Федор Иванович Тютчев (1803-1873 гг.)

    Румяный цвет, златые сны?. 

    На  тютчевских лирических пейзажах лежит особенная печать, отражающая свойства его собственной душевной и физической природы — хрупкой и болезненной. Его образы и эпитеты часто неожиданны, непривычны и на редкость впечатляющи. У него ветви докучные, земля принахмурилась, листье изнуренное и ветхое, звезды беседуют друг с другом тихомолком, день скудеющий, движение и радуга изнемогают, увядающая природа улыбается немощно и хило и т.п.

    «Вечный строй» природы то восхищает, то вызывает уныние поэта:

    Природа знать не знает  о былом,

    Ей  чужды наши призрачные годы,

    И перед ней мы смутно сознаем 

    Себя  самих — лишь грезою природы, 

    Но  в своих сомнениях и мучительных поисках истинных взаимоотношений части и целого — человека и природы — Тютчев вдруг приходит к неожиданным прозрениям: человек не всегда в разладе с природой, он не только «беспомощное дитя», но он и равновелик ей  в своей творческой потенции: 

    Связан, соединен от века

    Союзом  кровного родства 

    Разумный  гений человека

    С творящей силой естества...

    Скажи заветное он слово —

    И миром новым естество

    Всегда  откликнуться готово

    На  голос родственный  его. 

    Утонченный  психологизм, пронизывающий творчество Тютчева как более или менее категория отвлеченная, приобретает конкретно-житейский характер в так называемом денисьевском цикле поэта. Тютчеву было 47 лет, когда его любовь вызвала ответное и значительно более сильное чувство со стороны молодой девушки Елены Александровны Денисьевой: 

    Не  раз ты слышала  признаньем

    «Не стою я любви твоей»,

    Пускай  мое она созданье,—

    Но  как я беден  перед ней... 

    Поэт-мыслитель  всю жизнь — от ранней юности до последних дней болезненной старости—чрезвычайна интенсивно жил сердцем. Он любил и был любим, но считал любовь чувством изначально-губительным, «поединком роковым». Потому-то печалился он о судьбе одной из своих дочерей, «кому я, быть может, передал по наследству это ужасное свойство, не имеющее названия, нарушающее всякое равновесие в жизни, эту жажду любви...».

    Полюбив страстно и безоглядно, Денисьева всецело отдалась своему чувству, восстановив против себя общественное мнение. Ей была уготована «жизнь отреченья, жизнь страданья»: 

    Таков уж свет: он там бесчеловечней,

    Где человечно-искренней  вина. 

    Не  только «свет» отвернулся от Елены Александровны, но и родной отец отрекся от нее. Главной же мукой было то, что любимый, ради которого все было принесено в жертву, не принадлежал ей полностью: Тютчев не только нс порывал со своей семьей, но и продолжал по-своему любить жену, во всяком случае, дорожить ею. Весь цикл стихов, посвященных Деиисьевой, проникнут тяжелым чувством вины, насыщен роковыми предчувствиями. В этих стихах нет ни пылкости, ни страсти, только нежность, жалость, преклонение перед силой и цельностью ее чувства, сознание собственной недостойности, возмущение «бессмертной пошлостью людской». Эта «последняя любовь» Тютчева длилась 14 лет, до самой смерти Денисьевой, сошедшей в могилу в возрасте 38 лет от чахотки, течение которой обострили и ускорили душевные страдания. 

    О, как убийственно мы любим!,

    Как в буйной слепоте своей

    Мы  то всего вернее губим,

    Что сердцу нашему милей!..

    Тютчев  очень тяжело переживал утрату:

    Жизнь, как подстреленная птица,

    Подняться хочет — и не может... 
 
 

    Я. П. Полонскому, другу и сослуживцу, Тютчев писал: «Друг мой, теперь все испробовано—ничто не помогло, ничто не утешило,— не живется — не живется — не живется...» В стихах «денисьевского цикла» особенно часты характерные тютчевские строки, начинающиеся горьким восклицанием «О!», определяющим интонацию отчаяния всего стихотворения. Столько страдания и муки в стихах, посвященных памяти Елены Александровны, что невольно в сознании возникает народное понятие убивается... Да, Тютчев именно убивается по Денисьевой: 

    По  ней, по ней, судьбы не одолевшей,

    Но  и себя не давшей победить,

    По  ней, по ней, так до конца умевшей

    Страдать, молиться, верить и  любить. 

    Он  пережил ее на девять лет. В эти  последние годы Тютчев едва успевает оправляться от потерь близких  ему людей: мать, брат, четверо детей... 

    Дни сочтены, утрат не перечесть,

    Живая жизнь давно уж позади,

    Передового  нет, и я, как есть,

    На  роковой стою очереди. 

    Его черед пришел 15 июля 1873 года... Но остались стихи Тютчева, которые сам он так мало ценил, так небрежно хранил, полагая: 

    В наш век стихи  живут два-три  мгновенья.

    Родились  утром, к вечеру умрут.

    О чем же хлопотать? Рука забвенья

    Как раз свершит свой корректурный труд. 

    Однако  тирания времени, которую так остро ощущал поэт, оказалась не властна над его творчеством. Конечно, совершенство формы и значительность содержания поэзии Тютчева требуют от читателя определенной культуры, просвещенности. В свое время в статье о Тютчеве А. Фет писал: «Тем больше чести народу, к которому поэт обращается с такими высокими требованиями. Теперь за нами очередь оправдать его тайные надежды». 
 
 
 
 
 
 
 

              ЛИТЕРАТУРА 

    1.Ф.И.Тютчев. Избранная лирика.-М.,1986

    2.А.Григорьев.Эстетика  и критика.-М.,1980

    3.А.А.Фет.Сочинения.-М.,1982