Идейные истоки и предпосылки формирования мировоззрения Аль-Фараби

Имеется более универсальная, исходящая из суфистских кругов, версия о процессе исламизации Центральной Азии и роли в нем Ясави. Данные об этой версии мы заимствуем из исследования Дэвида Де Визе "Легенда Ясави об исламизации Туркестана". Привлекая к рассмотрению один ранее неизвестный и неизученный текст, он относит его с ясавийскому циклу изображения истории, называемому им "священной историей". Рассматриваемый текст по предположению Визе был написан в XIV в. ясавийском шейхом Ходжа Исхаком, сыном Исмаила Аты. Последний, утверждается в разбираемом тексте, был посвящен в "Ясави тарика" своим родным отцом Ибрагимом Атой, который в свою очередь был обращен Сюксюк Атой, учеником непосредственного последователя Ахмета Ясави, известного под именем Суфи Мухаммед Данышпан. Генеалогию Исмаил Аты и Ходжи Ахмета Ясави автор источника возводит к потомку самого Мухаммеда, третьему сыну знаменитого Али-Ханафийя. Его потомок в четвертом поколении Абу аль-Каххар имел двух сыновей - Абу ар-Рахмана и Абу ар-Рахима. Абу ар-Рахман (т. е. первый сын Каххара) имел также двух сыновей: Исхак Баба - предка Ясави в десятом колене и Абу аль-Джалила - предка Исмаил Аты в тринадцатом колене. Напомнив о предшествующих сражениях против христиан в Ферганской долине, имевших место перед и во время халифата Али, автор источника рассказывает о битвах, совершенных под руководством Абу ар-Рахима (дяди) и Исхака вместе с Далилем (племянниками) во имя распространения и утверждения ислама в районе Узгенда и Ферганы (указаны города Ош и Баб), Шаша и Исфиджаба (используется и более позднее наименование - Сайрам). Исхак Баб одержал победу над правителем-христианином Сайрама Байт ад-Даром и захватил город Каргалык, крепость близ Тараза. После Исхак Баб совершил паломничество в Мекку и по возвращении в Сайрам заложил "деревянную мечеть" ("Хубан или Кубан, Шубан - Масджид") стоимостью в 3500 таньга. Все это повествование имеет определенную степень достоверности и в смысле изучения процесса исламизации. К тому же здесь содержится "священная история", т. е. указание на исламскую традицию в истории Центральной Азии, а создание и передача таких легендарных "священных" историй есть часть самого процесса исламизации.

Существует, помимо этого, и простая, строго достоверная версия, касающаяся ближайших учителей Ясави. Линия идейного происхождения Ясави восходит к известной в истории центральноазиатского суфизма фигуре Абу' аль-Фармази из Туса (умер в 1084 г.). Его учениками были Ахмад ал-Газали (умер в 1126 г.) и Йусуф ал-Хамадани (1049-1140). Первый - младший брат известного в истории философского мистицизма суннитского теолога, законоведа, философа, автора трактата "Воскрешение наук о вере". Полное его имя Абу Йакуб Йусуф ал-Хамадани ал-Бузакджирди. Родом Йусуф из курдской деревни в провинции Хамадани. Его рано потянуло к науке, для изучения которой он перебрался в Багдад, где он достиг блестящих и замеченных всеми успехов. Но он вдруг отказывается от классного руководства, которое ему было доверено, и от всяких теоретических спекуляций.

Хамадани возвращается к себе на родину, самостоятельно ведет проповеди в Мерве, Герате, Бухаре. От него ведут свое происхождение две линии - персидская, к Абу ал-Халик ал-Гиждувани и тюркская, к Ахмету Ясави, ставшему прародителем всех тюркских суфиев. Странники, миссионеры, народные проповедники, именуемые “баба”, распространили учение Ясави в Туркестане, среди киргизов, в районе Волги, Хорасане, Азербайджане, Малой Азии. В Иране ясавизм был распространен Хаджи Бекташем. Учеником Ясави был Сулейман Бакыргани Хаким Ата (умер в Хорезме в 1186 г.). Ясави определил русло развития народной струи в новоисламской цивилизации тюрков. Важно было соединить новую религиозную идеологию с массовым сознанием тенгрианско-шаманистским, зороастрийским, чему позже историками присвоили квалификацию "тюркского народного мусульманства". Выдающуюся роль в этом процессе сыграло ясавийское движение, которое проповедью справедливости, нравственного очищения и совершенствования человека нашло отклик в душе тюркского народа. Свидетельство тому - многочисленные культы суфиев-святых, ставшие местами паломничества.

