Принятие христианства на Руси

          Надо отметить, что  еще издревле на Руси было великое  множество различных верований  и богов, и поэтому к русским  людям, обращенным в христианство, их сородичи относились вполне терпимо. Однако такое постепенное, самопроизвольное замещение язычества Христианством  наверняка растянулось бы на сотни  и тысячи лет (хотя оно до сих пор  так и не завершено), что не смогло бы обеспечить дальнейшее быстрое развитие Руси. Но значительный толчок к принятию христианства на Руси сделала Ольга  – вдова убитого древлянами князя  киевского. После кровной мести  древлянам, как говорит Карамзин, она "достигла уже тех лет, когда  смертный, удовлетворив главным побуждениям  земной деятельности, видит близкий  конец ее перед собою и чувствует  суетность земного величия. Тогда  истинная Вера, более нежели когда-нибудь, служит ему опорой или утешением  в печальных размышлениях о тленности  человека. Ольга была язычница, но имя  Бога Вседержителя уже славилось  в Киеве. Она могла видеть торжественность  обрядов Христианства; могла из любопытства  беседовать с Церковными Пастырями  и, будучи одарена умом необыкновенным, увериться в святости их учения. Плененная лучом сего нового света, Ольга захотела быть Христианкою  и сама отправилась в столицу Империи и Веры Греческой, чтобы почерпнуть его в самом источнике. Там Патриарх был ее наставником и крестителем, а Константин Багрянородный - восприемником от купели."¹²

    Ольга, поехавшая в Константинополь  язычницей, возвратилась христианкой, возвратилась с богатыми дарами от императора, и как упоминает Соловьев, лишь одно омрачило ее визит в Византию – уж очень подозрительны были греки, уж очень надменен был двор византийский.

    Следует также отметить, что послужило  причиной принятия Ольгой именно Христианства. Конечно же это несомненные способности  Ольги как лидера, способного понять, что нужно его государству, а  также существования христиан и  зачатков Христианства на земле русской, ведь " Ольга была уже в Киеве  знакома с христианством и  предубеждена в его пользу, это  предубеждение в пользу христианства могло сильно содействовать к  принятию его в Царе-граде, но от предубеждения в пользу до решительного шага еще далеко. Есть известие, что  Ольга еще в Киеве была расположена  к христианству видя добродетельную жизнь исповедников этой религии, даже вошла с ними в тесную связь  и хотела креститься в Киеве, но не исполнила своего намерения, боясь  язычников".¹³ Однако, приняв христианство в Константинополе, Ольга отнюдь не собиралась скрывать это, что было в любом случае невозможно. Она не могла безучастно смотреть на то, как ее сын Святослав, ее окружение, весь народ русский остается в язычестве. Она пыталась уговорить сына принять христианство, однако он упорствовал и не хотел этого. Однако отказ Святослава уже не мог повлиять на общий процесс обращения Руси в христианство. Это было связано с тем, "что новая религия начала принимать видное положение, обратила на себя внимание древней религии, и это враждебное внимание выразилось насмешками. Борьба начиналась: славянское язычество, принятое и руссами, могло противопоставить христианству мало положительного и потому должно было скоро преклониться пред ним, но христианство само по себе без отношения к славянскому язычеству встретило сильное сопротивление в характере сына Ольгина, который не мог принять христианства по своим наклонностям, а не по привязанности к древней религии. Ольга, по свидетельству летописи, часто говорила ему: «Я узнала бога и радуюсь; если и ты узнаешь его, то также станешь радоваться», Святослав не слушался и отвечал на это: «Как мне одному принять другой закон? Дружина станет над этим смеяться». Ольга возражала: «Если ты крестишься, то и все станут то же делать». Святославу нечего было отвечать на это; не насмешек дружины боялся он, но собственный характер его противился принятию христианства. Он не послушался матери, говорит летописец, и жил по обычаю языческому (творил норовы поганские). Эта самая невозможность отвечать на возражение матери должна была раздражать Святослава, о чем свидетельствует и летопись, говоря, что он сердился на мать. Ольга даже ожидала больших опасностей со стороны язычников, что видно из ее слов патриарху: «Народ и сын мой в язычестве; дай мне бог уберечься от всякого зла!»."¹⁴

