Территория среднего Поволжья в геополитическом пространстве России: история и современность

Аналогичные положения имеются и в конституциях других государств. Например, территории Поволжья является «естественным условием существования и пространственным пределом самоопределения народа, основой его благосостояния и суверенитета.

Приведенные положения составляют юридический стержень универсального понятия территории. В данном контексте территория представляется не только в виде пространственных пределов функционирования общества, некоей основы существования социального организма, но и как своего рода политическое, экономическое и культурное пространство, пределы осуществления власти внутри страны и пределы, за которыми государство выступает как иностранная, внешняя сила.

Следует при этом отметить, что советская правовая наука определяла территорию как «пространство, в пределах которого государство осуществляет свой суверенитет, где господствующий в государстве класс осуществляет свою государственную власть, распоряжаясь, в частности, и самой территорией и организуя ее в административном отношении в соответствии со своими интересами».

Территория всего лишь часть земного пространства и представляет собой необходимое естественное условие существования государства, материальную основу жизни организованного в государство общества.

Вывод:

В современном понимании пространство - это форма существования материальных объектов и процессов, которая характеризует их структурность и протяженность. Пространство - это отношения взаимоположения и координации объектов, сосуществующих в некоторый момент времени. Пространство характеризует положение тел относительно друг друга, отражает порядок расположения одновременно сосуществующих объектов, их протяженность, расстояния между ними, углы между различными направлениями. Но с чисто пространственными отношениями имеют дело лишь в том случае, когда можно отвлечься от свойств и движения тел, и их частей.

3. Территория среднего Поволжья в геополитическом пространстве России: история и современность.

Начиная разговор о  Поволжье , как о сердце  России , поневоле испытываешь оторопь перед набором тех глубоких политических,  геополитических , исторических, этнических и цивилизационных смыслов, которые содержатся в этой метафоре.

И, также поневоле, задумываешься о тех внутренних противоречиях и интерпретационных ловушках, чреватых абсолютно реальными и конкретными угрозами Российской федерации и проживающему на ее просторах  многонациональному народу, которые таит в себе данная «поволжская» метафора.

А также задумываешься о возможных гибельных последствиях буквального восприятия метафоры при патриотическом конструировании политического или  геополитического   пространства  нашей страны.

Впрочем, попробуем разобраться последовательно.

Начнем с краткого исследования того, когда и почему Волга стала восприниматься русскими и  Россией , как чуть ли не главный отечественный позитивный геокультурный символ?

Сразу оговоримся, что в понятие  Поволжья  почему-то никогда не включаются исконно русские земли ее верховьев – Тверские, Угличские, Вологодские, Ярославские, Костромские.  Поволжье  (в геокультурном смысле) начинается с Нижнего Новгорода и тянется до самой дельты.

Это, естественно, не случайно. Волга, как пограничный рубеж между этнокультурными  пространствами  – славянским и тюркским, проявляет себя именно в этой части своего величественного течения.

Угро-финский этнокультурный субстрат (который, собственно, и называет себя «русскими»), доминирующий практически на всем европейском  пространстве  современной  России , распределяется между славянами и тюрками за счет оппозиции христианства и ислама в  среднем  течении Волги, и самостоятельным субъектом истории региона (политическим, экономическим, цивилизационным) не является. Он является всего лишь фоном, материалом, поставляющим население – то русским, то татарам, в зависимости от принятия тюрко-исламских или славянско-христианских геокультурных реалий.

Находясь в середине старого политического московского  пространства  со второй половины XVII века, Волга проявилась в народном восприятии   как внутренняя русская река не так давно – после пугачевского восстания, когда национальные нерусские движения региона (башкирское и татарское) были сломлены железной волей полковника Михельсона, а то и еще позднее.

Это проявление было следствием перенесения колонизационной активности Российской империи в  Среднюю  Азию, для боевых действий на  территории  которой Волга становится сначала оперативным, а потом стратегическим тылом.

Согласимся, что де-факто окрестности Волги в ее нижнем течении трудно назвать в наше время «сердцем  России », то есть чем-то, находящимся в середине  геополитического   пространства , присваивающего себе это гордое имя.