О Ясави говорят как основателе "тюркского" пути мистического познания в исламе. Признавая значимость его идей о единой сущности всего сущего, о близости и даже тождестве процесса познания бога самосознанием, о необходимости собственного духовного опыта на пути созерцания, общения, соединения с богом, исследователи отмечают адаптацию этих идей к народному миросозерцанию. Но, помимо всего сказанного, Ясави вошел в историю духовной культуры с точки зрения участия в процессе персидско-тюркского языкового взаимовлияния как большой мастер художественного слова, понятного и близкого простому люду. Произведение Ясави - общее духовное достояние всех тюркских народов. До сих пор все тюрки могут читать текст "Хикметов" без перевода, хотя он написан на кипчакском диалекте. В лексике и образах Ясави мы видим реалии кочевой жизни. Насколько прочно духовные искания поэта-мыслителя вошли в тюркское сознание можно судить, в частности, по творчеству казахских акынов. Самоопределение человека невозможно без духовного напряжения, без искренней самоотдачи вплоть до готовности пожертвовать жизнью - таков важнейший идейно-нравственный урок, который подсказывается жизнью и творчеством Ахмета Ясави.

Судебная и законотворческая деятельность Абая

С 15 лет Абай часто присутствовал на судебных разбирательствах. А в 20 лет он уже сам славился как хороший оратор и знаток обычаев степи, подававший надежды со временем стать знаменитым бием. Об авторитете Абая-бия свидетельствует и то, что он неоднократно избирался посредником-примирителем (Тюбе-бием) при спорах представителей разных уездов.

Абай много лет занимал должность судьи (бия) и волостного управителя. В рапорте, подписанным генерал-майором Галкиным от 25 августа 1903 г. на имя военного губернатора Семипалатинской области, говорилось, что "Ибрагим Кунанбаев имеет от роду 60 лет, женат на 3 женах, от которых имеет около 20 человек детей, обладает состоянием 1000 лошадей и 2000 баранов, человек он весьма развитый и умный, служил 2 трехлетия бием и три трехлетия управителем Чингизской волости, затем одно 3-летие прослужил Управителем Нукурской волости по назначению от правительства. Служба Кунанбаева отличалась разумною исполнительностью и энергией, преданностью правительству и отсутствием фанатизма"[6].

Рассматривая дела в качестве бия, Абай проявлял глубокое знание правовых обычаев, стремился тщательно разобраться в деле и справедливо его разрешить. В то же время, Абай старался и беспристрастно установить действительных виновных, что нравилось далеко не всем, особенно из числа тех, кто благодаря своей знатности или богатству, рассчитывал на более благосклонное отношение, именно к ним со стороны молодого бия. "Нет сомнения в том, – писал А. Букейханов, – что Абай в старое время оправдал бы пророчество родной степи: сделался бы бием, право судить которого создавалось не формальным избранием, а признанием его таланта, как устанавливается слава писателя и артиста. Новое время, характерное успехами и упрочением в степи ислама, обратило внимание Абая на знания, заключающиеся в книгах на арабском, персидском и тюркском языках. Благодаря досугу и способностям, он самоучкою достиг того, что выучился арабскому и персидскому языкам, на которых свободно читал, и приобрел имя знатока священных книг"[7].

Абай был известен не только как бий, но и как законодатель степи. В 1885 г. в местечке Карамола на берегу реки Чар (отсюда одно из названий документа – "Чарское положение") был принят один из первых правовых документов на казахском языке, изданный типографским способом и распространенный среди казахского народа. Он представлял собой свод обычаев и законов степи, был принят на чрезвычайном съезде более ста биев ряда уездов Семипалатинской области. По предложению военного губернатора Семипалатинской области бии избрали своим председателем на съезде Абая (ему тогда было около сорока лет). Есть данные о том, что именно Абаем разрабатывался представленный на съезд этот документ и что он огласил подготовленный нормативный акт, состоявший из 93 статей (параграфов), который был единодушно одобрен присутствующими.[8] В законоположении предпринималась попытка синтеза обычного права казахов и некоторых положений российского законодательства, что должно было обеспечить преемственность развития права и в то же время некоторое сближение законов степи и законов российской империи в варианте, приемлемом для нормального и естественного в целом развития казахского общества. В заключительном параграфе 74 говорится, что ереже составлено "по народному обычаю и по совести нашей и по справедливости"[9].

