Логика обьяснения в научном познании

     Как, например, Фарадей объяснил непонятный до него опыт Араго? Этот опыт состоял  в следующем: если над магнитной  стрелкой вращать медный диск, то стрелка  также начнет вращаться в том же направлении; и обратно, если над подвешенным медным диском вращать магнит, то вскоре и диск начнет вращаться. Медный диск не намагничивается, поэтому магнит не может оказывать на него никакого влияния. Так почему же он все-таки вращается? Это было неясно и требовало объяснения. Фарадей ввел представление о магнитных силовых линиях, окружающих намагниченное тело; об индукционном токе, возникающем в теле при пересечении магнитных силовых линий; о порождении магнетизма электрическим током. Это позволило ему сформулировать эксплананс искомого объяснения в виде ряда законов: «Каждый магнит окружен магнитными силовыми линиями»; «Если проводник пересекает магнитные силовые линии, то в нем возбуждается электрический ток»; «Индукционный электрический ток порождает в проводнике магнетизм, т.е. делает его магнитом»; «Если один из находящихся рядом магнитов вращается, то начинает вращаться и другой магнит» и т.п. Присоединив к этим общим утверждениям единичное высказывание «Данный магнит, подвешенный вблизи от медного диска, вращается», Фарадей смог вывести из них экспланандум: «Поэтому вращается и медный диск». Он связал это вращение с действием законов природы, т.е. показал, что оно было необходимо. И если раньше казалось странным, что медный диск вращается, то теперь было бы странным, если бы он остался в покое.

     Вторая  важная особенность дедуктивно-номологического  объяснения, на которую следует обратить внимание, тесно связана с первой. Общее утверждение, входящее в его эксплананс, должно быть законом природы, т.е. выражать необходимую связь явлений. В противном случае мы не получим объяснения. По своей логической форме закон природы неотличим от так называемых «случайно истинных обобщений», т.е. некоторых общих утверждений, которые в силу случайных обстоятельств оказались истинными, например, «Все жильцы нашего подъезда имеют загородные дачи», «Все члены данного ученого совета – лысые», «Возраст всех присутствующих в данной аудитории не превышает 30 лет» и т.п. И законы природы, и случайно истинные обобщения выражаются общими высказываниями, но последние нельзя использовать для объяснения. Например, пусть истинно высказывание «Все мои друзья знают английский язык». Кто-то спрашивает об одном из моих друзей: «Почему это Г. так хорошо знает английский язык?». Я даю ему «объяснение»: Г. – мой друг, а все мои друзья хорошо знают английский язык, вот поэтому-то и Г. хорошо знает английский язык. Конечно, это никакое не объяснение: дружба с кем-то не является причиной хорошего знания иностранного языка, и возможно, уже завтра мое обобщение станет ложным, если мне посчастливится подружиться с человеком, не знающим английского языка.

     Но  отличить закон от случайно истинного обобщения может только научная теория: если общее высказывание включено в теорию, то оно выражает закон природы; если же общее высказывание не является элементом теории, то скорее всего оно является лишь случайно истинным.   

      Рациональное объяснение

     Если  для объяснения природных событий  и фактов используется дедуктивно-номологическая схема, то для общественных наук, имеющих  дело с объяснением человеческих действий, предлагаются иные формы  объяснения. Первая статья Гемпеля  по проблеме объяснения содержала попытку распространить дедуктивно-номологическую схему на область истории. В ответ на эту попытку канадский философ У.Дрей постарался показать, что в истории используются иные типы объяснений, в частности, тот, который он назвал «рациональным» объяснением.

     Суть  рациональной объяснения Дрея заключается  в следующем. При объяснении поступка некоторой исторической личности историк  старается вскрыть те мотивы, которыми руководствовался действующий субъект, и показать, что в свете этих мотивов поступок был разумным (рациональным). Для иллюстрации и пояснения мысли Дрея рассмотрим один из типичных примеров исторического объяснения.

