Фридрих Ницше

“Цель науки - уничтожение  мира... Доказано, что этот процесс  происходил уже в

Греции: хотя сама греческая  наука значит весьма мало. Задача искусства -

уничтожить государство. И это также случилось в  Греции. После этого наука разложила  искусство”. В августе 1870 г. Ницше  подал прошение об отпуске, чтобы  принять участие в, начавшихся тогда, военных действиях. Но нейтральные  швейцарские власти запретили ему  непосредственное участие в боях, разрешив лишь службу в госпитале. Проработав в госпитале всего неделю, он заразился  острым инфекционным заболеванием и  был на волосок от смерти. Одной  недели оказалось достаточно, чтобы  усеянные трупами поля сражений и  опустошенная войной местность произвели  на чувствительную эстетическую натуру Ницше неизгладимое впечатление. Он увидел не героический пафос и  сияние побед, а кровь, грязь, хрупкость  человеческого существа, ставшего легкой добычей бога войны. Вопрос о смысле человеческого бытия встал перед  Ницше уже не в фантастических образах искусства, а в жестокой реальности.

В начале 1871 г. Ницше предпринял попытку занять свободное место  профессора философии. Попытка не удалась  из-за противодействия руководителя основной кафедры философии К. Стеффенсена, с подозрением относившегося к вольнодумству Ницше, к его дружбе с язычником Вагнером и увлечению философией Шопенгауэра. Поскольку Стеффенсен частично оплачивал содержание второй философской кафедры, то его мнение оказалось решающим. Хотя Ницше сам понимал, что не имеет в философии никакого имени и поэтому его шансы весьма призрачны, тем не менее отказ его явно разочаровал.

2 января 1872 г. выходит  книга Ницше “Рождение трагедии  из духа музыки”. Задумывалась  она еще до франко-германской  войны, а схематически очерчена  в докладе “Греческая музыкальная  драма”, прочитанном в университете  в январе 1870 г.

Эта книга очень плохо  сказалась на репутации Ницше  как профессионального филолога и преподователя: в течени зимнего семестра 1872-1873 г.г. он прочитал всего одну лекцию, и ту для двух нефилологов. Вина за это частично лежит на Вагнере (по сути дела, Вагнер, в своей дружбе с Ницше, лишь использовал его, в том числе и для собственной рекламы, как это ясно видно в “Рождение трагедии из духа музыки”), однако настоящая ошибка была в том, что сам Ницше допустил абсолютно непрофессиональное обращение с предметом, в котором считался квалифицированным специалистом. Столь благополучно складывавшаяся вначале академическая карьера Ницше, однако, была вскоре разрушена как его скандальными, с точки зрения тогдашнего историко-филологического сообщества, публикациями, так и нараставшими симптомами нездоровья. Ухудшающееся состояние здоровья, а также глубокое разочарование в академической деятельности приводят к тому, что в 1879 г. Ницше навсегда оставляет профессорскую должность и с тех пор ведет жизнь свободного художника.

На курортах Швейцарии  и Италии он создает свои сочинения, воплотившие наиболее зрелые и оригинальные его идеи: "Так говорил Заратустра" (1883- 1885), "По ту сторону добра и  зла" (1886), "Генеалогия морали" (1887). Ницше намеревался осуществить  систематическое изложение своей  философии, в его архиве имеются  многочисленные планы и наброски, свидетельствующие о том, что  стержнем этого сочинения должна была стать идея "воли к власти". Однако проект magnum opus так и остался нереализованным: им была написана лишь первая часть, озаглавленная "Антихрист". Часть подготовительных набросков была опубликована посмертно под названием ''Воля к власти" (1901-1906). Ницше отвлекался от работы над главным проектом, чтобы написать памфлет "Казус Вагнера" (1888). Это была тщательно продуманная, блестяще написанная работа, пропитанная ядовитым и уничтожающим сарказмом.

