Творчество Рафаэля. Станковая живопись

    Смотря  на эти фрески, поражаешься умением  Рафаэля справляться с весьма сложными композициями, при всей многочисленности выводимых на сцену фигур группировать их ясно и стройно, подобно тому, как в лучших античных рельефах и  мозаиках. Формы человеческого тела, обнаженного или прикрытого одеждой, идеально прекрасны и, вместе с тем, реально жизненны. Как внешние, так  и внутренние человеческие движения переданы сильно, выразительно и естественно; рисунок, невзирая на огромный размер изображений, отличается такими же точностью, плавностью и изяществом, какие мы находим в небольших, станковых  картинах Рафаэля, относящихся к  той же эпохи его творчества. Одновременно с работами над росписью ватиканских зал, из-под его кисти вышел ряд менее крупных произведений разнообразного содержания.

    Жизнь Рафаэля в Риме пролетала стремительно. При всей внешне спокойной респектабельности его будни были наполнены до отказа трудом и встречами с десятками сильных мира сего - от святейшего папы до кардиналов, от льстивых поклонников таланта до учеников и помощников. Все сутки были спрессованы во времени и расписаны до минуты. Прославленный художник уже к тридцати годам достиг невиданного (даже в той благословенной для живописцев поре), грандиозного успеха. Личное обаяние, цельность, всегда одержимая направленность к единственной задаче, служению искусству, доставляли ему ни с чем не сравнимое влияние. И грозный Юлий II, и позже хитроумный Лев X любили мастера. Эти владыки католической церкви близко дружили с ним, считались с его мнением, и естественно, что могущественные кардиналы и вельможи, составлявшие их окружение, несмотря на всю свою гордыню и власть, общались с Рафаэлем и даже где-то в глубине души побаивались этого улыбчивого, но непреклонного, внешне мягкого и ласкового, но своенравного живописца.

  О Рафаэле можно было с полным правом сказать словами флорентийского князя Козимо Медичи: „Художник - существо небесное, а не вьючный осел". 

  Он  был близок с Агостино Кияджи, этим богатейшим меценатом. Его обхаживал кардинал Бибиене, мечтавший выдать за него племянницу; многие, многие власть предержащие хотели видеть рядом с собою блистательного и удачливого маэстро. Но нет ничего страшнее для живописца, да, впрочем, для любого творца, чем круговерть этих сладких до липкости будней с кажущимися феерическими и почти сказочными по легкости развлечениями светской жизни. И Рафаэль, прибывший в вечный город полный жажды достижения вершин искусства, создав за поразительно короткий срок фрески Ватикана, знаменитые Станцы, и уже одной „Афинской школой" увековечивший свое имя, был завален бесчисленными, иногда малозначительными заказами, многочасовыми, порою пустыми беседами, застольем и многими, многими, отнимающими силы делами. Так годами постепенно и, может, уже незаметно для самого мастера большинство картин и фресок, начатых по его эскизам и прописанных по деталям им самим, заканчивалось способными, но далеко не гениальными учениками. После смерти Браманте волею судеб он стал главным архитектором Рима, и вдруг вся тяжесть этой огромной ответственности, почетной и высокой, но далекой от живописи, окончательно смешала цельность его творческих замыслов и устремлений. Так неумолимый рок создавал препоны художнику Рафаэлю и поощрял успехи Рафаэля-архитектора - придворного, светского человека. И вот тут происходит самое страшное. Сердцевина творческого кредо мастера из Урбино, в основе которой лежали гуманизм, любовь к прекрасному, к гармонии, красоте бытия, наталкивается и разменивается на суетливое и размеренное исполнение отдаленных от его сокровенных желаний обязанностей. Тяжелейший груз риторических, населенных десятками персонажей композиций был бесконечно далек от мира его юности, когда молодой Рафаэль создал неповторимую сюиту мадонн, каждая из которых во всей своей непостижимой красоте была песней чистой и цельной души великого художника, постигавшей все лучшее, что создал в ту пору итальянский Ренессанс.

    Ватиканские фрески Рафаэля, и в первую очередь фрески «Станца делла Сельятура», вместе с «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи и Сикстинским потолком Микеланджело – вершина монументальной живописи Возрождения. В величавых образах, проникнутых пафосом радостного жизнеутверждения и глубочайшей гармонией в эпических картинах идеально прекрасной действительности воплотились светлые мечты ренессансного гуманизма о красоте жизни, о высоком призвании человека и безграничных просторах его духовной деятельности,  новые представления о человеческой истории, в которой торжествует не слепой и неумолимый рок, а истина, добро и справедливость.

    Но  эта работа, столь успешная и искрометная  по достигнутой славе, может быть, внесла усталость сердца и разрушила храм трепетной души Рафаэля.

