Джером Дэвид Сэлинджер

Когда Клэр отказалась оставить колледж, и тогда Джерри исчез из ее жизни.

1. «Dream Catcher», Margaret Salinger. 2000

2. «Dream Catcher», Margaret Salinger. 2000

 

 

Следующей женщиной в жизни Сэлинджера стала Джойс Мейнард. Она прославилась в 1973 году, в возрасте восемнадцати лет, когда на страницах “Нью-Йорк таймс” появилось ее пространное эссе “Восемнадцатилетняя девушка оглядывается на прожитую жизнь”. Нарочито взрослое рассуждение о жизни заканчивалось словами: “Мне вдруг захотелось купить землю — немного, не в качестве капиталовложения, а просто маленький участок... Тогда, что бы ни происходило в стране, у меня всегда будет пристанище. Как иные готовятся к старости, я готовлюсь к двадцатилетию. Маленький домик, уютное кресло, мир и тишина — так заманчиво уйти на покой”. Эссе сопровождалось фотографией глазастой большеротой девочки с трогательной челкой и массивными часами на тонком запястье [1]. Наверное, именно такой Сэлинджер представлял себе Эсме.

И Сэлинджер написал Джойс  письмо. Он превозносил ее литературный дар и предостерегал от опасностей, которым подвергаются молодые таланты. Джойс, не читавшая Сэлинджера, но польщенная вниманием знаменитости, ответила. Завязалась переписка. Сэлинджер сообщил  девочке свой номер телефона, и  теперь они часами разговаривали  обо всем на свете. Потом он предложил  ей приехать в Корниш на выходные. Постепенно переписка становилась любовной, и Джойс, бросив университет, переехала  жить в уединенный дом в Корнише. А спустя девять месяцев Сэлинджер  отослал ее домой, решительно и без  объяснения причин [2]. Такова вкратце история взаимоотношений этих двух людей. Трудно представить, чтобы в жизни Сэлинджера данный эпизод занимал сколько-нибудь значительное место — Джойс была не первой и не последней из его корреспонденток, сближение с которыми неизменно оборачивалось жестоким разочарованием.

1.  «The New York Times Magazine», Joyce Maynard. 1973

2. «At Home In The World», Joyce Maynard. 1998

Религия

Сэлинджер, как ни один из его американских предшественников, верил в силу и возможности человека и считает вслед за старыми восточными мудрецами, что человек, следуя по пути «естественности и простоты», постигая мир не рассудочно, но непосредственно, не по частям, а в его органической цельности, способен угадывать прошлое и провидеть будущее.

Некоторые американские критики, исходя из того, что в произведениях  Сэлинджера есть реминисценции из буддийской и раннехристианской литературы, пытались обвинить писателя в мистицизме, даже прямо называли его религиозным  писателем [1]. Нам представляется это неверным. И не только потому, что у него нет собственной религиозной концепции, и ни к одной из известных религиозных систем он никогда не присоединялся. Для Сэлинджера обращение к этическому опыту прошлого важно как поиск некоего высокого нравственного идеала, который можно как альтернативу противопоставить бездуховности современного американского общества.

Его верования, по свидетельству  дочери, можно определить как некую  смесь индуизма с эгоизмом. Это  увлечение, пожалуй, самое постоянное из всех.

Один биограф Сэлинджера остроумно заметил, что тот увлекся  буддизмом, "когда буддизм еще  не продавался в супермаркетах" [2]. Собственно, во многом благодаря Сэлинджеру, буддизм теперь в супермаркетах и продается: так глубоки оказались мудрости дзэна, которыми пестрели его рассказы 40-50-х годов, и так обаятельны были герои, которые этими мудростями сыпали. С тех пор многие считают Сэлинджера буддийским гуру, уже наверняка достигшим просветления в своем уединенном жилище. Что абсолютно неверно.

1. «The Ducks in Central Park, or Why You Can’t Teach The Catcher in the Rye», Lawrence Bowden. 2002

2. «Чемодан игрушечных солдатиков Джерома Сэлинджера», Юрий Зубцов. 2003

 

 

Сэлинджер был увлечен  буддизмом с конца сороковых  и до середины пятидесятых. Потом, ничуть не менее страстно, он увлекся индуизмом  и учениями йогов.