Прежде всего, Ницше отметил  болезненный характер музыки Вагнера:

    “Вагнер - художник  декаданса... Я далек от того, чтобы  безмятежно созерцать, как этот  декадент портит нам здоровье - и к тому же музыку! Человек  ли вообще Вагнер? Не болезнь  ли он скорее? Он делает больным  все, к чему прикасается –  он сделал больною музыку”. 

Ницше утверждал, что Вагнер разработал новую систему музыки лишь потому, что чувствовал свою неспособность  тягаться с классиками. Его музыка просто плоха, поэтому он прикрывает ее убожество пышностью декораций  и величием легенды о Нибелунгах. С помощью грохота барабанов и воя флейт он стремится заставить всех остальных композиторов маршировать за собой. Поэтому вагнерианство - форма проявления идиотизма и раболепия. Памфлет - итог длительных и мучительных раздумий Ницше над великой проблемой искусства, под которым он имел в виду прежде всего музыку. У Вагнера романтизм доходил до своего идеала и предела. Именно тогда, когда Вагнер повернул к прославлению древнегерманского пантеона богов и немецкого рейха, отношения между ним и Ницше начали быстро ухудшаться. После этого последовало не менее резкое сочинение "Ницше против Вагнера".

Вскоре начали проявляться  первые симптомы неуравновешенности Ницше. Он торопился с публикацией своих  явно не законченных произведений, хотя его уже надломленному разуму мерещились кошмары и опасности, исходящие от военной мощи Германской империи. Его охватывал страх  перед династией Гогенцоллернов, Бисмарком, антисемитскими кругами, церковью. Все они были оскорблены в его  последних книгах, и Ницше ждал жестоких преследований.

Последнии его работы, как и другие сочинения 1888 г. - "Сумерки идолов", "Антихрист" и "Ессе Homo". являющаяся своего рода автобиографией, - были опубликованы уже после того, как разум философа помрачился.

Обстоятельства и причины  душевного надрыва Фридриха Ницше  досконально не выяснены. Весьма много  здесь присутствует мнений различных  свидетелей. Трагический надлом в  психике Ницше произошел между 3 и 6 января 1889 г. Быстрое помрачение разума привело к смешению всех понятий, и с Ницше, как с мыслителем, было покончено навсегда. После многолетних мытарств по лечебницам разных городов, он простудился, заболел воспалением легких и скончался в полдень 25 августа 1900 г. Через три дня состоялось погребение на семейном участке кладбища в Рекене, где покоились его родители и брат.

Выступая на траурной церемонии, известный немецкий историк и  социолог Курт Брейзиг назвал Ницше “человеком, указавшим путь в новое будущее человечества”, мыслителем, выступившим против магии Будды, Заратустры и Иисуса.

