Субкультура и ее место в культуре в целом

    И все  же беспрецедентное место в мирочувствовании молодежи играет музыка. Я думаю, что это объясняется особенностями ментальной организации молодежной возрастной категории: преобладанием воображения над памятью и рефлексией. Самовыражение при помощи книг, фильмов, произведений, требующих навыков сосредоточенности и долгой последовательной работы есть характеристика последующих возрастных групп. Песня в контркультуре - преобладание экспрессии энергичного резкого ритма (как и в изобразительном искусстве, граффити), слова-лозунги, дающие простор интерпретирующему воображению как массовому со-творчеству романтичной и прекрасной ювенильной реальности. Рок-н-ролл (в широчайшем смысле «молодежной музыки») - действительно адекватный способ самовыражения этого возраста в описываемое время.

    Соответственно, основополагающее влияние на выработку  ценностей, идеологий молодежных контркультур оказывали и оказывают музыкальные  кумиры: "The Beatles", "Doors", "Rolling Stones", "Sex Pistols", "Clash", "Crass" выражали лозунги, императивы молодежных настроений, осмыслений мира, протеста. Музыка, песни в стремительных либо надрывных ритмах - такой же органичный и целостный способ душевного самовыражения для молодых, как трактаты, манифесты и программы для среднего рационалистического возраста. Жить не программой, а настроением, порывом - в чем и залог искренности и святости, здесь истина, которую не подделать, не сконструировать. Это творится сочетанием именно звуковой тональности вибрирования души и образно-текстовым рядом разума. Если это рождено не спонтанно и порывно, то будет фальшиво и натянуто, будет не воспринято другой душой. Молодежь выражает себя именно так в своей музыке и этот «тамтам» тут же звучит в миллионах подобных душ. Потому молодежная музыка означает нечто гораздо больше, явление иного сущностного ряда, чем просто музыка, каковой она является для других поколений: развлечение, помогающее релаксировать и жить. Таким образом, мы имеем дело с действительно специфическим стилем жизни, который коррелятивен и адекватен психоментальным особенностям этой антропологической категории.

    Из того следует взаимопереплетенность истории контркультуры с историей ее музыкального стиля. Парадоксально, но здесь «культовая группа» выполняет в истории молодежной контркультуры роль своего рода харизматического лидера. Талантливая музыкальная молодежь, составляющая «культовые группы» и их музыкальное окружение, находит свой яркий музыкальный стиль, что является для молодежной аудитории решающим доказательством их мессианской природы, ведь они же должны быть действительно «новыми», небывалыми. Благодаря современным техническим возможностям (радио, ТВ, звуко-видео-записывающая индустрия, Internet) они сразу имеют миллионную интернациональную «паству». Возникает уникальный феномен почти «мистически-живого» душевного, смыслового единения миллионов душ, подобно тому, что происходило и происходит в сектах между харизматическим лидером и внимающими ему, доверяющими ему людьми. Конечно, есть в контркультурах и другие ключевые фигуры, не являющиеся музыкантами: организаторы политических акций или свои философы (типа Т. Лири, радикальных феминисток), но они, в лучшем случае - «менеджеры» контркультуры. «Культовые группы» - душа контркультур. Это не «штаб», не «руководящая и направляющая» сила. Это больше. Молодежь и ее музыка - спонтанный жизненный поток, где нет целерациональности, есть просто иная, но настоящая и непонятная другим поколениям жизнь.

    Одни  «культовые группы» существуют почти  десятилетие (The Beatles), другие саморазрушаются в течение нескольких лет (панк-группы первой волны). Можно подметить явное единство, синхронность в духовно-смысловом развитии контркультур с соответствующими «волнами» и периодами их музыкальных стилей. Упадок и распад контркультур как массовых движений связанны именно со смертью кумиров или распадами (либо «предательствами») «культовых групп», а не с экономическими кризисами или компаниями дискредитации в СМИ. Смерть Дж. Моррисона, Дж. Джоплин, Дж. Хендрикса, распад «The Beatles» приводят на рубеже 60-70-х гг. к глубокому кризису хиппи, когда в Системе хиппи остались только «идейные», способные охватить и воспитать лишь ограниченное количество учеников. Волны панк-культуры, хип-хоп культуры также скоррелированы с периодическими музыкальными обновлениями, но не столь фатально как у хиппи: последующим никогда не доставало и не достанет такой массовости и эффекта действительно революционной новизны и тотальности.

