Экономическая диалектика К. Маркса: система категорий и метод восхождения от абстрактного к конкретному

Это и значит, что все  действительно научные, а не вздорные, не пустые абстрактные определения  возникают в человеческой голове вовсе не в результате бездумного, совершаемого на авось сведeния конкретного к абстрактному, а только в результате систематического продвижения познания в русле общего закономерного процесса развития науки, в ходе конкретизации, имеющегося знания, через его критическое преобразование.

И дело нельзя представлять так, что каждая наука должна, якобы, сначала пройти стадию односторонне-аналитического отношения к миру, стадию чисто  индуктивного сведeния конкретного к абстрактному, а уж затем, лишь после того, как эта работа будет полностью закончена, может приступать к «связыванию» полученных абстракций в систему, к «восхождению от абстрактного к конкретному».

Когда Маркс ссылается  на историю буржуазной политической экономии, на тот факт, что она  при своем возникновении действительно  шла по односторонне-аналитическому пути и лишь позднее встала на путь, «правильный в научном отношении», он, конечно, не хочет сказать этим, что и каждая современная наука  должна следовать этому примеру, то есть сначала пройти чисто аналитическую  стадию, а уж только затем браться  за восхождение от абстрактного к конкретному.

Односторонне-аналитический  метод, действительно характерный  для первых шагов буржуазной политической экономии, вовсе не есть добродетель, которую можно было бы рекомендовать  в качестве образца для подражания. В этом выразилась скорее исторически-неизбежная ограниченность буржуазной политической экономии, обусловленная, в частности, и отсутствием разработанного диалектического  метода мышления. Диалектическая логика отнюдь не рекомендует современной  науке, чтобы та сначала производила  чистый анализ, чистое сведeние конкретного к абстрактному, а уже потом столь же чистый синтез, чистое восхождение от абстрактного к конкретному. На подобном пути конкретное знание не получится, а если и получится, то лишь в результате таких же блужданий, какие имели место в развитии буржуазной политической экономии до Маркса.

Пример, приведенный Марксом  это скорее довод в пользу того положения, что наука ныне с самого начала должна вставать на путь, правильный в научном отношении, не повторяя блужданий семнадцатого лека, должна с самого начала использовать не односторонне-аналитический метод, а диалектический метод восхождения от абстрактного к конкретному, в котором анализ и синтез, связаны органически. Это довод в пользу того, что наука должна с самого начала вырабатывать свои абстрактные определения с таким расчетом чтобы каждое из них оказывалось одновременно шагом на пути поступательного продвижения к конкретной истине, к познанию действительности как единого связного целого, находящегося в развитии. Если буржуазная политическая экономия на первых порах поступала не так, то подражать ей в этом отнюдь не следует.

Наука, если это действительно  наука, а не простое собрание фактов и сведений, должна с самого начала отражать свой предмет и развивать  свои определения тем способом, который  Маркс характеризовал как единственно  возможный и правильный для науки, а не оставлять его «на закуску» для литературного изложения  уже найденных результатов, как  то советовали делать ревизионисты-неокантианцы типа Кунова, Реннера и им подобных. Это были попытках извратить существо мысли Маркса о методе восхождения от абстрактного к конкретному, изображавших этот метод лишь как литературную манеру изложения готовых, якобы чисто индуктивно полученных результатов.

Конечно, – способ восхождения  от абстрактного к конкретному отчетливее всего выступает в таких работах  Маркса, в которых дается систематическое  «изложение» теории: в «К критике  политической экономии», в «Очерках критики политической экономии» («Grundrisse der Kritik der politischen Okonomie») и в «Капитале». Однако это вовсе не свидетельствует о том, что «изложение» здесь принципиально иное по методу, нежели «исследование», и что способ, с помощью которого Маркс производил свои исследования, прямо противоположен тому способу, которым он излагает «результаты исследования».

Если бы это было так, то анализ «логики «Капитала» ровно  ничего не мог бы дать для понимания  метода исследования, способа переработки  данных созерцания и представления, примененного Марксом. «Капитал» в  таком случае был бы поучителен только в смысле литературной манеры изложения готовых результатов, и ни в коем случае не в смысле метода их получения. В таком случае «способ исследования» Маркса следовало бы реконструировать не на основе анализа «Капитала», а на основе рассмотрения черновиков, выписок, набросков и соображений, возникавших в голове Маркса в ходе непосредственного, первоначального ознакомления с экономическими фактами. В таком случае пришлось бы согласиться с пошлым утверждением автора одной из бесчисленных антимарксистских брошюрок, с теологом И. Фетчером, который вещает: «Метод, которому Маркс следует в «Капитале», является в сущности том же самым, что и метод любого “буржуазного” ученого. Диалектика служила Марксу, как он сам заявлял в послесловии ко второму изданию «Капитала», только «способом изложения». Этот способ, по-видимому, обладает известными преимуществами, но мы его рассматривать здесь не станем»  2 , – так как это не имеет отношения к проблеме метода познания...

