Ульяновский государственный технический университет

Кафедра «История и культура» 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Реферат

по  теме: «Чайная церемония в Японии» 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

                                                                                      Выполнила:   ст. гр. Фкд-21

Баширова  Д.Ф.

                                                                                Научный руководитель:

Сидорова  Г.П.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Ульяновск

2009

Содержание

Введение

    Японская  чайная церемония - что это? Традиция, искусство, блажь или что-то другое, непостижимое для понимания обывателя? Ты входишь, оставляя на пороге сандалии, покрытые пылью шумных мостовых, зависть, разъедающую сердце еще сильнее, чем время, оставляешь все, что может помешать тебе слиться с природой и ощутить удивительную внутреннюю гармонию.

    Древняя культура Японии насыщена непривычными для нас символами и традициями, загадочными, как иероглиф. Одна из таких традиций — знаменитая на весь мир чайная церемония.

    Этот  ритуал на протяжении столетий в практически  неизменном виде исполняют почти  в каждом японском доме. Девушки  еще в школе запоминают основы старинного искусства. Умеют проводить  чайную церемонию и многие мужчины. Человеку, вошедшему в жилое помещение, обязательно предложат чашку чая. В офисах существуют специальные комнаты, где в десять  часов утра и в три часа пополудни для чаепития собираются все сотрудники. Неподготовленного зрителя чайная церемония может даже разочаровать. Ну, нет в ней, на первый взгляд, ничего особенного — просто затянутое чаепитие.

    Обыденная бытовая процедура чайного напитка  была превращена здесь в особое канонизированное действо. “Режиссура” ритуала строилась по законам художественной условности близкой к театральной. Архитектурное пространство организовывалось с помощью классических искусств, но при этом цели ритуала были не художественные, а религиозно-нравственные.

    Философия чая - это не просто эстетизм в обычном  значении слова, ибо она, соединяя в себе этику и религию, выражает наше представление о человеке в природе. Эта философия олицетворяет настоящий дух восточной демократии, делая всех своих приверженцев аристократами по вкусам. Жидкий янтарь в фарфоровой чашке может дать посвященному ощущение соприкосновения с мягкой сдержанностью Конфуция, с остротой Лао-Цзы и со всей мудростью Востока.

    Так давайте ненадолго окунемся в  этот загадочный мир чая, попробуем  приоткрыть завесу тайны окружающую чайную церемонию и разгадать смысл этого ритуала.

1. История развития чайной церемонии.

    Мы  не располагаем точными свидетельствами  того, в какое время чай появился в Японии. Похоже, однако, что уже  в эпоху Нара (VIII век) он был достаточно хорошо известен благодаря японским монахам, посещавшим Китай и невольно вовлечённым в атмосферу царившего там всеобщего интереса к чудесному напитку.

    То  отношение к «нектару небожителей», какого удостаивался чай в Китае, где он считался средством, помогающим проникнуть в иное духовное измерение, преодолеть притяжение мирских привязанностей и земных забот, передалось и японцам. Можно предположить, что для высших слоёв японского общества хэйанской поры (794 - 1185) чай, будучи отзвуком далёкой танской культуры, становится способом обозначить свою причастность к китайской цивилизации. Исполненный волнующе-экзотического аромата, он занимает особое место в формировании поэтического климата эпохи.

    Новую страницу в истории японского чая открывает буддийский монах Эйсай (1141 - 1215), которому отводится особая роль в распространении дзэнского учения в Японии. Дважды побывав в Китае, он стал свидетелем огромной популярности чудодейственного напитка в этой стране, где верили, что «если употреблять чай регулярно, можно обрести крылья и стать мудрецом». Однако отношение самого японского монаха к чаю лишено поэтизации и почти мистической ауры, какой этот напиток был окружён в Срединном государстве.

    Интерес Эйсая к чаю – предельно  прагматический, сводимый главным образом  к целительным свойствам драгоценного напитка, «его способности преодолевать демона сна, мешающего при длительных медитациях в дзэнских монастырях».

    Знания, которые Эйсай получил в Китае  относительно чая, способов его культивирования, применения и лечебных качеств легли  в основу трактата, созданного им за год до смерти (1214 год) и названного «Кисса Ёдзёки» («Записки о питие чая во имя пользы и здоровья»). Озабоченный выживанием людей в тяжёлые времена Конца Закона, которые, судя по обилию кровавых и драматических событий японской истории конца XII – начала XIII столетия, уже, похоже, наступили, Эйсай с надеждой думал о чае как о панацее от всех физических недугов.