Еще у Лескова в «Очарованном страннике» (середина XIX века) герой бежит в поисках судьбы в «заволжские степи» - и это воспринимается как бегство в иное, не русское  пространство .

Левый берег (в  среднем  и нижнем течении) – татарские, башкирские, калмыцкие и ногайские земли – для русских: земли свободных, беглых людей, казаков, староверов, ушкуйников.

Сегодня отсюда до  территории  Казахстана, до совсем уже практически ставших вне контекста российской геополитики среднеазиатских государств, ближе во многих смыслах, нежели до собственно исконно русских  территорий . И Нижнее и  Среднее   Поволжье  является скорее приграничным регионом, нежели серединным, «сердечным».

Не так было после завоевания Скобелевым и Кауфманом Хивы, Бухары и Коканда. Российская империя спорила с Великобританией за Афганистан и Тибет – конечно,  Поволжье  стало восприниматься как глубочайшая внутренняя провинция того, что мир условно называл  Россия  (хотя это понятие и охватывало в основном  территории  населенные нерусскими).

И вот уже в начале ХХ века герой песни про «Стеньку Разина» декларирует: «Волга, Волга – мать родная. Волга – русская река!». И это не оспаривается и не обсуждается.

Сталинское время, подчинив железной тоталитарной воле Кремля бывшую имперскую  территорию , укрепило понимание Волги и  Поволжья  как внутреннего русского  пространства.

Народная мифология этого времени конструировалась пафосными песнями и фильмами – и веселый александровский фильм «Волга- Волга», и пафосная зыкинская «Из далека – долго течет река Волга» не задавали проблемных вопросов и не давали простых ответов. Их задачей было позиционировать в массовом сознании концептуальное представление о центре земли Русской (которая, как пелась в гимне СССР, «сплотила навеки» «союз нерушимый республик свободных»), простиравшейся от Кушки до бывшего Кенигсберга.

Таким образом, Волга, как концептуальный  геополитический  объект, еще более слилась с государственнической (имперской) идеей, перешагнув границы исторической  России  и став чуть ли не главной рекой всего советского  пространства , воспринимавшегося как именно российское политическое  пространство.

Нет той страны и нет того  пространства . Скоро не станет и тех, кто жил в стране… Более того, и нынешняя-то Российская Федерация (как политический субъект) трещит по швам, вынуждая порой болезненно размышлять о метафорах и мифах, ставших, казалось бы, выражением ее самой сокровенной сути.

Размышлять о реке, находящейся в самом центре нашего больного государства, о регионе, соединяющем воедино славянский, тюркский и угро-финский мир, о каскаде электростанций, питающих самую экономически развитую часть страны, о черной икре и осетрине, традиционно считающихся (несмотря на катастрофическую убыль) важными (символическими) статьями российского экспорта.

А сегодня, глядя на  Поволжье , очерчиваемое вполне реалистично границами Приволжского федерального округа, убеждаешься лишний раз, что проблемы, связанные с распадом СССР, для Российской Федерации только начинаются.

Самая главная из них, тянущая за собой ворох всех остальных –  Поволжье  внезапно стало приграничным регионом. А это означает, что этнокультурные центры на его  территории , несколько столетий ощущавшие себя в глубоком, бесперспективном для сепаратизма тылу  России , получают шанс на возрождение самостоятельного исторического и  геополитического  бытия.

Из трех таких центров (Татарстан, Башкирия, Калмыкия) наиболее сильным – и в культурном, и в численном, и в этно-консолидационном смысле является Татарстан.

Наверное, нет смысла доказывать или оспаривать тезис о том, что для самостоятельного государственного существования национальными (и, кстати, правящими) элитами Татарстана подготовлено практически все.

Ими создан (на базе Института истории Татарстана) взвешенный и   вполне грандиозный исторический миф татарского народа, постоянно напоминающий о себе населению в виде организуемых Казанью публичных акциях, целью которых является консолидация именно этнополитического самосознания татарского народа, в том числе и в изобилии проживающего вне границ республики Татарстан.

