Введение и заключение по социологии

Нуждается в более  четком оформлении и сама система  противоправных деяний, подпадающих  под понятие коррупционных. С.В. Максимов предлагает четко дифференцировать коррупционные действия и определить пределы таких понятий, как гражданско-правовые коррупционные деликты, дисциплинарные коррупционные проступки, административные коррупционные проступки, коррупционные  преступления. Наведение порядка  в данной области, безусловно, будет  способствовать оптимизации и сбалансированности антикоррупционной политики.

Отдельного внимания требует проблема дарения и приема подарков должностными лицами, которая  в юридической практике практически  не решена. И дело вовсе не в отсутствии профессионализма в сообществе правоведов или законодателей, а в исключительной специфичности самого предмета. Здесь, с одной стороны, возникают вопросы  с определением финансовых пределов допустимых подношений, а с другой стороны, неизбежно вторжение в сферу морально-этических норм, традиций и обычаев, царящих в обществе.

В конечном счете, важнейшая  проблема противостояния коррупции  как правовому явлению – это  пределы правового регулирования  данной сферы  социальных отношений. И не удивительно, что юристы и  правоведы, утверждая идею необходимости  законодательной борьбы с коррупцией, вместе с тем констатируют, что  «социально-правовой контроль нельзя рассматривать в виде репрессивного  начала. Он криминологический, предупредительный, гражданско-правовой, поскольку предполагает организацию жизни и деятельности на основе четко разработанных законов, принятых демократическим путем».

Данная констатация  обнажает еще одно слабое место формально-юридического подхода к исследованию коррупции  и противостоянию ей: качество законодательства вообще и антикоррупционного, в частности. Недаром в последнее время введено в оборот такое понятие, как «коррупциогенность» правовых норм. Речь здесь идет о фактической нормативной провокации поступков, которые могут быть квалифицированы как коррупционные. Причем причины коррупциогенного нормотворчества могут быть как объективно-беспристрастными (элементарные - непрофессионализм и недальновидность), так и субъективно-корыстными. Авторы одного из учебных пособий рассматривают коррупциогенность как «нарушение баланса правообразующих интересов» через «захват государства», то есть через формирование карманных правотворческих структур.

В конечном счете, следует  помнить, что при всей многогранности проблемы «коррупция как правовое явление», она безоговорочно связывается  с процессом правового регулирования  общественных отношений и абстрагирования  от социально-психологических оценок этого явления с точки зрения морально-этических норм.  «Коррупция – это социальное явление, характеризующееся подкупом-продажностью государственных или иных служащих и на этой основе корыстным использованием ими в личных либо в узкогрупповых, корпоративных интересах официальных служебных полномочий, связанных с ними авторитета и возможностей».

Социально-политическая модель  исследования коррупции:

Данный подход стремится  уйти от узко юридической трактовки  коррупции, признавая ее явлением не столько уголовно или административно- правовым, сколько социально-политическим.

Сторонники данного  подхода исходят из того, что взаимодействие  между субъектом и объектом властных отношений осуществляется в рамках модели «принципал - агент». В качестве верховного принципала в демократическом  государстве выступает народ. Агентом  же является должностное лицо, которому принципал выдает некий мандат в виде системы полномочий и определяет через законодательство, для каких целей эти полномочия должны использоваться. Здесь следует упомянуть об особом положении во властной иерархии руководителей государственных органов, избираемых глав государств, субъектов федерации, глав муниципальных образований, которым присуща двойственность их статуса. По отношению к народу они выступают в качестве агентов, по отношению же к своим подчиненным они являются принципалом.

Но как бы то ни было, коррупция присутствует тогда, когда агент (должностное лицо, государственный орган и прочее) использует предоставленные ему принципалом полномочия для достижения  не предусмотренных мандатом целей. Причем, совершенно неважно, получает ли агент за это какое-то вознаграждение, или же мотивация его поступков не определяется явной корыстью, что ярко прослеживается в случаях проявления «чистого» бюрократизма. Довольно подробно социально-политическая парадигма исследования коррупции рассмотрена в рамках Йельской правовой школы, яркой представительницей которой является С. Роуз-Аккерман. Именно с ее легкой руки в политико-правовом лексиконе появилось понятие «политическая коррупция», противопоставленное коррупции «административной».

Следует отметить, что  данная модель, на первый взгляд, осложняет  процесс анализа коррупции как  явления, поскольку сознательно  снижает степень его формализованности.  Такого рода действия властных субъектов довольно трудно  квалифицируются как собственно коррупционные, поскольку их противоправный характер либо прослеживается крайне незначительно, либо не прослеживается вовсе, что, безусловно, затрудняет процесс противодействия данным деструктивным тенденциям. Однако, эвристическая польза такого подхода, очевидна, поскольку именно данная модель дает возможность представить в качестве коррупционных и антисоциальных те явления, которые явно не могут быть квалифицированы как противоправные.

Данный подход помогает раскрыть безнравственную основу корыстных  действий властных субъектов и направить  общественную активность на противодействие  такой  модели властвования.

Целесообразность  данной модели признается не только политологами, социологами или экономистами. Представители  юридической науки, вплотную занимающиеся антикоррупционной проблематикой, тоже нередко склоняются к мнению, что формально-юридическая зашоренность мешает исцелению общества от этого чрезвычайно опасного недуга. «Существует и представляется правильным более широкое понимание коррупции как социального явления, не сводящегося только к подкупу, взяточничеству», - высказывает свое суждение Б.В. Волженкин.

Хочется высказать  предположение, что изначально сама категория «коррупция» находится  в плоскости социально-политического  бытия, нежели бытия юридического. Иначе, зачем было бы формулировать категорию, с точки зрения правовой, находящуюся вне пределов разумного утилитаризма. Введение ее в оборот, скорее ставит преграду на пути преодоления данного противоправного явления, чем открывает какие-то новые горизонты. Но если под словом «коррупция» мы будем понимать определенную модель властвования, основанную на манипулировании социальными ожиданиями и извращенном целеполагании, мы, тем самым, признаем, что в процессе противостояния «коррозии» общества недостаточно участия только правоохранительных органов. Рассматривая коррупцию как интегрирующее понятие для целого ряда поступков и действий властных субъектов (причем, не обязательно политических), отклоняющихся не только от правовых, но и от моральных норм, мы автоматически призываем к мобилизации гражданского общества в процессе воздействия на управленческие структуры.

Понимание коррупции  в социально-политическом ключе  неизбежно ведет к перераспределению  ответственности за деструктивные  процессы в государстве, и возложения части этой ответственности на плечи  социума. То есть в рамках данной исследовательской  модели технология противостояния коррупции  рассматривается как двояконаправленное явление, где один вектор связан с деятельностью прокуратуры и органов внутренних дел, а другой – с активной социально-политической позицией каждого отдельно взятого гражданина.