Дочь писателя, Маргарет, написала книгу о своем отце, в  которой назвала Сэлинджера типичной жертвой "культизма" [1]. И предприняла целое исследование, чтобы понять, отчего ее отец оказался так легко подвержен самым разным и часто противоположным учениям. Причин у нее вышло несколько, одна другой научнее. Оказалось, например, что очень часто, именно вернувшись с войны или хотя бы с армейской службы, люди падали в объятия сект и культов, чтобы снова обрести четкую картину мира с гуру-командиром во главе. Еще оказалось, что множество отпрысков еврейских семей в Америке, не сумев принять ни иудаизм предков, ни прагматичный протестантизм окружающей среды, находили утешение в мистических учениях, обещавших всем равенство перед неким общим богом — независимо от национальности [2].

И все же странно, что человек  такого ума, как Сэлинджер, оказался способным менять свои философские  убеждения на манер перчаток. С  каждым новым истовым "обращением" все более превращая свои прошлые  — да и будущие тоже — веры в пустой фарс. Видится в этом какая-то удивительная душевная и духовная незрелость.

 

 

1. «Dream Catcher», Margaret Salinger. 2000

2. «Dream Catcher», Margaret Salinger. 2000

 

 

 

Сэлинджер против гласности

История борьбы Сэлинджера с разного рода публичностью и  гласностью впечатляет. С середины 50-х годов он живет в уединении  в Корнише, с 1965-го не публикует новых  произведений. К голливудскому фильму “Мое глупое сердце”, снятому по рассказу “Лапа-растяпа”, писатель отнесся  с отвращением и впоследствии не давал согласия на экранизацию  своих произведений [1]. Попытки проинтервьюировать его все больше напоминали охоту на редкую и пугливую птицу: ловцам приходится расставлять силки, сутками неподвижно ждать в засаде и, как правило, уходить несолоно хлебавши. Однажды, поддавшись пресловутой любви к детям, Сэлинджер побеседовал-таки со школьницей Ширли Блейни, и в результате та опубликовала отчет об этой беседе в школьной газете [2]. Сэлинджер был в ярости. В 1986— 1987 годах он судился с Иэном Гамильтоном, собиравшимся издать его биографию “Дж. Д. Сэлинджер. Жизнь на бумаге”, где широко цитировались письма писателя [3]. Сэлинджер оформил авторские права на все когда-либо написанные им письма. Гамильтон раскавычил и перефразировал большинство цитат. Сэлинджер подал в суд. Первая инстанция решила дело в пользу Гамильтона, но Верховный суд отменил решение. Возможно, на судью произвели впечатление проникновенные слова писателя: “Попробуйте перечитать свои письма сорокашестилетней давности. Это мучительное чтение”. Книга была изъята из печати и впоследствии переписана — новая версия называлась “В

 

1. «Письмо Сэлинджера, в котором он объясняет, почему он выступает против экранизаций своего романа», 1957

2. «Зеркальный телескоп», Ширли Блейни. 1953

3. «In Search of JD Salinger: A Writing Life», Ian Hamilton, 1986

 

 

поисках Сэлинджера”, и поиски, по всей видимости, оказались не слишком  успешными. Как отмечали многочисленные рецензенты, “самое сердце” биографии  было вынуто.

Потом Сэлинджер судился  с целой армией книготорговцев, которые  опрометчиво приняли для продажи  “пиратскую” перепечатку его  ранних рассказов, опубликованных в 40-е  годы в различных журналах. Двухтомник его сочинений со скандалом и  огромными штрафами был изъят  из обращения. В настоящее время  агенты Сэлинджера бдительно следят, чтобы на интернетовских сайтах не появлялись слишком обширные цитаты.

Так же интерес вызывает письмо писателя некоему мистеру Херберту. Оно не только служит прекрасной иллюстрацией противостояния между Сэлинджером и миром кино, но и позволяет отчасти разобраться в побуждениях писателя.