    Привезя из Китая в 1191 году семена драгоценного растения, способного проявлять несравненные целебные свойства и обеспечивать долгую жизнь, Эйсай поделился ими с упомянутым уже монахом Мёэ, который посадил их на территории храма Кодзандзи в районе Тоганоо.

    Мёэ, как известно, был обладателем  металлического чайника с выгравированным на нём весьма любопытным перечнем «десяти достоинств чая», свидетельствующим не только о широком спектре его целебных свойств, но и о способности оказывать магическое воздействие, обеспечивать защиту и покровительство богов:

1. Отсутствие вреда от регулярного употребления. 
2. Божественное покровительство Будды. 
3. Милосердие по отношению к младшим. 
4. Гармонизация пяти органов (печени, лёгких, селезёнки, почек, сердца). 
5. Продление жизни. 
6. Преодоление сонливости. 
7. Освобождение от желаний. 
8. Избавление от заболеваний. 
9. Покровительство синтоистских богов. 
10. Спокойствие и самообладание перед лицом смерти.

    Похоже, что буддийские монахи преуспели  в распространении чая в стране, ибо уже XIII-XV века оказались свидетелями  безудержного всплеска популярности напитка, ставшего в среде представителей высших сословий частью их досуга. С  самых давних пор излюбленным способом времяпрепровождения знати были так называемые моноавасэ - игры-конкурсы, развлечения, связанные с оценкой и сопоставлением между собой различных объектов – произведений живописи, цветов, ароматических смесей, вееров и морских раковин… Своё место в этом ряду занимают в начале XIV столетия состязания по угадыванию сортов чая, выращенного в той или иной местности, а точнее, по определению отличий хон-тя («истинного» чая из района Тоганоо) от хи-тя («не-чая», «ненастоящего» чая, собранного в иных областях Японии).

    Подобные  конкурсы, во время которых предлагалось иногда до ста различных сортов чая, приобретали характер азартных игр, ибо победитель получал большую сумму денег или удостаивался призов, в разнообразии и оригинальности которых изощрялись участники подобных собраний.

    Дух и интересы эпохи не могли не сказаться  на характере развлечений самого сёгуна и его окружения. То были роскошные  чайные приёмы с дорогой и изысканной чайной утварью китайского происхождения (карамоно) с обильными угощениями, с танцовщицами и общими банями.

    По  образцу китайской сунской чайной церемонии японские монахи сформировали собственный ритуал совместного  потребления чая. Монахом, который познакомил с этим ритуалом японцев, был Дайо,  Народный Учитель (1236-1308 гг.). Это произошло полвека спустя после Эйсая. У Дайо обучились первые чайные мастера — также монахи. Веком позже священник Иккю Содзюн (1394—1481), настоятель храмового комплекса Дайтокудзи в Киото, обучил чайной церемонии своего ученика Мурата Дзюко (Сюко), с именем которого связан следующий этап в истории чая в Японии. Будучи одним из самых одарённых учеников дзэнского монаха Иккю, Сюко пропитался идеями своего духовного наставника, поучающего, что в основе чайного ритуала лежит буддийское учение. Он, переосмысливая под влиянием Иккю значение чайного действа, выводит его на совершенно иной уровень духовности. Мурата Дзюко стремился воплотить внутреннюю сосредоточенность и душевное согласие участников собраний в эстетике искусства чая.

    Согласно «Вакан тяси» (книга о чае, написанная в начале XX столетия.), в беседе с сёгуном Сюко заметил: «Чай – это не игра, не техника приготовления напитка, и, тем более, не развлечение». Он впервые заговорил о чайном ритуале как о действе, имеющем религиозный подтекст, глубокое духовное. . Он проповедовал, что Истина Будды может открыться, может быть познана даже в жестах, сопровождающих наполнение чайной чаши горячей водой (язык жеста имеет в буддизме, как, впрочем, и во многих других религиях, огромное значение). Он утверждал, что чайная церемония - это не просто употребление определенного напитка, а способ приобщиться к философии искусства питья чая. 