Я не жду ничего хорошего от празднования практически на общегосударственном уровне, с присутствием президента  России , тысячелетия Казани. Путин и остальные высшие руководители пока еще федеративного государства должны будут или легализовать бесконечные воспоминания о разорении войсками Ивана Грозного Казани (интерпретируемое как    «преступление» со стороны русских против татарского народа) или начать против этого бороться и запрещать подобные разговоры, породив тем самым волну политической консолидации татарского этноса против «русского неоколониализма».

Надеюсь, что дело не дойдет   до того, что Путин или Кириенко попросят прощения у татар за погибшую княжну Суюмбике или истребление казанских жителей отрядами князя Курбского. Не потому, что эти трагические страницы истории «выдуманы активистами ТОЦ» - они, естественно, правдивы и кровавое разорение Казани имело место. Но сегодня мужество и смерть казанцев XVI века является не чем иным, как оправданием и прикрытием политических игр татарстанских правящих элит века XXI . Не исключено, что Москва окажется настолько прагматична, что позволит этим играм развиваться до их неприятного логического завершения.  

Говорят, что даже собираются ставить памятник погибшим при штурме жителям. Если это будет допущено, и подобный историко-культурно-политический артефакт появится на  территории  Российской Федерации, то можно смело утверждать, что ее окончательный распад – вопрос времени. Граница раздела будет по памятникам – не вижу никакой сложности для жителей Рязани или Владимира поставить свои памятники «жертвам 1237 года». Это, кстати, будет приветствоваться татарскими элитами как своего рода установление пограничных столбов.

Готовы и непрерывно совершенствуются в Казани и механизмы выхода Татарстана   в качестве самостоятельного субъекта в мировое  пространство . Миф о евроисламе (толерантном, допускающем умеренное употребление спиртных напитков, не обязывающем женщин носить хиджабы) создан и проработан политическим советником Рафаилем   Хакимовым.

Татарстан – новая, но еще более современная Турция!   Кто быстрее окажется в Евросоюзе – поволжское государство татар или малоазийская республика турок?

Казань, кажется, совсем не исключает возможности, что это будет именно Татарстан.

Но, хватит запугивать татарской угрозой! Ведь я все это пишу не для того, чтобы призвать бороться   с «татарской опасностью», тем более, что татарский народ и его лидеры   не очень то и виноваты в том, что происходит.

Ведь, как известно, пустота неизбежно заполняется, если существует то, что может ее заполнить.

Проблема  Поволжья  в том, что татары являются единственной и самой культурной в национально-политическом смысле этнической общностью региона.               Да, русские, и те, кто себя к ним причисляет, составляют большинство населения по обоим берегам Волги.

Но это население стало заложником набивших оскомину особенностей исторического развития русского народа – он настолько привык соотносить себя с государством, настолько привык к тому, что является «государствообразующим», что самостоятельные национальные черты, позволяющие существовать в качестве самостоятельной этнокультурной исторической общности вне влияния с государственной системой, практически утратил.

Русские, в каком-то смысле, вообще не народ. Они – атомизированный, разреженный и лишенный самостоятельной исторической воли этнос. Кризис государственной машины управления, утрата или девальвация глобальных имперских исторических («русских») смыслов автоматически приводят и к глубочайшему кризису русских, как народа – они просто теряют смысл исторического бытия, оказываются перед угрозой исчезновения, растворения.  

Ситуация в регионе настолько критическая, что, для того, чтобы  Поволжье  продолжало биться как сердце  России  (а не пульсировать как печень тюркского или какого-нибудь бессмысленного евразийского мира), необходимы меры политические и достаточно жесткие.

Нет, ни в коем случае, пусть это не покажется никому противоречием со всем сказанным выше, не надо трогать Татарстан со всеми формами его внутреннего суверенитета в рамках РФ.

Эта операция настолько кровавая и неосуществимая, что даже мысль о ней приводит в дрожь! Чеченская авантюра показала, что силовые методы не по зубам современному российскому государству даже в отношении слабо модернизированной  территории . Чего уж говорить о Татарстане с его высокоразвитой и выскотехнологичной (в том числе и военной) промышленностью.

Москва уже ничего не сможет поделать с казанским статусом, как бы ей этого не хотелось.