Фетчер жульнически передергивает здесь известное указание Маркса на тот факт, что изложение теории в ее развитом виде не может не отличаться от хода всех тех поисков, которые к ней подвели; однако, «формальное отличие» того от другого, о котором говорит Маркс, вовсе не касается существа метода мышления, способа переработки данных созерцания и представления в понятия. Этот способ анализа оставался одним и тем же – и именно диалектическим: и в ходе предварительной обработки данных, и в ходе их окончательной обработки, хотя, конечно, и совершенствовался до мере продвижения вперед – к созданию «Капитала».

Разумеется, процесс исследования воспроизводится при этом не во всех подробностях и отклонениях, которые  имели место на протяжении более  чем двадцатипятилетних исследований, а только в тех главных и  решающих пунктах, которые, как показало само же исследование, действительно  продвигали мысль вперед, по пути к  конкретному пониманию. При окончательной  обработке фактов для печати Маркс  уже не повторял тех многочисленных отступлений от главной темы исследования, которые неизбежны в работе любого ученого. В ходе реального исследования часто рассматриваются факты, не имеющие прямого отношения к делу: ведь только их анализ и может показать, относятся они к делу или нет. Кроме того теоретику сплошь и рядом приходится вновь возвращаться к рассмотрению тех фактов, которые, казалось, уже однажды были исследованы исчерпывающим образом. Все это приводит к тому, что исследование здесь имеет не систематически-поступательный характер, а очень сложно запутанную форму возвратно-поступательного движения, то и дело уклоняющегося в стороны.

Подобного рода моменты в  окончательном изложении, естественно, не воспроизводятся. Зато благодаря  этому процесс исследования выступает  в своем подлинном, очищенном  от случайностей и отклонений виде. Здесь он как бы «выпрямляется», приобретает характер систематически-поступательного  движения, согласующегося с природой и движением самих фактов. Здесь  мысль уже не переходит от анализа  одного факта к анализу следующего, прежде чем действительно не исчерпала  этот факт; в силу этого тут уже  не приходится многократно возвращаться к одному и тому же, чтобы доделывать недоделанное.

Таким образом, «способ изложения» материала в «Капитале» есть не что  иное, как «исправленный» способ его исследования , причем исправленный не произвольно, а в строгом соответствии с теми требованиями и законами, которые диктует сам же процесс исследования. Иными словами, способ изложения в данном случае есть очищенный от всех побочных, затемняющих моментов способ исследования, или способ исследования, строго соответствующий объективным законам исследования. Это и есть способ исследования, представленный в чистом виде, в систематически проведенной форме, не заслоненный случайностями и отклонениями.

Способ восхождения от абстрактного к конкретному не соответствует  тому порядку, в котором те или  иные стороны исследуемого предмета по тем или иным причинам попадали в поле зрения как отдельного теоретика, так и науки в целом.

Он ориентируется исключительно  на ту последовательность, которая  соответствует объективному взаимоотношению  различных моментов в составе  исследуемой конкретности («тотальности»). А эта подлинная последовательность, само собой понятно, осознается не сразу. Поэтому оправдание метода восхождения  от абстрактного к конкретному и нельзя искать к фактах, касающихся научной биографии того или иного теоретика и даже исторического процесса развития науки в целом. Наука в целом тоже добирается до своего подлинного исходного пункта лишь в результате долгих и трудных поисков.

Лично Маркс, например, пришел к анализу и к пониманию  экономических отношений от исследования правовых и политических взаимоотношений  между людьми. Сфера права и  политики и оказалась для него «исходным пунктом» исследования структуры  общественного организма. В «изложении»  же теории исторического материализма Маркс требует исходить из понимания экономических, материальных отношений, и уже от них двигаться к пониманию права и политики.

Теоретики, подобные И. Фетчеру, могли бы на этом основании заявить, что тезис Маркса, согласно которому исходным пунктом понимания всех общественных явлений должна быть экономика, а не право или политика, относится лишь к особенностям «литературной манеры изложения» теории Маркса, а в «исследовании» Маркс и марксисты делали тоже самое, что и любой буржуазный ученый...

Дело, однако, заключается  в том, что сфера права и  политики, хотя она и была рассмотрена  Марксом раньше, чем он вообще взялся за экономические исследования, все  же была понята научно (материалистически) и правильно лишь после того, как  он проанализировал, хотя бы в самых  общих чертах, экономику.