Развитие  философских идей

Правы те профессиональные философы, которые пожимают плечами, или разводят руками, или делают еще что-то в этом роде при словосочетании “философия Ницше”. Он совсем не философ  в приемлемом для них смысле слова. Кто же он? Говорят: он – философ-поэт, или просто поэт, или философствующий  эссеист, или лирик познания, или  еще что-то! Пытаются даже систематизировать его труды по периодам: романтико-пессимистический (от “Рождения трагедии” до “Человеческого, слишком человеческого”), скептико-позитивистический (до – отчасти – “Веселой науки” и “Так говорил Заратустра”) и, наконец, собственно “ницшеанский” (последние произведения). Возразить против этого было бы нечего, даже напротив, это могло бы вполне отвечать сути дела при условии, что искомой оставалась бы как раз суть дела. Философия такого ранга и масштаба, как ницшевская, всегда есть рассказ о некоем “событии”, и если правила систематизации и таксономии распространяются на горизонтальную перекладину рассказа, то лишь в той мере, в какой она пересечена вертикальной перекладиной названного “события”. Что бы составить себе теперь некоторое представление о “событии” Фридриха Ницше, можно обратиться к следующему сравнению: некто, заглянув в недоступную многим глубину, узрел там нечто, настолько перетрясшее его мозги и составы, что итогом этого стала новая оптика, как бы новый орган восприятия вещей. “Я словно ранен стрелой познания, отравлен ядом кураре: видящий все”. Оглянувшись затем вокруг, он не мог уже застать ничего другого, кроме сплошных несоответствий виденному. Если исключить совершенно немыслимый в данном случае конформизм притворства, а равным образом и всякую богемность как возможные и наиболее вероятные формы реагирования на диссонанс, то останется именно казус Ницше – “больше поле битвы, чем человек” (Письмо к П. Гасту от 25 июля 1882 г.). “Чтобы отнестись справедливо к этому сочинению, надо страдать от судьбы музыки, как от открытой раны” - придется расширить судьбу музыки до судеб культуры, до планетарных судеб, чтобы получить пронзительный, как сирена, аварийный лейбмотив ницшевского “события”. Почтеннейший Ричль едва ли способен был догадаться, какую чудовищную алхимию претерпит в этой душе профессиональная филологическая выучка: работа над источниками и эрудиция! “Мы не какие-нибудь мыслящие лягушки, не объективирующие и регистрирующие аппараты с холодно расставленными потрохами, - мы должны непрестанно рожать наши мысли из нашей боли и по-матерински придавать им все, что в нас есть: кровь, сердце, огонь, веселость, страсть, муку, совесть, судьбу, рок”. Да и только ли Ричль; недоумения росли горой, лопаясь в годах разрывами отношений или формальной консервацией прежней дружбы. Профессионально прочитанный Сократ предстал злейшим личным врагом, с которым надо было непременно свести счеты, обнаруживая при этом не меньшую страсть и пылкость, чем этого мог потребовать чисто светский кодекс чести. Интервал в двадцать пять столетий сплющивался до… вчерашнего дня, перед открытой кровоточащей раной бессмысленно выглядела любая “давность сроков”.

В январе - марте 1872 г. Ницше  выступил с серией публичных докладов “О будущности наших учебных заведений”, имея в виду не столько швейцарские, сколько прусские гимназии и университеты. Там впервые прозвучала одна из главных  идей Ницше - необходимость воспитания истинной аристократии духа, элиты  общества. Его ужасала тенденция  к расширению и демократизации образования. Он указывал, что “всеобщее образование - это пролог коммунизма. Таким путем  образование будет ослаблено  настолько, что не сможет более давать никаких привилегий”. По Ницше, прагматизм должен присутствовать не в классических гимназиях, а в реальных школах, честно обещающих дать практически полезные знания, а вовсе не какое-то “образование”.

В 1874 г. Ницше задумал серию  памфлетов. Из примерно 20-24 задуманных удалось написать только четыре эссе под общим заглавием “Несвоевременные размышления”: “Давид Штраус, исповедник и писатель”, “О пользе и вреде  истории для жизни” (1874), “Шопенгауэр  как воспитатель” (1874) и “Рихард Вагнер в Байрейте” (1875-1876).

Эти сочинения исторически  имеют важный смысл в творчестве Ницше. Здесь еще просматривается “черновая” стадия становления его мировоззрения, но уже отчетливо видно начало самоопределения, пробы самостоятельности, и это несмотря на постоянные поиски духовно-родственных ориентиров.

В этих размышлениях Ницше  выступил страстным защитником немецкой культуры, бичевавшим филистерство и  победоносное опьянение после создания империи. Сомнение Ницше, родится ли из победы Германии и ее политического объединения блестящая культура, звучало раздражающим диссонансом на фоне бравурного грохота литавр, возвещавших эру расцвета культуры, как произошло это с древними греками после окончания персидских войн во времена Перикла. В статье “Господин Фридрих Ницше и немецкая культура” лейпцигская газета объявила его “врагом Империи и агентом Интернационала”. Поистине, трудно представить что-либо более комичное, нежели последнее обвинение, но после этого в Германии стали замалчивать Ницше.

