Автор работы: Пользователь скрыл имя, 12 Марта 2012 в 16:14, курс лекций
1. Что такое литературный язык? Каковы его свойства?
2. Что такое нормированная речь?
3. Что такое орфоэпия?
4. Что такое литературное произношение?
5. Каковы особенности русского литературного ударения?
6. Каковы функции ударения в русском языке?
В рамках концептуально-
Культурные концепты соответствуют тем базовым оппозициям, которые определяют картину мира. Известно, что представление о "своем"- "чужом" формировалось ещё в древности, отражая особенности архаического сознания подмечать и фиксировать существующие в мире объективные противоположности. Для древнего сознания характерна дуалистичность, отражающая "извечную конфликтность" реальности. Фольклористы упоминают оппозицию "свое" - "чужое" как доминирующую в свадебных причитаниях, где она оказывается ценностно окрашенной: "свое" - хорошее, "чужое" - плохое.
Концепт – это та ценностная информация, которая не просто хранится в коллективной или индивидуальной памяти, но обязательно переживается. В своем языковом воплощении он опирается на некоторое лексико-семантическое множество, в рамках которого можно противопоставить базовый слой и вторичные слои. Концепт «чужое» - это прежде всего незнакомое, лежащее за пределами привычного образа жизни, то есть то, на что не может сослаться собственный жизненный опыт. [Bollnow O.F., 1993: 94 - 96].[3]
«Чужое» имеет две ипостаси: с одной стороны, оно таит в себе угрозу или опасность. Типичной является интерпретация противо-поставления «своего» и «чужого» в аксиологическом, ценностном плане – в виде оппозиции «хороший» - «плохой», - с резко отрицательной оценкой всего того, что принадлежит «чужому» миру. А с другой стороны «чужое» бывает притягательным, вызывает интерес, любопытство и даже пиетет, если известно о его превосходстве по каким-то параметрам (роль «чужого» в культурной истории может расцениваться как роль носителя новых идей, технологий, нового образа жизни; в отечественной истории подтверждением тому может служить влияние западных идей во времена реформ Петра I, Екатерины II или в наши дни).
«Свой» чаще всего означает «собственный», «особенный», «личный», «отдельный», «близкий», «родной». Адаптационные способности человека не так высоки, как у других биологических видов, и приспособляемость к окружающей среде требует от него больших усилий. Защитная оболочка в виде социально-культурной группы себе подобных – необходимое условие сохранения психического здоровья человека[4]. Этническая психология рассматривает этнос как психологическую общность, члены которой находят в принадлежности к ней удовлетворение психических, физических, социальных потребностей, так как человеку необходимо ощущать себя частью «мы», своим среди своих.
«Чужой» имплицирует оттенки «чуждый», «враждебный», «незнакомый», «странный», «необычный», «иностранный».
Сложность понятийно-семантической категоризации «чужого» в противоположность «своему» - родному, дающему ощущение теплоты и защищенности, понятному - отмечена в работе [5], где выделяются следующие характеристики: «чужой» как внешний, иностранный, заграничный, то есть буквально находящийся по другую сторону территориально определенной линии; «чужое» как своеобразное, необычное, странное, находящееся в контрастирующем состоянии к собственному, привычному, нормальному; «чужое» как пока незнакомое, но доступное для познания и ознакомления; «чужое» как принципиально непознаваемое; «чужое» как тревожное, опасное.
Бинарная оппозиция "свой"-"чужой" или её варианты "мы"-"они", "друг"-"враг" лежит в основе этнического самосознания. Она универсальна для любой общности людей. Общий и извечный знаменатель всякого этнического самоопределения - противопоставление открытым общественным структурам и универсальным правам - традиционных установок на разделение "своих" и "чужих". Они выходят на поверхность общественной жизни, когда ослабевает и разрушается достаточно тонкий цивилизованный слой. Все формы ксенофобии держатся именно на таких установках. Эта архаическая модель восприятия действительности прослеживается в политической коммуникации, моделирует поведение политического деятеля. Содержание политической коммуникации на функциональном уровне можно свести к двум составляющим: поиск и сплочение сторонников (интеграция) и борьба с противником (агональность). Эти две составляющие проецируются на базовую архетипную оппозицию "свой"-"чужой", и так как "массовый избиратель" структурируется поведенческими и вербальными стереотипами, на лексико-семантическом уровне можно выделить лингвистические единицы, реализующие цели и задачи политической коммуникации:
1)Лингвистические единицы в переносном значении с отрицательной оценкой (метафора) формируют у получателя отрицательное мнение о той или иной политической единице(политике партии, программе, мероприятии) с целью создания образа "врага".
