Жизнь и философия Сократа

    Придя к выводу о неправильности исследования причины бытия, как он ее понимал, эмпирическим путем, на основе данных органов чувств, Сократ перешел к философскому рассмотрению истины бытия в отвлеченных понятиях. С этой точки зрения критерием истины является соответствие того, что познается, своему понятию.

    Своей трактовкой истины в понятиях Сократ перевел проблематику познания в  новую плоскость, сделав предметом философского познания само знание. Все бытие, лишенное собственного разума и смысла, вытеснено из этого предмета, исключение из него. Сократовская философия имеет дело не с бытием, по со знанием о бытии.

    Знание - результат познания в понятиях божественной по своему характеру причины, а вовсе не эмпирического изучения вещей и явлений бытия.

    Понятие в концепции Сократа - это не результат  одних лишь мыслительных усилий познающего субъекта, не просто субъективный феномен человеческого мышления, но некая умопостигаемая объективность разума.

    Так, прекрасное, согласно Сократу, существует само по себе, объективно и независимо, например, от прекрасной лошади, прекрасной женщины или прекрасной книги. Кроме того, понятие прекрасного самого по себе не является результатом индуктивного обобщения схожих через прекрасных предметов в общее определение, но, напротив, предшествует этим предметам и придает им их прекрасный смысл.

    «Я  хочу показать тебе, - говорит Сократ своему слушателю Кебету,- тот вид причины, который я исследовал, и вот я снова возвращаюсь к уже сто раз слышанному и с него начинаю, полагая в основу, что существует прекрасное само по себе, и благое, и великое, и все прочее ..• Если существует что-либо прекрасное помимо прекрасного самого по себе, оно, мне кажется, не может быть прекрасным иначе, как через причастность прекрасному самого по себе. Так же я рассуждаю и во всех остальных случаях». Объективизм Сократа существенно отличает его позицию как от субъективизма и релятивизма софистов, так и от представлений прежней натурфилософии. С учетом этого концепцию Сократа можно назвать философией объективного понятия. Философские воззрения Сократа содействовали формированию идеалистической «линии Платона» (В. И. Ленин). Поэтому было бы явным забеганием вперед и искажением истории развития философской мысли характеризовать позицию самого Сократа как уже сформировавшуюся идеалистическую концепцию.

    Преодолев непоследовательность Анаксагора и  начав трактовать Ум в качестве божественного  разума и единственной причины всех явлений, Сократ именно при помощи умопостигаемого объективного понятия перебрасывает философский мост между божественной истиной и человеческим познанием. Внешне кажется, что по сравнению с Анаксагором Сократ в вопросе о богах сделал шаг назад, к восстановлению их авторитета, но одновременно этот шаг сопровождается дальнейшим успехом рационализма: сконструированная Сократом понятийная связь между богом и человеком по существу трансформирует эту традиционно мифологическую тематику в философскую проблематику. Прогресс, как видим, и тут не был прямолинейным.

    Отмеченная Сократом непоследовательность в позиции Анаксагора была следствием наличия в прежней натурфилософии двух по существу различных компонентов – естественнонаучного и философского. Первоначально сосуществование этих разнородных начал было неизбежным и, несомненно, плодотворным. Об этом убедительно свидетельствует прогресс натурфилософских исследований: от Фалеса до Анаксагора. Ко времени Сократа, однако, внутренняя противоречивость и разноплановость двух компонентов натурфилософии стали очевидны. Прежнее единство философских и естественнонаучных исследований в рамках натурфилософии пережило себя. Дальнейший прогресс познания требовал размежевания и самостоятельно  развития составных частей натурфилософии.

    Сократ  развил философский аспект проблематики этой переходной ситуации, тем самым косвенно показал, что натурфилософия представляла собой симбиоз тогдашней науки и философии. Он вырвал философию из натурфилософского тупика и освободил ее от естественнонаучных исследований. Сократовский переход к моральной философии не означал, однако, что Сократ занял какую - то враждебную позицию к тогдашней натурфилософской науке. Даже на суде, будучи сам обвиненным в натурфилософском испытании того, «что под землею» и «что в  небесах», Сократ хотя и отвергает собственную причастность к таким занятиям, но не собирается бросать «укор подобной науке и тому, кто достиг мудрости в подобных вещах».

    Отход от натурфилософии не означал также, что Сократ перестал интересоваться явлениями природы, строением земли, неба и космоса, т. е. традиционными натурфилософскими вопросами. Природа продолжала привлекать его внимание, хотя, правда, не в естественнонаучном, а, скорее, в философском и мифологическом плане. Характерно при этом, что сократовская философия природы, интерпретация им земных и небесных явлений, строения мироздания и т. п. носят отчетливо выраженный этический смысл и служат обоснованию главных положений его моральной философии.