    Потому, резюмируя взаимосвязь молодежных контркультур и их музыки, можно  подтвердить уже со стороны философской  рациональности правоту неоднократно звучавшего из уст разных поколений  контркультур лейтмотива: рок-н-ролл (хард, панк, рэгги, рэп, хип-хоп и пр.) - это стиль жизни. Гибнет одно, сгинет другое или остается печальное «рок-н-ролл мертв, а мы еще нет».

    3.3. Альтернативная реальность  в молодежной субкультуре

    Складывание молодежных субкультур принято связывать  с "бунтом" молодых против магистральной  культуры взрослых. Такое противостояние, связанное прежде всего с неустойчивым социально-экономическим и культурным статусом молодежи, проявляется в формировании контркультур - образований, отвергающих ценности магистральной культуры и предлагающей взамен собственные. Контркультура любого направления выражает себя в философии революции, разрушения утративших смысл социокультурных структур.

    Однако  в последние десятилетия в  сознании новых поколений молодежи произошла некая перемена. "Бунт молодых" принимает новые формы. Одна из них - это отказ от активной позиции по преобразованию мира и  стремление к уходу в некую  параллельную реальность. Так, в России и за рубежом все больший интерес  широкой публики вызывают молодежные субкультуры поклонников классика жанра фэнтези Дж.Р.Толкиена (далее - толкиенисты); людей, увлекающихся ролевыми играми (ролевики); и занимающихся реконструкцией одежды и традиций прошлого (реконструкторы).

    По ряду признаков их можно объединить в  своеобразную маргинальную среду, пересекающуюся с магистральной культурой, но не пытающуюся противоборствовать с ней. Члены этих, казалось бы, удаленных  от реального мира субкультур, успешно  реализуют себя как в субкультурном пространстве, так и в пространстве магистральной культуры.  

    Но проблема культурной маргинальности осложняется тем, что ряд членов субкультур стремится и в обыденной жизни следовать ценностям, принятым в субкультуре. Существование лиц, выносящих "игровое" поведение и "игровую" атрибутику в реальную жизнь, естественно, привлекает внимание общества. В результате общественное внимание сконцентрировано только на крайних проявлениях данной субкультуры, и к ней сложилось настороженно-пренебрежительное отношение. Но, поскольку субкультура не порывает с магистральной культурой, проблема общественного мнения стоит для нее достаточно остро. "Раздвоенность" самоидентификации порождает стремление к снятию болезненно ощущаемого разрыва между субкультурой и обществом.

    Таким образом, рассматриваемые субкультуры  не только не противопоставляют себя обществу, но пытаются избавиться от имиджа культурного маргинала, "Другого" и преодолеть разрыв с обществом. Однако это не значит, что они  полностью принимают его правила. Стремление переделывать мир и самих  себя для них реализуется в  другом, "параллельном" пространстве. Это пространство литературного (в  случае толкиенистов) или исторического (для реконструкторов) дискурса.

    Мифологическая  реальность описываемых субкультур строится на основе манипулирования  литературными и историческими  текстами и воплощением их в физической реальности посредством игры. Она  осознается как "условно существующая", живая реальность, не ограниченная рамками текста. Более того, при  соблюдении определенных условий можно  в нее войти и действовать  в соответствии с ее законами. Этот мир существует, как это свойственно  мифологической реальности, вне времени  и подчиняется произволу как  создателя, так и "пользователя".

    Степень погружения в такую реальность зависит  от того, какова была исходная точка  мифологизации. Наибольшую свободу для манипуляций дает литературный текст (толкиенизм). Исторический материал в опредленной степени сопротивляется мифологизации, т.к. вне зависимости от действий участников, реальнвое прошлое изменить невозможно. Литературный же текст может быть развит, дополнен продуктами вторичного мифотворчества - продолжениями, "апокрифами", групповым фольклором.

    Вероятно, именно поэтому при игре по мотивам  фэнтези психологический барьер погружения в мифологическую реальность ниже, чем на исторических играх, идентификация игрока с литературным персонажем носит более полный характер. Представление об "осязаемости" и близости мифологической реальности может приводить к крайне глубокому погружению в нее. Именно в субкультурах, основанных на тексте, встречаются лица, пытающиеся перенести реалии игры в повседневность и искренне верящие в возможность такого переноса. Данную установку можно рассматривать как гипертрофию мифологического сознания: неразличение реального и воображаемого, "сна и яви" и перенос типичных действий одного пространства в другое является характерной чертой мифа.