          Таким образом, можно  сказать, что во времена правления  Ольги христианство стало занимать видное положение и с ней уже  были обязаны считаться язычники. Оно представляло собой альтернативу устаревшему язычеству, способную  объединить и сплотить русский народ. Однако для обращения большинства  русичей в христианство нужна  была сильная рука, рука, имевшая  большую власть и способная силой  заставить креститься русский люд. Именно таким человеком, такой сильной  личностью, приведшей Русь к христианству, стал Великий Князь Киевский Владимир, прозванный Равноапостольным. 

    Владимир - христианин 

    Князь Владимир Святославович, как и его  отец, отнюдь не был приверженцем христианства, напротив, он был истинным язычником, что подтверждается словами Соловьева: "торжество Владимира над Ярополком  сопровождалось торжеством язычества  над христианством, но это торжество  не могло быть продолжительно: русское  язычество было так бедно, так  бесцветно, что не могло с успехом  вести спора ни с одною из религий, имевших место в юго-восточных  областях тогдашней Европы, тем более  с христианством; ревность Владимира  и Добрыни в начале их власти, устроение изукрашенных кумиров, частые жертвы проистекали из желания поднять  сколько-нибудь язычество, дать ему  средства, хотя что-нибудь противопоставить другим религиям, подавляющим его  своим величием; но эти самые попытки, эта самая ревность и вела прямо  к падению язычества, потому что  всего лучше показывала его несостоятельность."¹⁵

    Несомненно  следует отметить, что Владимир, как и Ольга, понимал всю ущербность и упадочность состояния язычества  и пытался найти новую религию, способную встать на место язычество  и объединить народ русский. Однако трудным был путь единодержавного  правителя Руси - князя Владимира  к христианской вере. Дело в том, что в конце X века на Руси господствовало язычество. В жертву богам могли  приноситься и человеческие жизни. Однажды князь Владимир, желая отблагодарить идолов, изъявил согласие на такое жертвоприношение. Жребий пал на сына одного христианина-варяга. Но христианин не только отказался отдать сына, но и обличал безумие идолопоклонничества: «У вас не боги, а дерево; нынче есть, а завтра сгниет, ни едят, ни пьют, ни говорят, но сделаны руками человеческими из дерева; а бог один, которому служат греки и кланяются, который сотворил небо и землю, звезды и луну, и солнце, и человека, дал ему жить на земле; а эти боги что сделали? сами деланные; не дам сына своего бесам!». Толпа растерзала отца и сына. Князь Владимир, присутствовавший при этом, был поражен их бесстрашием и проникся уважением к этой вере, которая так укрепляет дух своих поклонников, что они без колебания идут на смерть ради своей веры. Постепенно Владимир пришел к мысли о замене языческой веры своего народа на одну из религий соседних народов. Об этом слышали многие иноземцы, и от многих вер приходили миссионеры с проповедями. По словам Соловьева: "Греческий проповедник и произвел также сильное впечатление на Владимира; после разговора с ним Владимир, по преданию, созывает бояр и городских старцев и говорит им, что приходили проповедники от разных народов, каждый хвалил свою веру; напоследок пришли и греки, хулят все другие законы, хвалят свой, много говорят о начале мира, о бытии его, говорят хитро, любо их слушать, и о другом свете говорят: если кто в их веру вступит, то, умерши, воскреснет и не умрет после вовеки, если же в другой закон вступит, то на том свете будет в огне гореть. Магометанские проповедники также говорили о будущей жизни, но самое чувственное представление ее уже подрывало доверенность: в душе самого простого человека есть сознание, что тот свет не может быть похож на этот, причем раздражала исключительность известных сторон чувственности, противоречие, по которому одно наслаждение допускалось неограниченно, другие совершенно запрещались. Владимиру, по преданию, нравился чувственный рай магометов, но он никак не соглашался допустить обрезание, отказаться от свиного мяса и от вина: «Руси есть веселье пить, говорил он, не можем быть без того»."¹⁶ Кроме того, непременным фактором, повлиявшим на непринятие магометанства заключалось в том, что кроме бедности своего содержания, оно не могло соперничать с христианством из-за удаленности своих религиозных центров от Руси.