Виндзор, Вермонт. 
19 июля, 1957 г. 
Уважаемый мистер Херберт,

Я попытаюсь объяснить  вам свое отношение к правам на экранизацию и театральную постановку «Над пропастью во ржи». Этот мотив  мне приходилось пропевать уже  не раз, и я прошу вас проявить снисходительность, если вам покажется, что пою я без души. Во-первых, возможность продажи прав вовсе  не исключена. Ввиду того, что умереть  богачом мне, скорее всего, не удастся, я всё чаще задумываюсь о передаче непроданных прав моей жене и дочери – в качестве, так сказать, подстраховки. Тем не менее, замечу: тот факт, что  я не увижу воочию результатов  этой сделки, бесконечно меня радует. Я  повторяю это снова и снова, но никто, похоже, со мной не согласен: «Над пропастью во ржи» – это очень  «литературный» роман. Да, там содержатся готовые «киносцены», глупо было бы с этим спорить, но для меня вся  ценность книги сосредоточена в  голосе рассказчика и его бесчисленных тонкостях; мне более всего важна  его разборчивость в своих  читателях и слушателях, важны  его отступления, посвященные бензиновым радугам в лужах, важно его мировоззрение, его отношение к чемоданам воловьей кожи и пустым коробкам из-под зубной пасты – одним словом, я дорожу его мыслями. Его нельзя без потерь разлучить с повествованием от первого лица. Согласен: даже если разлучить их насильно, оставшегося материала вполне хватит на так называемый Интересный (а может, просто Занятный) Вечер в Киношке. Вот только мне эта идея кажется едва ли не гнусностью – во всяком случае, она достаточно гнусна, чтоб я не продавал прав на экранизацию. Многие его мысли, разумеется, можно переработать в диалоги или наговорить как поток сознания за кадром, но тут я не могу подобрать иного выражения, кроме как «притянуто за уши». Размышления и поступки, которые кажутся абсолютно естественными в уединенности романа, на сцене, в лучшем случае, обернутся псевдосимуляцией, если такое слово вообще существует (надеюсь, что нет). А ведь я еще не упомянул, насколько рискованно привлечение, прости Господи, актеров! Вы когда-нибудь видели девочку-актрису, которая сидела бы, закинув ногу на ногу, на постели и выглядела при этом непринужденно? Уверен, что нет. А Холдена Колфилда, по моему сверхпредвзятому мнению, сыграть невозможно в принципе. Вам не хватит просто Чувствительного, Умного, Талантливого Юного Актера в Двустороннем Пальто. Для этого вам понадобится человек поистине загадочный, а если у какого-то молодого человека и есть в душе загадка, то как распорядиться ею, он наверняка не знает. И никакой режиссер, уверяю вас, ему в этом не поможет. 

На этом я, пожалуй, и остановлюсь. В заключение я мог бы уточнить, что позиция моя не подлежит пересмотру, но вы, полагаю, и сами уже это  поняли.

Тем не менее, спасибо вам  за доброжелательное и на удивление  вразумительное письмо. Обычно мои  почтовые собеседники не способны связать  двух слов.

С наилучшими пожеланиями, 
Дж.Д.Сэлинджер. [1]

Творчество

Сэлинджер вступил в литературу в послевоенные годы, которые обычно называются американской критикой «молчаливыми», в разгул холодной войны и маккартизма, когда была чрезвычайно сильна тенденциозная, охранительная литература, слепая к  социальным вопросам. Однако именно тогда  в литературе США появились молодые  силы (Дж. Болдуин, Дж. Джонс, Т. Капоте, Н. Мейлер, У. Стайрон и др. - многие из них бывшие фронтовики), которые  яростно противостояли конформизму  в литературе. Именно эти писатели, в том числе и Сэлинджер, во многом подготовили антиконформистское движение молодежи 60-х годов, вернули  американской литературе утраченную была социальную смелость, динамизм и психологизм  повествования. Все они, пережив  увлечение философией экзистенциализма, были, по существу, реалистами. Некоторое  сходство повести «Над пропастью  во ржи» с авангардистским наследием  битников существовало разве что  в выбранном «типаже» - в характере  центрального героя. Четкая проза Сэлинджера с выверенным стилем и многообразием  мотивировок не имела ничего общего с расхлябанной прозой «разбитых» [2]. Писатель с самого начала творческого пути неуклонно ориентировался на классику.