    Вместе  с тем, историческая реальность также  мифологизируется. На восприятие исторического  документа наслаивается то представление  об эпохе, которое сложилось под  воздействием литературных и других масс-культурных текстов. В результате воспроизводится не реальный феномен, принадлежащий некоторой эпохе, а представление о нем современного человека (в зависимости от уровня реконструкции, используется представление на обыденном или научном уровне).

    Однако  специфика этой альтернативной реальности связывает рассматриваемые субкультуры  с магистральной культурой. Так, вхождение в субкультуру - а также  в альтернативную реальность - осуществляется через обладание рядом знаковых артефактов. Причем, если в любой  другой субкультуре для понимания  значения того или иного артефакта  необходимо знать код, принятый в  этой субкультуре, эзотеричность которого тщательно поддерживается, то артефакты, используемые толкиенистами, ролевиками и реконструкторами являются общепонятными. Итак, идеальный образ себя реализуется через обладание универсально читаемыми и однозначными символами.

    С другой стороны, в субкультуре существует набор сложившихся в процессе ее функционирования ролей и соответствующей  им атрибутики. Внешние признаки каждой конкретной роли сведены до минимума, благодаря чему наборы атрибутики принимают  знаковый характер. Это облегчает  дифференциацию членов субкультуры  по "отыгрываемым" ими ролям, а следовательно, и вход в субкультуру для "неофитов". Роли имеют не только стилевые, но и поведенческие и мировоззренческие особенности - до полной противоположности. В результате предельно расширяется поле самоидентификации внутри субкультуры. Субкультура такого типа отвечает практически любым запросам в этой области, и, таким образом, привлекательна для большого числа лиц.

    Характерной чертой рассматриваемых субкультур является отстутствие общего идеологического стержня, вектора деятельности. Как и многообразие предлагаемых ролей, такая вариабельность и дает возможность постоянного перетворения альтернативной реальности. Субкультуры открыты как новым людям, так и новым идеям, новым течениям.

    При этом границы между ними в достаточной  степени размыты. Между членами  различных субкультур нет противостояния или ярко выраженного неприятия. Переход из одной субкультуры  в другую не считается из ряда вон  выходящим явлением, более того, многие являются одновременно членами  разных субкультур. Особенно размыты  границы в той области субкультурной деятельности, которую можно считать основной - области материального воплощения альтернативной реальности.

    Таким образом, рассматриваемая группа субкультур переносит активную, даже агрессивную  позицию преобразования в альтернативную реальность. Вместо бунта они предлагают сочетание тотального конформизма  в рамках магистральной культуры и бегства в мифологическую реальность субкультуры. При этом субкультуры  не порывают с магистральной культурой, а существуют на ее периферии, часто  поддерживаемые управленческими структурами. В частности, клубы исторической реконструкции нередко представляют различного рода инсценировки для широкой  публики; в ряде стран клубы являются одной из основных сил патриотического  воспитания и т.д.

    Эта тенденция  достаточно показательна для современного общества. Все большее количество молодежных субкультур из стиля жизни  превращаются в "субкультуры выходного  дня". Соответственно, снижается  уровень молодежного нонконформизма. Границы между субкультурами  становятся все более условными, проницаемыми, размытыми. Вслед за Ж. Делезом и Ф. Гваттари рискнем предположить, что современное общество идет ко множественности маргинальных культур. Ж.Делез и Ф.Гваттари обозначили это явление как "новый трайбализм", образование "племенных" культур - микрогрупп, связанных между собой сетью социоэкономических и биокультурных отношений. Схожие прогнозы выдвигали в связи с развитием электронных СМИ идеологи информационного общества. Постулировался переход от централизованных медиа к индивидуальному потреблению информации, а следовательно, к возрастанию роли микрогрупп в обществе.

    Таким образом, просматривается тенденция  к сосуществованию в обществе множества автономных субкультур. Несмотря на внешнюю гармоничность такого рода сосуществования, проблема "своего-чужого" в прогнозируемом рядом теоретиков предельно толерантном обществе не снимается, а переходит на другой уровень. И приведенный нами пример молодежной субкультуры, как нам  представяется, является достаточно яркой иллюстрацией этого положения.