    Христианство  было к тому времени уже "давно  знакомо в Киеве вследствие частых сношений с Константинополем, который  поражал руссов величием религии  и гражданственности. Бывальцы в  Константинополе после тамошних чудес с презрением должны были смотреть на бедное русское язычество и  превозносить веру греческую. Речи их имели большую силу, потому что это были обыкновенно многоопытные странствователи, бывшие во многих различных странах, и на востоке, и на западе, видевшие много разных вер и обычаев, и, разумеется, им нигде не могло так нравиться, как в Константинополе; Владимиру не нужно было посылать бояр изведывать веры разных народов: не один варяг мог удостоверить его о преимуществах веры греческой перед всеми другими." ¹⁷

    Призвав на совет бояр и старцев, Владимир просил у них помощи в выборе веры. Ему посоветовали послать собственных  мудрых мужей в разные страны, чтобы  они узнали какая из вер лучше  подходит его народу. В итоге выбор  пал на греческую православную веру. Послов поразила особая красота и  пышность богослужения в Византии.

    Остановив выбор на греческой вере, Владимир выбрал довольно своеобразный и странный путь к крещению. Он решил завоевать  веру для своего народа, сблизить свою страну с Византийской империей и  заполучить высших священников, учителей веры и другие средства просвещения  для своего народа. Владимир опасался, что сильные и образованные цари не захотят добровольно породниться  с ним, князем незнатного и варварского  народа, и тем более побоится выйти  за него замуж порфирородная царевна, как это и обнаружилось впоследствии.

    Рассуждение чисто человеческое и языческое, но приведшее к той же цели, к  которой вел Владимира Промысел Божий!

    Собрав  свою дружину, "Владимир отправился в поход против греческого города Корсуня (Херсонеса) на Таврическом полуострове (Крыму, вблизи нынешнего Севастополя). Для такого похода на Корсунь Владимир имел множество причин: и выгодное расположение и необходимость беспрепятственного выхода на границу Греческой империи и вышеуказанную причину."¹⁸

    Итак, Владимир решил идти в поход против Корсуня. Корсунь, хотя и небольшой, но важный торговый пункт, находившийся при Черном море и принадлежавший Греческой империи, был издавна  известен Русским. Он был укреплен с  сухого пути толстыми стенами и имел в своем распоряжении значительное войско и торговый флот. С моря к  нему невозможно было подойти близко, а от находившихся с востока и  запада заливов (известных ныне под именами Карантинной и Стрелецкой бухт) он также был огражден стенами, так что мог считаться неприступною крепостью. Но Владимир все таки решился осадить этот город. На легких челнах, с не очень большим войском (6000-8000 чел.), он смело подступил к Корсуню, высадился в одной из близлежащих бухт его и стал осаждать его с сухого пути. Корсуняне, заранее запасшись хлебом и другими необходимыми продуктами, а может быть, и ожидая помощи из столицы, долго не сдавались. Не смотря на это, Владимир угрожал городу стоять даже более трех лет; но, не имея стенобитных орудий и других осадных средств, он долго не мог привести своей угрозы в исполнение. Простояв под стенами Херсонеса 6 месяцев, Владимир, наконец, приказал своим воинам делать приспу (насыпь) к стене города, располагая по ней взобраться на стену и проникнуть в город. Но и этот план взятия города оказался неудачным. Корсуняне, подкопав стену против делаемой насыпи, тайно уносили сыплемую воинами Владимира землю и рассыпали ее по городской площади. Насыпь, таким образом, никак не могла достигнуть желаемой высоты, и Владимир находился в недоумении о причинах этой неудачи. Наконец, почти после 9-месячной осады, на помощь Владимиру подоспело одно обстоятельство: один из осажденных, грек Анастас, неизвестно по каким побуждениям, но, конечно, по воле божьей, пустил в стан Владимира стрелу с привязанной к ней запиской, в которой советовал Владимиру перекопать находившиеся позади его к востоку от стана, трубы, по которым проведена была пресная вода в город из колодезей, находившихся вне города. Узнав об этом, Владимир с благодарностью возвел глаза к небу и воскликнул: "если это сбудется, то я и сам крещуся тут". - Действительно, водопроводные трубы скоро были отысканы и перекопаны, и Корсунь, изнемогая от жажды, вследствие прекращения притока воды, должен был сдаться Владимиру.