Тем более, что как раз в то время, когда немецкая историческая наука становилась образцом в Европе и переживала период подъема, Ницше резко выступил против преклонения перед историей как слепой силой фактов. В прошлом он видел лишь бремя, отягощавшее память, не дававшее жить в настоящем. А между тем прошлого нужно ровно столько, сколько требуется для свершения настоящего. В этом Ницше явно шел по стопам Гете, сказавшего однажды: “Лучшее, что мы имеем от истории, - возбуждаемый ею энтузиазм”

Ницше различал три рода истории - монументальный, антикварный  и критический. История первого  рода, по его мнению, черпает из прошлого примеры великого и возвышенного. Она учит, что если великое уже  существовало в прошлом хотя бы однажды, то оно может повториться и  еще когда-нибудь. Поэтому монументальная история служит источником человеческого  мужества и вдохновения, источником великих побуждений. Опасность же ее Ницше видел в том, что при  таком подходе забвению предаются  целые эпохи, образующие как бы серый  однообразный поток, среди которого вершинами возносятся отдельные  разукрашенные факты.

Антикварная история охраняет и почитает все прошлое, ибо оно  освящено традициями. Она по своей  природе консервативна и отвергает  все, что не преклоняется перед прошлым, отметает все новое и устремленное в будущее. Когда современность перестает одухотворять историю, антикварный род вырождается в слепую страсть к собиранию все большего и большего числа фактов, погребающих под собой настоящее.

Поэтому Ницше выше других ставил критическую историю, которая  привлекает прошлое на суд и выносит  ему приговор от имени самой жизни  как темной и влекущей за собой  силы. Но он сразу предупреждал, что  критическая история очень опасна, поскольку мы продукт прежних  поколений, их страстей, ошибок и даже преступлений. И оторваться от всего  этого невозможно.

Все виды истории имеют  свое несомненное право на существование. В зависимости от обстоятельств, целей и потребностей всякий человек  и всякий народ нуждаются в  известном знакомстве с каждым из этих видов. Важно лишь то, чтобы  история не заменяла собою жизнь, чтобы прошлое не затмевало настоящего и будущего. Поэтому слабых людей  история подавляет, вынести ее могут  только сильные личности. В этом Ницше видел как пользу, так  и вред истории для жизни.

Современную культуру Ницше  отвергал потому, что она, с его  точки зрения, не сознает своего назначения вырабатывать гениев. Низкие меркантильные интересы, холодный научный  рационализм, стремление государства  руководить культурой - все это ведет  ее к упадку и кризису. Между тем  путь к истинной культуре, определяемой Ницше как “единство художественного  стиля во всех проявлениях жизни  народа”, лежит через выработку  в нас и вне нас философа, художника и святого, идеальное  сочетание которых Ницше находил  в Шопенгауэре и Вагнере.

В период “Рождения трагедии”  и даже еще “Несвоевременных размышлений” союзниками были все еще Шопенгауэр и Вагнер, с которыми он готов  был к истреблению любых драконов. Тем невыносимее обернулось разочарование  и первое испытание одиночеством; реальный Вагнер в самом скором времени  стал диссонировать с желанным Вагнером – под маской нового Эсхила скрывался всего лишь заядлый театрал и неподражаемый дизайнер страсти, гениальный обольститель и минотавр юношеских порывов.

Панегирик Вагнеру в четвертом  “Несвоевременном” - это и отречение  от него, и прощание с ним, лебединая  песня “вагнерщины и героического германизма”. Разрыв этот открывал перспективу абсолютного одиночества, ибо, по словам самого Ницше, “у меня не было никого, кроме Рихарда Вагнера”. В сферу пересмотра втягивается и Шопенгауэр.

Наступил короткий период позитивистского перерождения Ницше, прилежание ремесленника стало выше природной одаренности, наука - выше искусства, целью культуры стало  уже не сотворение художественного  гения, а познание истины.