 

1. «Письмо Сэлинджера, в котором он объясняет, почему он выступает против экранизаций своего романа», 1957

2. «Загадка Сэлинджера», Галинская И. Л. 1986

 

 

 

Сэлинджер избегал разговоров о своем творчестве. Однажды, можно  сказать, припертый к стенке журналистом  из «Харпера», который во что бы то ни стало хотел предпослать рассказу «В ялике» (1949) несколько слов от автора, Сэлинджер все же сказал нечто  определенное: «Пишу серьезно около  десяти лет... Не скажу, что я прирожденный писатель, но прирожденный профессионал, несомненно. Не думаю, что сознательно  выбирал литературу как карьеру. Просто начал писать, когда мне  было 18 или около того, да так и  не бросил... Я почти всегда пишу об очень молодых людях» [1]. И в другом интервью: «Писатель, когда ему задают вопрос о его творчестве, обязан встать и прокричать во весь голос одни только имена любимых им писателей. Лично я люблю Кафку, Флобера, Толстого, Чехова, Достоевского, Пруста, О'Кейси, Рильке, Лорку, Китса, Рембо, Бернса, Э. Бронте, Джейн Остин, Генри Джеймса, Блейка, Кольриджа. Умышленно не называю имена современных писателей. Не думаю, что стоит это делать» [2].

Имена из золотого фонда... Всех этих писателей характеризует пристальный  интерес к духовному миру человека, сопричастность его судьбе. Сэлинджер  тоже рано задумался о характере  американской цивилизации и точно  определил ее главное качество: бездуховность. Особенно страшно она сказывалась  на незрелой душе ребенка - общество могло  либо сломать ее, либо уподобить  себе, омертвить. Писатель взволнованно перебирал варианты: что может  помочь выжить юному существу в этом сумасшедшем мире? Что защитит  его? Любовь? Семья?..

 

 

1. «Дж.Д.Сэлинджер - автор цикла о Глассах», В.Бернацкая. 1982

2. «Дж.Д.Сэлинджер - автор цикла о Глассах», В.Бернацкая. 1982

 

 

Я бы хотел подробнее рассмотреть  самое знаменитое произведение Сэлинджера.

Над пропастью во ржи

"Над пропастью во  ржи" — центральное произведение  прозы Сэлинджера, над которым  автор работал более 9 лет. Перед  нами Америка начала 50-х годов,  настроениям которых соответствует психологическая атмосфера романа. Сэлинджер выбирает форму романа-исповеди, самую экспрессивную из возможных романных форм.

Главный герой – Холден Колфилд, молодой юноша шестнадцати лет. Он никак не может найти себе места в окружающем его мире, не может принять его таким, какой он есть, когда все нормы поведения поднимают внутри него бурю, в каждом жесте и слове он чувствует фальшь. Такое острое восприятие действительности мешает ему стать частью общества. Он ищет, так как умеет, свой собственный путь в жизни, не желая подчиниться устоям. Больше всего на свете Холден боится стать таким, как все взрослые. Он уже был исключен из трех колледжей за неуспеваемость. Герой не хочет учиться лишь для того, чтобы "работать в какой-нибудь конторе, зарабатывать уйму денег и ездить на работу в машине или в автобусах по Медисон-авеню, и читать газеты, и играть в бридж все вечера, и ходить в кино...". Жизнь большинства обеспеченных американцев неприемлема для Холдена, так как она, по его мнению, ненастоящая и иллюзорная. Юноша много читает, пытаясь в книгах найти ответы на свои вопросы. "Вообще, я очень необразованный, но читаю много", — исповедуется Холден. Но все равно столкновения с реальной жизнью не избежать, и Холден конфликтует с учителями, родителями, одноклассниками. Он очень стеснителен, обидчив, нелюбезен, зачастую бывает просто груб, насмешлив. Такой характер складывается у Колфилда из-за душевного одиночества, из-за того, что его жизненные ценности не совпадают с критериями взрослых. Холдена возмущает "показуха" и отсутствие самой элементарной человечности. Кругом обман и лицемерие: лгут в привилегированной школе, уверяя, что воспитывают хороших людей. Пытаясь уйти от лжи, недоверия между людьми, герой выстраивает собственный мир.