    Примечание: "При новейших раскопках в Херсонесе и вокруг Херсонеса открыты остатки указанного водопровода. Трубы проходили через югозападный угол городской стены и проводили воду из тех высот, которые находятся на юге и юго-западе Херсонеса и господствуют над городом. Так как другого водопровода не найдено, то археологи и предполагают, что это тот самый водопровод, не который грек Анастас указал Владимиру. Но здесь возникает недоумение. По указанию Анастаса, водопровод должен находиться на восток от стана Владимира, а если предположить, что стан Владимира находился в долине против главных городских ворот, подле Карантинной бухты, следовательно, тоже на востоке, - то указание Анастаса должно признать совершенно ошибочным: водопровод должен был находиться не на востоке, а на западе от Владимира. Так именно некоторые (Б. Делагард) и предполагают, тем более, что местность, находящаяся вблизи Карантинной бухты и далее к югу, на несколько саженей ниже города, - и по ней не могли быть проведены трубы водопровода. Но это недоумение легко разрешается, если предположить, что Владимир и высадку сделал не в Карантинной, а в Стрелецкой бухте, - и осаду Херсонеса вел не с юга, а с запада: тогда указанный водопровод у него действительно будет не на западе, а на востоке."¹⁹

    Тотчас  по взятии Корсуня Владимир послал в Константинополь к греческим  императорам послов с требованием  выдать за него в замужество сестру их царевну Анну, угрожая в противном  случае сделать и с Цареградом то же, что он сделал с Корсунем.

    В ответ на это императоры написали Владимиру, что у христиан не дозволяется  выдавать девиц-христианок замуж за язычников, и потому, если он крестится, то и просимую невесту получит  и царство Божие наследует  и сделается единоверным с  ними. Тогда Владимир отвечал, что  он давно испытал греческую веру, и ему очень понравилось богослужение их, как передали ему посланные  им для испытания веры мужи. И  потому просил прислать скорее священников  для крещения его и с ними царевну  Анну. Сначала царевна очень долго  не соглашалась идти замуж за варвара, опасаясь - может быть - его жестокости; но императоры убедили ее согласиться  на этот брак, говоря, что она послужит орудием обращения ко Христу сильного царя и целого народа, и избавит  греческую страну от опасного врага, который много зла делал Грекам и впредь может сделать. Уступая  просьбе братьев и покоряясь  воле Божьей, царевна, наконец, решилась отправиться к Владимиру. Императоры проводили ее на корабль с большой  свитой и многими священниками в  Херсонес. Жители Херсонеса с радостью встретили ее на берегу и поместили  в одном из лучших домов на городской  площади за алтарем соборной церкви. У этой же церкви, с западной стороны, по свидетельству летописи, была и  палата Владимира.

    Перед прибытием царевны, Владимир сильно разболелся глазами и уже стал думать, что языческие боги, гневаясь на него за то, что он хочет переменить веру, наслали на него болезнь. Но это  случилось по Божьему усмотрению, чтобы Владимир и сам сильнее  убедился в истинности веры христианской и окружающие его увидели, что  перемена их князем религии не есть только его прихоть или политический расчет. Случилось именно так, что  когда прибыла царевна, то Владимир уже не мог ничего видеть. Царевна, узнав о болезни Владимира, послала  ему сказать, что если он крестится, то скоро выздоровеет. Владимир сказал: "если это сбудется, то христианский Бог истинно велик!," - и потребовал скорей крестить его. Херсонесский епископ  огласил его и крестил. И действительно, едва только во время крещения епископ  возложил руку на Владимира, то он подобно  тому, тотчас прозрел и в радости  воскликнул: "Теперь я увидел Бога истинного!" Многие из его дружины, видя такое чудо, немедленно последовали  его примеру и крестились.