    Суждения  Сократа о природе, Земле, небе и  космосе, приведенные в диалогах Платона, опираются на древние мифы и легенды, космогонические и  теогонические поэмы и сказания, на ряд положений прежней натурфилософии. Человек и вселенная, согласно сократовской версии строения мира, находятся в разумной и целесообразной гармонии, предопределенной божественным замыслом.

    Любопытны те космогонические представления, которые с опорой на мифы развивает Сократ для обоснования своих этических воззрений. Лучшие и худшие части Земли и вселенной как бы заранее приготовлены для тех, кто заслуживает наказания за пороки и воздаяния за добродетели. Да и весь космос телеологически приноровлен к целям реализации сократовской этики. Пользуясь случаем, обратим внимание и на информативную сторону восходящей к мифам сократовской космогонии. Приведем, прежде всего, сократовское обращение к мифу, в котором присутствует некий, весьма странный для тогдашних землян, взгляд из космоса на Землю. «Итак, друг,- говорит Сократ своему слушателю Симмию, - рассказывают прежде всего, что та Земля, если взглянуть на нее сверху, похожа на мяч, сшитый из двенадцати кусков кожи и пестро расписанный разными цветами. Краски, которыми пользуются наши живописцы, могут служить образчиками этих цветов, но там вся Земля играет такими красками и даже куда более яркими и чистыми».

    Вслед за этим рассказом, весьма смахивающим  на репортаж о Земле с космической орбиты, приведем другой любопытный фрагмент сократовской беседы, повествующий уже об отрыве от Земли и выходе в космос. «…Мы, говорит Сократ о людях, - живем в одной из земных впадин, а думаем, будто находимся на поверхности, и воздух зовем небом в уверенности, что в этом небе движутся звезды. А все оттого, что, по слабости своей и медлительности, мы не можем достигнуть крайнего рубежа воздуха. Но если бы кто-нибудь все-таки добрался до края или же сделался крылатым и взлетел ввысь, то, словно рыбы здесь, у нас, которые высовывают головы из моря и видят этот наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел бы тамошний мир. И если бы по природе своей он был бы способен вынести это зрелище, он узнал бы, что впервые видит истинное небо, истинный свет и истинную Землю».

    Перед нами - одна из версий мифа о космическом  путешествии. Даже современный автор, если он не искушен в тонкостях космической науки, не изложил бы данную тему доходчивей и понятней для простых слушателей, чем это сделано в мифе, к которому апеллирует платоновский Сократ. Содержательно- информационная сторона мифа, переданная примитивными средствами донаучной  мысли, представлена здесь весьма наглядно.

    Сократовскoe обращение к вопросам о целесообразном устройстве мира, космической гармонии, божественно предопределенной всеобщей связи явлений и т. п. преследовало прежде всего этические интересы и было нацелено на выяснение направлений и границ целесообразной траты человеком своих познавательных усилий. «Потому  и о природе вещей, - пишет Ксенофонт о Сократе, - он говорил не как большая часть других и не рассматривал как произошел так называемый софистами «космос» и по каким законам существует каждое небесное явление; мало того, умствующих об этом он выставлял даже смешными. Сократ, прежде всего, смотрел у них, приступают ли они к умствованию об этом, убедившись, что достаточно уже знают человеческое, или же они, оставив человеческое и рассматривая чудесное, думают, что дело делают. Он даже находил странным, что человеку невозможно исследовать это, потому что даже очень славящиеся  говорением об этом излагают неодинаково друг с другом, и даже относятся один к другому подобно исступленным».

    Сократу, увлеченному человеческой проблематикой, была чужда эта «исступленность» современных ему спорщиков о камнях, эфире, воде, земле. Реально значимая для человеческой жизни польза тогдашней младенческой натурфилософской науки была небольшой и, видимо, не выходила сколько-нибудь заметно за рамки практически выработанного умения и технического мастерства эллинских ремесленников, земледельцев, строителей, врачей, кормчих и других специалистов - практиков. Удивление, вызывали, пожалуй, только предсказания (в частности, Фалесом: и Анаксагором) солнечных затмений. В остальном положения и выводы тогдашней научной мудрости были весьма далеки от той практической значимости, которая могла бы явиться мощным дополнительным стимулом и аргументом в ее пользу. Но наука в то время еще не сумела пробить узкий горизонт ручного труда, который долго оставался основным и видом производственной деятельности. Ведущим двигателем тогдашней науки был не практический эффект, а познавательный интерес исследователей-одиночек. Подобное состояние современной ему натурфилософской  науки делает понятным скептическое к  ней отношение Сократа. Кроме того, телеологические представления выигрышно отличались своей цельностью и гармоничностью от противоречивой и фрагментарной картины мира в изображении натурфилософов.

    Истинное  познание, как его понимал Сократ, призвано дать человеку верные ориентиры для его повседневной жизни. Поэтому ценность всякого познания - природных, людских и божественных явлений и отношений - в том, чтобы научиться разумно вести человеческие дела.