     Всякий, знакомившийся с русской историей, по-видимому задавал себе вопрос, почему русский царь Иван Грозный, отличавшийся, как известно, жестоким деспотизмом и постоянно обуреваемый страхом потерять трон, вдруг в 1575 г. добровольно отрекся от престола и уступил его татарскому хану Симеону Бекбулатовичу, состоявшему на русской службе? Историк так объясняет этот необычный поступок царя. Грозный вел постоянную борьбу с боярами – потомками русских удельных князей. В течение ряда лет в качестве орудия борьбы он использовал опричнину, которая нанесла серьезный удар боярской аристократии и содействовала укреплению самодержавия. Однако в конце концов опричники вызвали к себе такую ненависть во всех слоях русского общества, что Грозный был вынужден отменить ее. Но боярство все еще внушало царю опасения. Введению нового режима террора препятствовала Боярская дума. «Полностью игнорировать Боярскую думу было рискованно, особенно в тот момент, когда обнаружилось, что охранный корпус царя – его «двор» - недостаточно надежен. Видимо, царь и его окружение долго ломали голову над тем, как без согласия думы возродить опричный режим и в то же время сохранить видимость законности в Русском государстве, пока склонность к шутке и мистификации не подсказала царю нужное решение. На сцене появилось новое лицо – великий князь Симеон. Трагедия неожиданно обернулась фарсом» (Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1980, с.200). Итак, комедия отречения понадобилась царю для того, чтобы без помех свести счеты с теми, кто еще уцелел после всех предыдущих репрессий. Согласно модели Дрея, данное объяснение можно реконструировать так: Грозный считал, что в сложившейся ситуации разумно прикрыть свои действия подставной фигурой. Поэтому он и посадил на свое место Симеона Бекбулатовича.

     Появление модели объяснения Дрея вызвало оживленную полемику среди методологов науки. Центральным вопросом был вопрос: можно ли считать рациональное объяснение научным? Представители методологии естествознания утверждали, что дедуктивно-номологическая схема объяснения является универсальной, она должна использоваться при объяснениях в любой области, а модель объяснения Дрея не является научной, ибо она не использует законов. Если объяснить значит подвести объясняемое под закон, то рациональное объяснение нельзя считать подлинно научным объяснением.

     Их  противники указывали на то, что  объявлять дедуктивно-номологическую схему объяснения единственно научной значит считать, что идеалы и нормы научного исследования, выработанные современным естествознанием, являются универсальными и те дисциплины, в которых эти нормы нарушаются, исключаются из числа наук. С этим трудно согласиться. Видимо, следует признать, что общественные науки – полноправные члены содружества наук, хотя и отличные от наук о природе. Нарушение идеалов и норм естественнонаучного исследования в области общественных наук должно рассматриваться как свидетельство ограниченной справедливости этих норм. В частности, вслед за Дреем, методология обществознания должна искать такие схемы объяснения, которые используются именно в науках о человеке.   

      Интенциональное объяснение. Практический силлогизм

     Хотя  Дрею принадлежит та заслуга, что именно он одним из первых привлек внимание к особенностям объяснений в истории, его собственная модель страдала по меньшей мере двумя существенными недостатками.

     Один  из них – это неясность понятия  рациональности, на которое опирается  эта модель. Историк не может руководствоваться тем стандартом рациональности, который распространен в его время. Он должен реконструировать представления о рациональности людей изучаемой им эпохи. Более того, ему нужно установить, какими представлениями о рациональности руководствовался тот самый индивид, поступок которого требуется объяснить. Если принять во внимание то обстоятельство, что даже современные представления о рациональности весьма расплывчаты, то приходится признать, что историческая реконструкция понятия рациональности представляет собой весьма сложную и неопределенную задачу.

     Второй  недостаток заключается в существенной ограниченности области применения рационального объяснения. С точки  зрения Дрея. Объяснить некоторый  поступок – значит показать, что  он основывался на разумном расчете. Критики Дрея сразу же указали на то, что чаще всего люди действуют без всякого расчета – под влиянием импульса, желания, страсти. Поэтому модель Дрея может быть использована для объяснения сравнительного небольшого числа человеческих поступков, которые были предприняты после серьезного размышления. Вот эти довольно очевидные слабости рационального объяснения Дрея и привели к тому, что вскоре оно уступило место телеологическому, мотивационному или, как стали его называть, интенциональному объяснению. Последнее не связано с понятием рациональности и охватывает весьма широкую сферу человеческих действий и поступков.

     Существо  интенционального объяснения заключается в указании на намерение, цель индивида, осуществляющего действие. Например, мы видим бегущего человека и хотим объяснить, почему он бежит. Объяснение состоит в указании на цель, которую преследует индивид: он хочет успеть на поезд, поэтому и бежит. При этом нет речи об оценке рациональности его поступка и мы не спрашиваем даже, считает ли он сам, что поступает рационально. Для объяснения достаточно отметить, что его цель или интенция заключаются в том-то и том.