Еще предстоит детально проанализировать этот памятник обычного права (ереже). Но можно обратить внимание на ряд его интересных черт. В седьмом параграфе документа признавалось право сторон по обычному праву, принадлежащих к двум разным уездам, по соглашению определять место рассмотрения спора[10]. Данное правило обычного права ближе не к государственному суду конца XIX – начала ХХ веков, а принципам современных третейских судов и международных арбитражей, предусматривающих возможность соглашения сторон и о месте рассмотрения спора и даже о праве, на основании которого спор будет рассматриваться.

Наряду с выслушиванием свидетельских показаний, суд биев, в соответствии с положениями ряда статей допускал и такое доказательство как принесение присяги. В параграфе 14 записано, что присяга выполняется "перед Кораном в присутствии муллы волости ответчика"[11]. В параграфе 17 устанавливалось, что "присяга должна быть выполнена до захода солнца".[12] Бии фиксировали – кто избран для принесения присяги, какое количество скота или имущества необходимо будет выплатить в случае ложной присяги.

Согласно параграфу 27 ереже за умышленное убийство мужчины устанавливался кун в размере 100 верблюдов, за случайное убийство – 50 верблюдов. За убийство женщины кун уменьшался в два раза соответственно вине. Интересно, что предусматривалось правило, что "за убийство мужа женою или жены мужем куна не полагается".[13]

Замужняя женщина, увезенная или бежавшая с любовником согласно параграфу 31 возвращалась в волость прямо на съезд биев и этот суд принимал решение по делу. Если муж соглашался взять назад жену, то с увозившего брался штраф от 1 до 3-х девяток (определенное количество разного скота). Если муж отказывался жить с бежавшей женой, то она оставалась у увезшего ее и тот должен был выплатить калым, а жене не выдавалось приданое. Особые нормы относились к увозу просватанной невесты.[14]

За прелюбодеяние предусматривалось наказание розгами и мужчины, и женщины (параграф 30) . Драки, беспорядки, неподчинение представителям местной власти наказывались штрафами, в том числе денежными. В некоторых случаях применялся и арест по приговору управителя.[15]

За воровство (кроме кражи у дяди или у деда племянниками и внуками) вводилась имущественная ответственность, а также телесные наказания до 60 ударов и арест до месяца. При этом, считалось, что наложение комплексного строгого наказания бием обязательно. Лица, совершившие повторную кражу у своих родственников, могли быть наказаны по требованию потерпевшего.[16]

Гуманистический характер законов Абая прослеживается в ряде статей. Ереже было ориентировано на воспитание и стимулирование взаимопомощи людей, их взаимной поддержки в сложных ситуациях. Так, согласно параграфу 35 виновные в неоказании помощи утопающим, во время бурана и т.п. должны были быть подвергнуты "взысканию по большей девятке скота".[17] В ряде параграфов ереже проявлялась и его общесоциальная направленность. Так, в параграфе 36 вводилась ответственность за неприятие мер против гибели, упадка скота, мер, препятствующих распространению эпизоотий, за порчу арыков, колодцев, мостов и других общественно необходимых сооружений.[18]

В этом нормативном документе предусматривались положения, которые должны были защитить, оградить от притеснений царской администрации казахское население – свои суды, свои законы, привлечение мул в качестве посредников и принимавших присягу, ведение метрических книг "по-киргизски",[19] не признание в суде биев профессиональных адвокатов, а качестве доверенных лиц – недопущение русских и татар (допускались доверенные казахи из того же уезда),[20] и т.д.

В целом, приведенные и многие другие положения правового документа, подготовленного Абаем содействовали решению комплекса задач по регулированию общественных отношений, синтезу обычного права и отдельных норм российского законодательства, а также вовлечению в правовое регулирование потенциала нравственных норм и представлений о справедливости населения

Критические политические и правовые идеи Абая

Возникновение власти правителей Абай связывал с естественным стремлением людей к упорядочению общественной жизни, к самореализации, защите от возможных посягательств на их жизнь, имущество, права. "Говорят, – писал Абай, – …"Когда каждый сам по себе бий, не ужиться и на бескрайних просторах, когда есть глава общины, не сгореть и в огне". Люди, признав эту истину, приносили жертву святым духам, и помолясь, отдавали бразды правления всеобщему избраннику и впредь старались поддерживать во всем, скрывая его недостатки и славя достоинства. Относились к нему с должным почтением, слушались и неукоснительно повиновались, тогда и влиятельные лица не переступали пределов благоразумия. Как им было не заботиться о людях, когда все были братьями, и достояние у них было общее.

И второе – люди свято берегли и дорожили единством. Стоило кому-то призвать на помощь других, упомянув при этом имена предков, как все бросались на выручку, забыв обо всех обидах и раздорах, охотно шли на уступки и жертвы".[21]