То же самое справедливо  и по отношению к политэкономическим взглядам Маркса. С законами движения денег, прибыли и ренты Маркс познакомился гораздо раньше, чем ему удалось понять подлинную, двойственную природу товара и труда, производящего этот товар. Однако до тех пор, пока он не понял действительную природу стоимости, его понимание и денег и ренты оставалось неправильным. Еще в «Нищете философии» он разделяет иллюзии рикардианской теории денег и ренты. И только ясное понимание природы стоимости, достигнутое в пятидесятых годах, выставило в подлинном свете и деньги и ренту. До этого деньги принципиально невозможно было понять.

В начале пятидесятых годов. Маркс затратил много времени  на то, чтобы понять запутанные коллизии денежного обращения в эпоху  кризиса и «процветания». И именно эти попытки привели его к  выводу, что понять законы денежного  обращения нельзя, предварительно не разработав во всех деталях понятия  стоимости. И только разработав понятие  стоимости, он убедился, что разделял до этого ряд иллюзий Рикардо.

Способ восхождения от абстрактного к конкретному, как способ исследования фактов, поэтому и нельзя оправдывать ссылкой на тот порядок, в котором исторически протекал процесс изучения материала. Он выражает ту последовательность, в которой откристаллизовывается в сознании теоретика объективно-правильное, соответствующее предмету понимание, а не ту последовательность, в которой те или иные стороны действительности по тем или иным причинам привлекают к себе внимание теоретиков и попадают в поле зрения науки.

Способ восхождения от абстрактного к конкретному выражает тот внутренний закон развития научного понимания, который в ходе исторического  развития прокладывает себе дорогу через  массу случайностей, отклонений, зачастую окольными путями, неведомыми для  самих теоретиков. Поэтому-то на поверхности научного развития (т.е. в сознании самих теоретиков) его не так-то легко обнаружить. В сознании теоретиков этот закон долгое время может и не выступать вовсе, а может проявляться, в такой форме, что его и не узнаешь. Отдельный представитель науки, как указывал Маркс, очень часто обладает совершенно ложным представлением о том, что и как он на самом деле делает. В силу этого о мыслителе и нельзя судить по тому, что он сам о себе думает. Гораздо важнее (и труднее) выявить объективное, предметное значение его взглядов и их роль в процессе развития науки в целом.

Поэтому подлинный смысл фактов научной биографии, подлинная последовательность развития научных определений и не может быть обнаружена на пути чисто биографического исследования. Зачастую действительный прогресс научного знания (т.е. систематическое продвижение мысли к конкретной истине) существенно расходится с простой хронологической последовательностью. На тот факт, что при анализе логики развития знания «хронология насчет лиц» необязательна, что она не всегда соответствует действительному порядку углубления мысли в предмет, указывал и В.И. Ленин в фрагменте «К вопросу о диалектике».

Учитывая все это, и  можно сделать вывод, что все  характерные черты метода исследования Маркса выступают с наибольшей отчетливостью  и чистотой именно в «Капитале», а вовсе не в черновых набросках, не в выписках и соображениях, непосредственно  возникавших в его голове в  ходе ознакомления с экономическими фактами. Здесь как раз и обнажается подлинная последовательность развития научных определений, которая в  ходе предварительного изучения материала  проступала лишь постепенно и не всегда ясно осознавалась даже самим Марксом. Для Маркса чрезвычайно характерной  чертой всегда была трезвая самокритичность: он не раз решительно исправлял «задним числом» ошибки и упущения, сделанные на предварительной стадии изучения. Различить зерна объективной истины от той формы, в которой они первоначально выступили в сознании, можно с объективной строгостью вообще лишь задним числом – намеки на высшее могут быть правильно поняты лишь тогда, когда это высшее уже известно.

Таким образом, если пытаться реконструировать способ исследования Маркса не по «Капиталу», а по массе  черновых набросков и соображений, оставшихся в его архивах, то это  только осложнило бы работу. Все  равно, чтобы понять их правильно, пришлось бы предварительно проанализировать «Капитал». Иначе «намеки на высшее» в них просто не рассмотришь. К тому же совершенно непонятно, почему при таком исследовании следовало бы предпочесть раннюю, предварительную форму выражения мысли – позднейшей, более отточенной и зрелой форме ее выражения. Это привело бы только к тому, что эта ранняя форма выражения была бы принята за идеальную, а позднейшая – за ее искаженный вариант. Формулировки и метод их развития в «Капитале» действительно пришлось бы отнести на счет «литературной манеры изложения», за счет ее усовершенствования, а не на счет углубления мысли, понимания, и метода исследования.