    И если бы не его великолепные портреты, особенно Бальтазара Кастильоне, папы Юлия II, кардинала, донны Велаты, папы Льва X с кардиналами, где во весь рост встает психолог, мастер и гуманист, мы могли бы вовсе забыть Рафаэля-станковиста. Римские мадонны последних лет, исполняемые по многочисленным и неотступным просьбам могущественных заказчиков, несут на себе следы некоторой риторики и постановочности. В них как будто теряется нить образов его простодушных и милых мадонн раннего периода.

    Так же как в своих многофигурных  композициях, он достигает и в  портрете невиданного до того единства индивидуальной характеристики. Он раскрывает в своей модели всё лучшее и значительное, что в ней заложено и роднит её с тогдашним гуманистическим идеалом совершенной личности.

      Портреты Рафаэля хронологически разбиваются на две группы: ранние портреты, написанные до отъезда в Рим, преимущественно во Флоренции и под воздействием живописи Леонардо да Винчи (портреты Анджело и Маддалены Дони, автопортрет и вызывающие споры о подлинности рафаэлевской кисти, «Немая», портреты беременной женщины и женщины с единорогом, портрет юноши из Будапештского музея изобразительных искусств) и портреты зрелой поры творчества, написанные в Риме с 1508 по 1520 год (Самый известный портрет Рафаэля – портрет его давнего покровителя и друга Бальдассаре Кастильоне.) С 1661 года он находится в коллекции Лувра и сейчас занимает одно из самых видных мест в музее. Он расположен в одном из центральных залов и висит напротив « Моны Лизы» Леонардо да Винчи. « Шедевр Рафаэля – луврский портрет графа Кастильоне, - пишет Алпатов (Прим. 4)– После мучительной загадочности Джоконды глаз отдыхает перед портретом Рафаэля, открытым взору каждого и вместе с тем возвышенно прекрасным».)

    Рафаэль понимал истинную ценность многих заказных работ, исполняемых учениками, но в его душе уже зрела мысль о создании творения, способного еще доказать всю мощь дарования. И он находит силы сломать налаженную суету и сочинить свой реквием.

    В 1515 году Рафаэля посетили в Риме черные монахи, представители далекого монастыря из глухого городка Пьяченце. Они заказывают ему „Сикстинскую мадонну" ...

    И свершается чудо.

    Рафаэль впервые в жизни натягивает на подрамник огромный холст. И собственноручно, без единого прикосновения учеников, пишет свой шедевр. Апофеоз всего своего гигантского творчества. Мать с младенцем. Величайшее творение мира „Сикстинскую мадонну". И недаром ее название как бы отвечает на титульное обозначение росписей Микеланджело в Сикстинской капелле. Да, это был ответ Буонарроти. В этом полотне Рафаэль синтезировал как бы весь накал, мудрость и красоту Высокого Ренессанса. И не только непостижимая пластика этой композиции, где светотень и лепка формы достигают недосягаемой вершины, превзойдя по мощи выражения самого Леонардо, но трагизм и философская суть картины нисколько не уступают драматизму творений Микеланджело. Да, Рафаэль нашел воплощенный ответ на вопрос, кто же он сам. Или лишь камерный создатель маленьких очаровательных мадонн, или творец грандиозных фресок, или великолепный портретист, удививший всех своей виртуозностью?

    Нет! - отвечает живописец в „Сикстинской мадонне". Рафаэль - это Рафаэль. Великий мастер синтеза в искусстве. Непревзойденный и единственный. Все, все лучшие качества современников, весь опыт античности, всю глубину философских идей своего времени претворил Рафаэль и воплотил в „Сикстинской мадонне". Это было поистине творение гения. Вдохновенный мастер, собрав воедино всю духовную и художническую силу, воспользовавшись, казалось, второстепенным заказом, вдруг творит бессмертный шедевр, навечно утвердив свое имя.

    Еще более потрясает, что „Сикстинская мадонна" создана в дни безмерной славы Рафаэля, несмотря на то, что он уже был смертельно утомлен.  И, однако, подобно гётевскому Фаусту, Рафаэль будто снова обретает вторую юность. Он снова пишет. Нет, не пишет, он словно „выпевает" из самых глубин сердца заветную тему.

    Он  приходит к решению своей кардинальной картины уже со всем колоссальным опытом компоновки монументальных композиций. Уже сотворена „Афинская школа", ставшая эталоном классической гармонии во всем мировом искусстве. Уже испытано, пережито, глубоко прочувствовано чудотворное влияние глубочайшего мастера Леонардо да Винчи. Уже изучен до предела язык самого Микеланджело Буонарроти . ..

    „Сикстинская  мадонна" отражает не только ослепительную  технику мастера кисти из Урбино; в это полотно вложена вся мудрость его мир о видения.И все же в этой картине прежде всего чаруют могущество души, ее человеколюбие. В холсте нет ни загадочного , хотя лепка формы безупречна, в картине вы не найдете ошеломляющх микеланджеловских ракурсов. Все предельно просто.