    Так исполнилось желание Владимира! Господь, соблаговоливший сделать  его "избранным сосудом благодати  Своей" и все премудро устраивающий, устроил и крещение Владимира  так, что и он сам убедился в  истинности и святости принимаемой  им веры, и окружающие его увидели  на нем явное действие "благодати  Божией", просветившей его! В самом  деле, с тех пор, как Владимир решился  принять св. крещение по верованию  Греческой церкви, все обстоятельства его жизни "Промыслом Божиим" располагались так, что он более  и более понимал истинность и  величие христианской веры, и в  частности - православия. Уже посланные  Владимиром мужи для испытания веры указали ему, что там, с православными  последователями Христа, Бог пребывает  и что служение Греков лучше всех виденных ими, так что не даром  и бабка его Ольга, мудрейшая  из жен, приняла христианскую веру по Греческому обряду. Еще более открылось  для Владимира действие христианского  Бога при осаде Херсонеса. Монах  Иаков (в житии св.Владимира) говорит, что когда Владимир замыслил идти на греческий град Корсунь, то так молился Богу: "Господи Боже, Владыко всех! Сего у тебя прошу: дай мне взять этот город, чтобы я мог привести христиан и священников в свою землю, и они научили бы мой народ закону христианскому". - Бог услышал молитву его, - и он взял город Корсунь. Эта божественная помощь Владимиру открылась, впрочем, не тотчас при начале осады, но спустя долгое время, после того, как были испытаны и оказались безуспешными бывшие в распоряжении Владимира обыкновенные человеческие средства, и когда Владимир, по-видимому, уже отчаивался в успехе своего предприятия. Из сличения сказаний и летописей об этом событии можно заключить, что только после 9-месячной осады, когда Владимир с недоумением осматривал делаемую его воинами насыпь к городской стене, ему неожиданно подали стрелу с запиской Анастаса, указавшей ему возможность скорейшего взятия города. При этом у него невольно вырвалось восклицание: "Если это сбудется, тогда я и сам крещусь тут". И это сбылось и заставило Владимира твердо уверовать в промыслительное действие христианского Бога о нем. Наконец, окончательно он убедился в величии и истинности христианской веры, когда, по предсказанию прибывшей в Херсонес царевны Анны, во время крещения он сразу исцелился от слепоты телесной и вместе душевной. "Теперь я увидел Бога истинного!", - в радости воскликнул Владимир, выходя из купели крещения здравым духом и телом. И кто не увидит, кто не признает действие "благодати Божией" в этом чудесном событии? Кто не заметит, как Господь постепенно привел князя Владимира к св. купели и сделал его христианином, и облек его силою свыше к просвещению и всего Русского народа? Владимир сам видел и понимал это и постоянно, бросая взгляд на свою жизнь, говорил о своем обращении, как о величайшем деле "милости Божией" к нему. Вот, например, что он пишет в своем церковном уставе, данном им Русскому духовенству: "Вот я князь Владимир, нареченный во святом крещении Василий, посылал во все страны испытать с большим вниманием веру каждого народа. И, рассмотрев со всеми боярами своими законы всех земель, нашел, как светлый и бесценный бисер, истинную одну веру христианскую, которая, по смотрению пришедшего (на землю) Христа, неизреченно просвещает всякого человека, верующего во святую Троицу. Поэтому и я, приняв св. крещение, просвещен был душою и телом и, внезапно исцелившись от постигшей меня болезни, прославил Бога за то, что Он сподобил меня принять таковую благодать".