В результате этого видоизменения власти призиденту Путину удалось не только создать условия для нового витка радикально-либеральных реформ, но и припудрить свои действия идеологией государственного патриотизма.
2)Лингвистические единицы, выражающие недоверие и сомнение к оппоненту могут быть выражены прилагательными так называемый, некий, пресловутый, частицей якобы.
3) Лингвистические единицы, выражающие обезличивающую неопределённость и обобщение - всякие, разные, какой-нибудь, какие-то, куда-то и др.
4) Лингвистические единицы, реализующие иллокуции дискредитации, нападения, обвинения, могут классифицироваться по частям речи: существительные (рознь, муть, ущерб, обман, беспредел, порок, разграбление и т.д.); прилагательные, которые часто выступают в роли оценочных эпитетов(ужасный, разорительный, печальный, беспомощный, непоправимый, дикая, топорная ,бездарная, грабительская(приватизация)); глаголы (разорять, потворствовать, беспредельничать, истреблять, ухудшать и т.д.); наречия( цинично, безуспешно, аморально и т.д.)
В политическом дискурсе интересно "подаётся" дистанцирование, которое состоит в противопоставлении "мы" - "они"(свой круг- чужой круг).
Ср. разного рода лоббисты, наши плюралисты(ирон.)
Особая роль в политическом дискурсе принадлежит процессам метафоризации. Политическая речь является признанным образцом классической риторики, в которой важное значение имеет употребление метафор. Так как основной целью политической риторики является убеждение, т.е. манипуляция общественным мнением, потенциал метафоры в политическом дискурсе используется как сильное средство воздействия на общественное и индивидуальное сознание (мандат на демонтаж кланово-олигархической системы, рублёвая эмиссия, ). "Изучение корреляций между метафорами и их интерпретациями в рамках политического дискурса дает важную дополнительную информацию об их функциональной значимости в дискурсе, представляет собой способ изучения ментальных процессов и постижение специфики формирования национального сознания". Концептуальное моделирование метафорического значения обладает большой объяснительной силой и позволяет анализировать семантику метафоры как языковой феномен, объединяющий весь комплекс лингвистических и экстралингвистических знаний.
При всем многообразии существующих определений концепта одно его свойство представляется бесспорным – абсолютная антропоцентричность, причем антропоцентричность концепта не просто проистекает из антропоцентричности языка, но определяется природой концепта – его принадлежностью сознанию субъекта [Чурилина Л.Н., 2003: 10]. Подход к концепту как к единице сознания индивидуума, идеальной сущности, которой человек оперирует в процессе мышления и которая отражает содержание опыта и знаний субъекта, делает естественным предположение о том, что разные языки по-разному концептуализируют действительность.
А поскольку в пределах одного языка, одного языкового сообщества не может быть полного совпадения индивидуальных сознаний, то не может быть и полного совпадения индивидуальных концептов. К важнейшим постулатам когнитивной лингвистики относится облигаторная зависимость обработки всей поступающей к человеку информации от субъекта и выбранной им точки зрения на объект. Субъективность концепта как его отличительная черта имеет своим следствием использование разных языковых средств для описания одного и того же фрагмента действительности. Реконструкция национального (инвариантного) концепта предполагает последовательное соотнесение всего объема слов, в той или иной мере связанных с экспликацией концептуального поля, с ассоциативным полем слова-имени концепта [Чурилина Л.Н., 2003: 15].
Рассмотрим подробнее диалектическое соотношение «своего / чужого» на материале иноязычных включений в русский язык. Заимствование из одного языка в другой по сути своей может служить прекрасной иллюстрацией того, как нечто «чужое» может постепенно становиться «своим», как «чужое» обволакивается «своим» и ассимилируется в нем, если начинает связываться с чем-то жизненно важным и существенным.
Не вызывает сомнения объективность существования интересующих нас концептов: они представлены в фундаментальном труде Ю.С. Степанова «Константы. Словарь русской культуры», причем отмечается, что противопоставление «своих» и «чужих» в разных видах пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения»
Лекция №9
Стилистическое использование фразеологических средств языка
Функционально-стилевая и эмоционально-экспрессивная характеристика фразеологических средств языка. Синонимия, антонимия, многозначность и омонимия фразеологизмов. Стилистическое использование фразеологических оборотов в произведениях разных функциональных стилей. Приемы преобразования фразеологизмов писателями. Ошибки в употреблении фразеологизмов.