    Рафаэль оставляет завещание людям. И  этот памятник живописи делает его имя поистине нетленным.

    „Сикстинская  мадонна", пожалуй, самая знаменитая картина мира.

    Однако  нельзя не удивиться слепоте многих, многих искусствоведов, не увидевших в Марии мечту Рафаэля. Образ, собранный им из несметных озарений, постигавших душу художника за много лет. Черты лица Марии - синтез, это символ Матери, обобщенный, наполненный состоянием человеческой любви и печали.

    Рафаэль в „Сикстинской мадонне" написал всю свою судьбу. Он вспоми нал Урбино и полустертые в памяти чарующие черты своей матери, перед его мысленным взором проходили сотни милых добрых женщин, ласкавших своих младенцев. Наконец, и чтс самое главное, художник в своей мастерской был не один. Рядом с ним, вместе с ним, в каждой клеточке его плоти жило его время Пора жестокая, непростая, напитанная до краев войнами скорбью, борьбой света и тьмы. И эта магнетическая силг ощущения эпохи, желание что-то сказать людям, помочь и№ понять несуразность злобы, уродства, мрака, утвердить побед-ность добра и света двигали кистью Рафаэля . . .

    „Сикстинская  мадонна" поистине симфонична. Переплетение и встреча линий и масс этого холста изумляют своим внутренним ритмом и гармонией. Но самое феноменальное в этом большом полотне - это таинственное умение живописца свести все линии, все формы, все цвета в такое дивное соответствие, что они служат лишь одному, главному желанию художника -заставить нас глядеть,  глядеть неустанно в печальные глаза Марии. Картина Рафаэля необычайно современна. Этические задачи, поставленные мастером, живы и поныне. Они необыкновенно усилены еще и судьбой самой картины.

    Когда Рафаэль скончался в 1520 году, у  его изголовья стояла неоконченная картина „Преображение". Весь Рим пришел прощаться со своим любимцем.

    „Сикстинская  мадонна" - последний великий шедевр, написанный Рафаэлем в 1516-1519 годах, - находилась в тот день в далекой церкви на севере Италии, в городке Пьяченце. Весть о смерти знаменитого художника достигла и этих глухих мест. Словно надтреснутый, голос колокола звучал на окраине маленького городка. Низкие серые облака плыли над черепичными крышами. Воздух, сырой и влажный, колыхался от колокольного звона.

    Умер  Рафаэль ...

    Но  это был лишь только миг истории. Рафаэль окончил земную жизнь и начал вторую. Вечную.

    Искусство Рафаэля, славящее человеческое бытие, власть разума, света и добра, бессмертно.

     ЗАКЛЮЧЕНИЕ

    Как живописец, Санти - по выражению его первого биографа, Вазари - принадлежал к числу тех немногих избранников неба, в личности которых оно совмещает бесконечное богатство своих духовных даров, обыкновенно распределяемых им по частям и в течение долгого времени между многими индивидуумами. Действительно, творчество Санти может считаться высшим проявлением и слиянием воедино всех лучших приобретений человеческого гения в сфере искусства, добытых общими усилиями множества художников за всю эпоху итальянского Возрождения. Будучи наделен от природы горячей любовью к прекрасному и глубоким чувством телесной и духовной красоты, обладая закаленным трудолюбием, побуждавшим его работать непрестанно, владея необычайным уменьем облекать свои высокие замыслы в чарующие формы, он оставил после себя громадное количество произведений. В них он постепенно переходил от превосходного по сочинению и исполнению к еще более совершенному, пока не достиг, наконец, такого пункта в области воплощения идеала красоты, дальше которого не ушел никто из живописцев времен Возрождения. Усердно изучая, с одной стороны, живую натуру, а с другой - произведения своих великих современников и предшественников, Санти далеко опередил этих последних. Он соединил в своем творчестве драгоценнейшие из достигнутых ими результатов, слил воедино их лучшие качества на основе полной гармонии между красотою формы и возвышенностью содержания. В этом - его великое преимущество пред другими живописцами эпохи Возрождения, из которых каждый разрабатывал по преимуществу какую-либо одну сторону искусства; в этом - причина неувядаемой славы Санти, пережившей уже пять столетий, не смотря на все происходившие в это время перемены во вкусах народов и в направлении искусства. Необычайное дарование Рафаэля Санти проявилось не только в живописи, но и в двух других отраслях искусства - в зодчестве и ваянии. До какой степени был он сведущ по части архитектуры - свидетельствуют изображения зданий во многих из его фресок; не довольствуясь подобным выражением своих архитектонических концепций, он осуществлял некоторые из них в действительности.

    Живопись  Рафаэля, ее стиль, ее эстетические принципы отражали мировоззрение эпохи. К  третьему десятилетию 16 века культурная и духовная ситуация в Италии изменилась. Историческая действительность разрушала  иллюзии ренессансного гуманизма. Возрождение подходило к концу.