    Мурата  следовал положенной в основе церемонии идее «ваби» — стремлению к простоте и естественности, отчасти, в противоположность пышности и роскоши самурайских «чайных турниров». Роскошным пирам чайных турниров он противопоставил естественность и простоту. Чайная церемония, которую Мурата проводил сам, была попыткой отрешиться от забот и тягот бренного мира, уйти от суровой действительности в обстановку тишины и умиротворенности.

    Мурата  впервые сформулировал четыре принципа чайной церемонии: гармония («ва»), почтительность («кэй»), чистота («сэй») и тишина, покой («сэки»). Причем тишина, покой понимались им как просветленное одиночество.

    Человек на протяжении чайного ритуала, как  в зале медитации буддийского  храма, отстраняется от страстей и желаний, достигая такого состояния, какое в  японском языке выражено понятием саммай (от санскр. Самадхи – «глубокое сосредоточение»). 
Руководствуясь эстетическими представлениями своего дзэнского наставника Иккю, Сюко учил тому, чтобы чайное действо проходило в непритязательном и скромном, похожем на пристанище отшельника помещении – соан (букв. «соломенная хижина»), – размеры которого он уменьшил до четырёх с половиной татами (около девяти квадратных метров). И это пространство, сжатое до крохотных размеров, начинало наделяться особой символической значимостью в представлении человека, стремящегося к преодолению ограниченности своего «я». «Вакан тяси» рассказывает о Сюко: «Чаепития он проводил в соломенной хижине, называемой сукия, на стене которой вывешивал свиток. … В тесном помещении, подобном внутренности сосуда, он обретал ту же степень покоя и отрешённости, какую имел бы, находясь в просторном зале». Свиток, украшающий специальную нишу (токонома), со времени Сюко становится важнейшим элементом в интерьере чайной комнаты, эстетическим и эмоциональным центром всего действа, пробуждающим определённый поток ассоциаций.

    Эстафету отношения к чаепитию как к ритуалу, исполненному потаённого значения, принял Такэно Дзёо (1502 - 1555), житель города Сакаи. Не будучи непосредственным учеником Сюко, он оказался продолжателем его идей и традиций в отношении пути, по которому будет развиваться чайное действо. Считается, что Дзёо первым заговорил о стиле «ваби» как об особом эстетическом феномене, воплощающем саму душу чайной церемонии. Его интерпретация «ваби» подразумевает атмосферу ненавязчивой простоты и покоя, где в скромной, граничащей с бедностью, обстановке «соломенной хижины» угадывается подтекст, требующий особого прочтения, где культивируется сочувствие к предметам неярким и носящим на себе следы времени, умение находить красоту и притягательность в «разбитом глиняном кувшине, ещё пригодном для того, чтобы удерживать в себе цветы». Утварь, сделанная руками безвестных мастеров, состарившаяся во владении безымянных крестьян, обладает в представлении мастера чая не меньшей ценностью, чем дорогостоящий сосуд.

    «Ваби», в понимании Дзёо, наделяется оттенками категории не только эстетической, но и этической. Определяя дух «ваби» как «чистосердечие, деликатность в отношении к другим и отсутствие высокомерия», утверждая, что в основе ритуала чаепития лежит «радушие и гостеприимство в отношении к гостям», Дзёо заявляет тем самым о перенесении акцента на внутреннее содержание церемонии, на создание неповторимого климата человеческого общения, когда растворяются границы между людьми, объединёнными, спокойным и непринуждённым молчанием, сердечным отношением друг к другу.

    Уже под воздействием Мурата Сюко и Такэно Дзёо чай становится не просто средством моделирования особой среды, пропитанной духом добросердечия и искренности между участниками ритуала,- чайное действо начинает осмысляться как духовная дисциплина, путь самосовершенствования. В XVI столетии появляется особое понятие – тядзин, что в буквальном смысле означает «человек чая», а точнее, «человек, следующий Пути чая»,- понятие, за которым стоит представление о личности высочайшей нравственной культуры и духовного благородства.

    Путь  чая (садо) не кончается там, где заканчивается  сама церемония, подобно тому, как  обязанности настоящего мастера  чая не сводятся лишь к приёму гостей и организации всего действа, которое ограничено временными и пространственными пределами чайного дома. Путь чая становится мировоззрением, это – исполненный глубокого смысла, внимания к каждому собственному жесту и почтения к окружающим стиль жизни, образ мысли, манера видеть и воспринимать мир.