Язык, и особенно такой его слой, как фразеологические сочетания, часто творят конкретные люди. Достоевский утверждал, что он придумал слово стушеваться, Виктор Шкловский приписывал себе авторство фразеологизма по гамбургскому счету. Помимо этих спорных примеров есть множество случаев, когда авторство крылатых слов известно и зафиксировано. Иногда оно закреплено в сознании большинства носителей данного языка (например, многие «разобранные на поговорки» цитаты из романов Ильфа и Петрова по-прежнему ассоциируются у большинства из нас с их источником; в несколько меньшей степени это можно сказать и о пушкинских крылатых словах). В других случаях авторство давно уже не осознается, а выражение живет и входит в словарный запас миллионов людей. Классический пример — выражение возмутитель спокойствия (disturber of the peace — название опубликованного в 1940 году романа Л.Соловьева о Ходже Насреддине; из распространенных английских слов ближе всего к этому русскому выражению, пожалуй, труднопереводимое на русский maverick). Еще один пример — гоголевское есть еще порох в пороховницах — there is life in the old dog yet. Так или иначе, все это неисчерпаемый источник пополнения и разнообразия языка. Я бы сказал, что осознанное употребление крылатых слов встречается не менее, если не более часто, чем использование в речи пословиц и поговорок (грань между ними достаточно зыбка), и ставит перед переводчиками как минимум столь же сложные задачи.
«Цитатность», мозаичность или, если воспользоваться специальным термином, интертекстуальность отмечается лингвистами как характерная особенность текстов конца ХХ века, связанная со стремлением людей к более личностной манере говорить и писать. Как отмечает Е.А.Земская, «это явление распространяется и на обычный повседневный язык, и на язык массовой коммуникации, и на тексты художественной литературы». Повсюду — отсылки к явлениям литературы и массовой культуры (названия кинофильмов, строки из песен, анекдотов и т.п.), явные и скрытые цитаты, нередко искаженные, а иногда намеренно — удачно или неудачно — видоизмененные. Все это делает речь более диалогичной, игровой, насыщенной подтекстом.
Незаменимыми пособиями для профессионалов являются книги Н.С. и М.Г.Ашукиных «Крылатые слова» и, к сожалению, давно не переиздававшийся «Русско-английский словарь крылатых слов» И.А.Уолш и В.П.Беркова. Словарю предпослано интересное предисловие авторов, откровенно рассказывающих о проблемах и даже мучениях, которые они пережили: «Разочарование и порой даже отчаяние мы нередко испытывали при поисках подходящих эквивалентов для тех русских крылатых слов и популярных цитат, которые не имеют аналогий в английском языке... выразительность и глубина русской цитаты зачастую проистекала из широкого контекста, аллюзии... поэтому адекватно оценить такие единицы может лишь тот, кто обладает необходимыми фоновыми знаниями. <...> Но как бы ни был прекрасен перевод, как бы ни был гениален переводчик, он не может во многих случаях передать все коннотации, т.е. созначения, которые несет оригинал». Результаты усилий авторов, в частности переводы, выполненные Ириной Уолш, не всегда равноценны, но этот словарь обязательно надо иметь каждому переводчику. Как говорил один из корифеев иняза Юлий Морицевич Катцер, Beg, steal, or borrow but get it. — Достаньте любыми правдами и неправдами.
Последние десятилетия не были особенно продуктивными для пополнения нашего языка крылатыми словами (не сравнить с эпохой Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, да и с первой половиной прошлого столетия), но они не были совершенно бесплодными. Некоторые высказывания политиков, названия художественных произведений, цитаты из анекдотов, кинофильмов и т.п. оказались достаточно красочными или выразительными —и люди подхватили их.
Ниже приводятся крылатые слова, которые по разным причинам не вошли в словарь Уолш и Беркова, а также несколько вошедших в словарь выражений, переводы которых можно было бы улучшить, новые крылатые слова, вошедшие в обиход в последнее время, а также «новая фразеология». Независимо от того, известно ли происхождение этих фразеологизмов, их статус — сам факт, что они воспринимаются как нечто относительно новое в языке, — сближает их с крылатыми словами.