     Логической  формой интенционального объяснения является так называемый «практический силлогизм». Разделение выводов на теоретические и практические восходит еще к Аристотелю. Одна из посылок практического вывода говорит о некотором желаемом результате или о цели, другая посылка указывает на средства к достижению этой цели. Вывод представляет собой описание действия. Поэтому рассуждение и называется «практическим» силлогизмом. Его примерная схема выглядит следующим образом:

     Агент N намеревается (желает, стремится) получить а.

     N считает, что для получения а нужно совершить действие b.

     N совершает действие b.

     По-видимому, это одна из самых простых схем практического рассуждения. Ее можно усложнять, вводя в посылки указание на время, на отсутствие помех для действия, на отсутствие у агента других целей в этот момент и т.д. Однако все характерные особенности объяснений данного типа представлены уже в этой простой схеме. По-видимому, такие схемы объяснения широко используются в общественных науках – истории, социологии, юридических дисциплинах, экономике и т.д.

     Дискуссии по проблемам научного объяснения способны иногда породить впечатление, что защитники специфического характера объяснений в общественных науках вообще отрицают наличие законов, скажем, в истории развития человеческого общества. Действительно, вопрос порой ставится так: либо дедуктивно-номологическая схема и признание законов, либо только интенциональное объяснение и отрицание законов. Конечно, эта дихотомия ошибочна. В целом позиция «интенционалистов» является гораздо более мягкой: отстаивая специфику интенционального объяснения по сравнению с дедуктивно-номологическим, они, как правило, согласны с тем, что и в сфере общественных наук во многих случаях при объяснении используются законы и дедуктивно-номологическая схема.

     В частности, историки широко используют естественнонаучные законы для оценки и критики исторических свидетельств, при реконструкции способов возведения сооружений древности, при анализе хозяйственной деятельности и ее результатов древних государствах и т.п. Вот один из примеров. Царь Василий Шуйский после своего восшествия на престол объявил народу, что царевич Дмитрий, живший в Угличе, в своей смертный час играл орехами и обагрил их своей невинной кровью, когда пал от ножа убийцы. Мощи Дмитрия выкопали, привезли в Москву и выставили в церкви. Все могли видеть эти пресловутые орешки. Сохранились свидетельства очевидцев, сумевших даже разглядеть на них пятна крови. «Можно ли доверять таким показаниям? – ставит вопрос историк. – Как поверить в сохранность орешков, пролежавших в земле на разлагающемся трупе в течение 15 лет? Как поверить, что свидетель, на мгновение протиснувшийся к гробу, увидел следы крови на почерневших орехах, которые по всем законам природы давно должны были обратиться в прах? Одно из двух. Либо путал свидетель, писавший через 15 лет после обозрения мощей, либо в гробу действительно лежали ярко размалеванные орехи, и эта улика, грубо сфабрикованная теми, кто открыл мощи, ввела очевидца в заблуждение».

     При объяснении крупных исторических событий  – войн, восстаний, революций, падений  государств – историк опирается  на законы общественного развития. Каждое значительное историческое событие представляет собой единство необходимого и случайного. Необходимая, глубинная сторона общественных событий и процессов получает гипотетико-дедуктивное объяснение, включающее ссылку на социальные законы. Даже действия отдельных личностей – в той мере, в которой эти личности представляют определенные общественные слои и группы, - могут быть объяснены посредством дедуктивно-номологической схемы как действия, типичные для данного слоя и вытекающие из его социально-политических интересов. Однако свести историю к выявлению только необходимой, закономерной стороны событий прошлого значило бы превратить ее в философию или социологию. История говорит не только о том, что должно было случиться, но и показывает, как это реально случилось. Ее интересует не только необходимая сторона исторических процессов, но и те случайности, которые сопровождали осуществление необходимого. Поэтому историк не может отвлечься от конкретных исторических личностей, деятельность которых была включена в то или иное историческое событие, от их мыслей и чувств, целей и желаний. При объяснении же поведения отдельных личностей дедуктивно-номологическая схема неприменима. В этих случаях понимание достигается с помощью иных видов объяснения, в частности, рассмотренных выше.