    Дорога  самопознания ведет человека к пониманию  своего места в мире, к уяснению того, «каков он по отношению к пользованию собой как человеком». «Не ясно ли теперь,- продолжает Сократ,- что вследствие знаний себя люди испытывают много хорошего и вследствие ложных представлений испытывают много дурного? Человек, знающий себя, знает и то, что для него будет хорошо, и различает то, что может сделать и чего не может».

    Философски  возвысив разум и признав за ним  универсальную мощь, Сократ подчинил его господству все космические и земные дела. Знание в трактовке Сократа предстало в качестве единственного должного регулятора и надлежащего критерия человеческого поведения. Тем самым он вдохнул новую жизнь в старую мудрость: «Познай самого себя».(2, с.12-22)

«СПОРЫ О СПОРЩИКЕ»

    Трагический финал Сократа придал всей его  жизни, его словам и делам, учению и личности уникальную цельность  и завершенность, неувядаемую привлекательность. Конец, как говорится,- делу венец. Насильственная смерть обрамила все сократовское особым ореолом нецоддельности и высокой правды. Она оказалась одной из тех сократовских загадок, интерес к которым пережил античность, средневековье, новое время и сохранился до наших дней. Казнь Сократа, подведя итог прошлому, стала исходным пунктом ого духовного шествия сквозь века.

    Смерть  Сократа всколыхнула афинян и  приковала к нему их внимание. Вспоминали пророчество сирийского мага, предсказавшего Сократу насильственную смерть. Обсуждали и сократовские слова о возмездии, которое постигнет его обвинителей. Вскоре после сократовской казни, сообщает Диоген JIаэртский, афиняне, раскаявшись в содеянном и считая себя введенными злоумышленно в заблуждение, приговорили Мелета к смерти, а остальных обвинителей - к изгнанию. Сократу же была сооружена JIизиппом бронзовая статуя, которая выставлялась в афинском музее Помпейон.

    И воодушевленный этой идеей праведного возмездия, Диоген JIаэртский много веков спустя посвятил памяти Сократа следующую эпиграмму, приводимую в его книге о знаменитых философах:

    Пей на Олимпе нектар, о Сократ!

      Боги всемудрые мудрым тебя объявили,

      Твои ж афиняне, тебе протянувшие  яд,

      Сами устами твоими его и испили.

    О наказании врагов Сократа сообщают и другие древние авторы. Так, по Диодору, обвинители Сократа были казнены без суда. По сведениям Плутарха, они повесились, презираемые афинянами и лишенные ими «огня и воды». По версии ритора Фемистия (IV в. н. э.), Анит был побит камнями.

    Возможно, все эти сведения о раскаянии  и возмездии во многом преувеличены и являются последующей исторической данью прозревших потомков трагической судьбе Сократа. Но, зная склонность его соотечественников к пересмотру содеянных ими под горячую руку несправедливостей, легко допустить их раскаяние и в данном случае тем более, что дела была, как говорится, сделана, а раскаяние - не только целительная процедура очищения от вины и ответственности перед казненным, но и форма причащения к его нараставшей славе. Живой Сократ был тягостен и невыносим для современников, но, уйдя из жизни, он возвысился над той суетной игрой страстей и мнений, которой всегда нужны безмолвные кумиры.

    Уже вскоре после казни Сократа устные споры о нем стали дополняться все разраставшейся литературной полемикой. Значительную активность в этом направлении развили ученики и последователи Сократа, которые в модном тогда жанре «апологии» отстаивали его взгляды и позицию, правоту его дела. С подобными «апологиями Сократа» выступили Платан, Ксенофонт и Лисий, а в дальнейшем также и стоик Теон из Антиохии, платоник Теодект из ликийской Фаселиды, Деметрий Фалерский (IV-III вв. до н. э.). Этот жанр пользовался в древности большой популярностью. И даже много веков спустя ритор Либаний (IV в. н. э.) разрабатывал свою версию защитительной речи Сократа на суде в духе традиций данного жанра.

    Антисократовское  направление противопоставило «апологиям» сократиков жанр «обвинения», «обвинительных речей». Так, в первое послесократовское десятилетие эту литературную форму использовал афинский ритор и писатель Поликрат.

    Судя по сохранившимся источникам и сведениям, уже в античных спорах о Сократе успех сопутствовал его приверженцам, сократикам, которые явно превосходили своих идейных противников талантам, числом и организованностью.

    Каждая  из соперничавших между собой  сократических школ - платоники, киники во главе с Антисфеном, киренаики-гедонисты во главе с Аристиппом, мегарики во главе с Эвклидом, элидская шкала во главе с Федоном и др. внесла свою ленту в общее для всех сократиков дела духовной реабилитации учителя в качестве образцового человека и философа.