Ярилы никого из участников обряда не огорчали. Сущность была в том, что хлеба уже начинали колоситься, посеянное зерно успешно выполнило свою функцию и породило зерна нового урожая»[40]. Как отмечает также Б.А. Рыбаков с семиком и ярилиным днём связаны две группы различных обрядов: одна из них относится к ярой силе бога Ярилы, другая — к девичьему празднику молодой берёзки, в ходе которого поются песни с упоминанием Лады и Лели (рожаниц) и с языческим припевом - «ио, ио!» (сравните греческое «эвое!», отсюда — «эвокация»), а дома и улицы украшаются ветвями молодых берёз. Необходимо напомнить, что берёза, вероятно, была посвящена берегиням, духам добра и плодородия. «Срубленная березка в семик (древняя дата - 4 июня) служила олицетворением какого-то женского божества и была центром всей семицкой обрядности. Вовлекаемые в языческий ритуал деревья щедро украшались лентами и вышитыми полотенцами-убрусами. Вышивка на убрусах содержала изображения тех богинь, которым в эти сроки производились моления и приносились жертвы: фигуры Макоши и двух рожаниц (матери и дочери) Лады и Лели. Моления в "рощениях", в "древах" могут быть функционально уподоблены позднейшему церковному богослужению, где храму соответствовала роща или поляна в лесу, фресковым изображениям божеств - отдельные почитаемые деревья (или деревья-идолы), а иконам - изображения Макоши и Лады на убрусах»[41]. Особо выделяются разнообразными источниками следующие после ярилина дня русалии. Главные русалии проводились на Купалу, но наряду с ними существовали и другие празднества в мае и в июне (ярилин день также относится к русальским праздникам). «Русалии в древней Руси были кульминационной точкой народных языческих празднеств. Все виды искусства проявлялись в них полной мерой: музыка, пение, танцы, военные игры, театрализованные действа, проводившиеся иногда в масках»[42]. Участники русалий делились на простых зрителей и специальных людей, выполнявших главные обряды. Проводами русалок руководили специальные старики - «русальцы», в празднике участвовали также музыканты, скоморохи, плясуньи, выбираемые из числа красивейших девушек города или села. Кроме песен и плясок, содержание русалий также составляли некоторые обряды, обобщённо называемые церковными авторами «игрищами бесовскими» - нечто  вроде первобытных турниров. Несколько слов необходимо сказать и о русалках, с которыми, собственно, и связаны русалии. «Русалки суть женские существа - очень красивые девушки с длинными косами и крыльями»[43]. Они живут на краю света, и весною в нужное время орошают дождем хлебородные нивы, выливая росу из рога. Функции русалок двойственны: с одной стороны, они заботятся о дожде и орошении полей, а с другой - об опылении цветущих хлебных колосьев,  так как это их брачное торжество. Все это происходит в июне, который и называется «русальским месяцем». С такой двойственностью в функциях русалок связана и двойственность элементов магических обрядов, проводимых на русалии, а именно: воды и трав (чародейских зелий). Всем праздником ведали своеобразные языческие жрецы — «русальцы», дружины которых формировались из местных крестьян, «но принятие в русальцы было обставлено почти такими же сложными обрядами, как и в масонскую ложу»[44]. Во главе «русальцев» стоял главарь - «ватафин», который получал своё звание по наследству. Главарь-колдун знает волшебные русальские травы, все нужные заклинания, может руководить всеми играми, он также имеет право посвящать новых русальцев. «Неофиту давали наставника, заставляли поститься 3 - 7 дней, после чего в кругу старых русальцев его обрызгивали заговоренной водой со священными травами, и он давал страшную клятву исполнять весь русальский ряд и хранить тайну»[45]. Дружины русальцев переходят из села в село, совершая различные русальские «игры» - хороводы и танцы, которые ведутся в бешеном ритме, когда кажется, что русальцы не касаются земли. «Игра» завершается тем, что русальцы доходят до исступления и падают без чувств. Из миниатюры Радзивиловской летописи мы также узнаём о ещё одном интересном русальском обряде. На рисунке  изображены расположенные на пригорках две группы молодых людей, рукоплещущих танцующим. «Посередине нарисована девушка в длинной одежде с рукавами, свисающими ниже кистей рук примерно на длину локтя. Она пляшет, размахивая рукавами как крыльями. Перед ней выплясывает с поднятыми руками юноша. Художник сделал фигуру девушки в полтора раза крупнее, чем юноши, подчеркивая этим главенство девушки в этом танце-обряде. Двое музыкантов сидят у подножья пригорков и играют на свирелях-флейтах; один музыкант с барабаном стоит рядом с девушкой и, возможно, тоже участвует в танце»[46]. Можно заметить, что языческий, ритуальный характер подобной пляски очень хорошо определен известной сказкой о Царевне-Лягушке, в которой размахивание рукавами, разбрасывание положенных туда лебединых косточек и разбрызгивание вина было отражением обрядового действа. Необходимо также отметить такой важный элемент русальских обрядов, как жезлы-тояги, которые являлись непременной принадлежностью ритуальных экстатических танцев. «Ватафин» лично изготавливал для своей дружины небольшие деревянные жезлы, на конце которых выдалбливалось «дуплецо», заполняемое «самовильскими» (русалочьими) волшебными травами. Как замечает Б.А. Рыбаков: «Исследователями давно отмечена близость всех обрядов и праздников русального месяца июня: семика, троицы и Купалы»[47]. Во всех этих праздниках присутствует культ воды, растительности, плодородия и плодовитости, выраженный в особых обрядах, песня и плясках. Так, Праздник Купалы, пишет Бессонов, - «высший летний пункт древнейших священных обрядов, сказаний и песен... Как бы истощившись в разгуле Купалы, песнотворчество отселе надолго умолкает...»[48]. Особым элементов Купалы является обязательное купание как отголосок древнейших жертвоприношений девушек божеству реки, а также сбор целебных трав. Ритуальная еда праздника — растительно-молочная. Главным событием купальской обрядности был костёр, через который попарно прыгали. Сооружение костра поручалось женщине, а основой будущего костра был столб  или кол, вбитый в землю, который затем украшался соломой, колосьями, коноплянником. Б.А. Рыбаков полагает, что праздник Купалы — это прежде всего праздник Макоши, которая применительно к купальской обрядности была названа Купалой. Обряды, связанные с «метанием в воду» жертв божеству подводно-подземного мира, непосредственно связанного с плодородием почвы, а, следовательно, и с урожаем, проводились, когда хлеба начинали колоситься и окончательный хозяйственный результат сезона еще не был ясен. Как уже отмечалось, мы знаем в обрядности славян о похоронах Ярилы, олицетворявшего мужское начало, уже давшее новую жизнь и потому ставшего бесполезным. Однако существовал и обряд похорон Костромы или Купалы, поэтому Б.А. Рыбаков отмечает, что: «В этих обрядах переплетались мужское, оплодотворяющее начало и женское вынашивающее и рождающее»[49]. Изображения бога ярой весенней вегетативной силы (Ярилы) и Матери Колосьев (Костромы-Купалы), которых топили и сжигали тогда, когда колосья уже образовались, заменяли не неких конкретных божеств, а человеческую жертву, приносимую в очень древние эпохи в благодарение природным силам и их символам. Кроме того, сама жертва приносилась не самим этим силам, а повелителю подземно-подводных сил, содействующему плодородию, то есть Ящеру (Аиду, Посейдону в Греции), которому, например, были посвящены также ритуальные болотные городища зоны милоградской и зарубинецкой культуры[50].