Старшие символисты

Введение.

      Символи́зм (фр. Symbolisme) — одно из крупнейших направлений  в искусстве (в литературе, музыке и живописи), возникшее во Франции  в 1870-80-х гг. и достигшее наибольшего  развития на рубеже XIX и XX веков, прежде всего в самой Франции, Бельгии  и России. Символисты радикально изменили не только различные виды искусства, но и само отношение к нему. Их экспериментаторский характер, стремление к новаторству, космополитизм и  обширный диапазон влияний стали  образцом для большинства современных  направлений искусства. Символисты использовали символики, недосказанность, намеки, таинственность, загадочность.

      Термин  «символизм» в искусстве впервые  был введён в обращение французским  поэтом Жаном Мореасом в одноимённом  манифесте — «Le Symbolisme», — опубликованном 18 сентября 1886 года в газете «Le Figaro». В частности, манифест провозглашал:

     «Символическая  поэзия — враг поучений, риторики, ложной чувствительности и объективных  описаний; она стремится облечь Идею в чувственно постижимую форму, однако эта форма — не самоцель, она  служит выражению Идеи, не выходя из-под  её власти. С другой стороны, символическое  искусство противится тому, чтобы  Идея замыкалась в себе, отринув  пышные одеяния, приготовленные для  неё в мире явлений. Картины природы, человеческие деяния, все феномены нашей жизни значимы для искусства  символов не сами по себе, а лишь как  осязаемые отражения перво-Идей, указующие на своё тайное сродство с ними... Символистскому синтезу  должен соответствовать особый, первозданно-широкоохватный стиль; отсюда непривычные словообразования, периоды то неуклюже-тяжеловесные, то пленительно-гибкие, многозначительные  повторы, таинственные умолчания, неожиданная  недоговорённость — всё дерзко и  образно, а в результате — прекрасный французский язык — древний и  новый одновременно — сочный, богатый  и красочный...»

     После Франции именно в России символизм  реализуется как наиболее масштабное, значительное и оригинальное явление  в культуре. Многие представители  русского символизма приносят в это  направление новые, зачастую не имеющие  ничего общего с французскими предшественниками. Символизм становится первым значительным модернистским направлением в России; одновременно с зарождением символизма в России начинается Серебряный век  русской литературы; в эту эпоху  всё новые поэтические школы  и отдельные новаторства в  литературе находятся, хотя бы отчасти, под влиянием символизма — даже внешне враждебные направления (футуристы, «Кузница» и др.) во многом пользуются символистским материалом и начинают с отрицаний символизма. Но в русском  символизме не было единства концепций, не существовало ни единой школы, ни единого  стиля; даже среди богатого оригиналами  символизма во Франции не встретишь  такого разнообразия и таких не похожих  друг на друга примеров. Помимо поисков  новых литературных перспектив в  форме и тематике, возможно, единственное, что объединяло русских символистов  — это недоверие к обыденному слову, стремление выражаться посредством  аллегорий и символов. «Мысль изречённая — есть ложь» — стих русского поэта Фёдора Тютчева — предшественника  русского символизма.

     Русский символизм поначалу имел в основном те же предпосылки, что и символизм  западный: «кризис позитивного мировоззрения  и морали» (в России — в контексте  кризиса народнической культурной традиции). Главным принципом ранних русских символистов становится панэстетизм; эстетизация жизни  и стремление к различным формам замещения эстетикой логики и  морали. «Красота спасёт мир» — получает новое освещение. Русский символизм, активно впитывая модернистскую  литературу запада, стремится поглотить  и включить в круг своих тем  и интересов все явления мировой  культуры, которые, по представлению  русских символистов, отвечают принципам  «чистого», свободного искусства. Античность, возрождение, романтизм — эпохи  в которых В. Брюсов, Д. Мережковский, Н. Минский и другие находят художников и поэтов символизма. Само искусство начинает пониматься как накопитель и сохранитель прекрасного (чистого опыта и истинного знания). «Природа создаёт недоделанных уродцев, — чародеи совершенствуют Природу и дают жизни красивый лик» (К. Бальмонт) Но в русской литературе 2-ой половины XIX века господствовали определенные принципы если не подчинения, то необходимой связи искусства с почвой, с народом, государством и пр. Поэтому первые публикации русских символистов, еще не адаптированные к русскому духу, встретили более чем холодный приём. У следующего поколения в какой-то степени продолжается напряженная работа над интерпретациями «панэстетизма», но уже не доминирует, смешиваясь со всё более актуальными религиозно-философскими и мифотворческими исканиями.

Старшие символисты

     Старшие русские символисты (1890-е годы) поначалу встречали у критики и читающей публики в основном неприятие  и насмешки. Как наиболее убедительное и оригинальное явление, русский  символизм заявил о себе в начале двадцатого века, с приходом нового поколения, с их интересом к народности и русской песне, с их более  чутким и органичным обращением к  русским литературным традициям.

     Через головы своих «учителей», во многом подражателей западу, младшее поколение  символистов «открывает» все  новых отечественных предшественников. Новую интерпретацию в свете  символизма получают многие произведения А. Пушкина («Пророк», «Поэт» и др.), Ф. Тютчева (в первую очередь, «Silentium!», ставшее своеобразной манифестацией  русского символизма, и другие), петербургские  повести Гоголя; все глубже, масштабней и символичней предстаёт наследие Ф. Достоевского. Раннего «представителя»  символизма разглядели и в «безумном» для современников К. Н. Батюшкове (1787—1855).

     Еще более несомненными предшественниками  символизма оказываются русские  поэты 19-г века, близкие к представлениям о «чистой поэзии», такие как  А. Фет, Я. Полонский, А. Майков, Е. Баратынский. Тютчев, указавший путь музыки и  нюанса, символа и мечты, уводил русскую  поэзию, по мнению символистской критики, от аполлонических гармоний пушкинского  времени. Но именно этот путь был близок многим русским символистам.

     Наконец, невозможно представить мировоззрение  младших символистов без влияния  личности Владимира Соловьёва. Софиология, соборность, идеал «цельного знания», стремление к объединению эпистемологии  с этикой и эстетикой, культ вечной женственности, Россия и Запад, возможности  религиозной модернизации и перспективы  объединения церквей — некоторые  из важнейших тем, которые разрабатывает  молодое поколение символистов в первые годы двадцатого века под влиянием наследия Владимира Соловьёва.

     Русский символизм заявляет о себе в первой половине 1890-х годов. Отправными точками  его истории обычно называют несколько  публикаций; в первую очередь это: «О причинах упадка…», литературно-критическая  работа Д. Мережковского и альманахи  «Русские символисты», выпущенные за свой счёт студентом Валерием Брюсовым в 1894 году. Эти три брошюры (последняя  книжка вышла в 1895 году) были созданы  двумя авторами (часто выступающими в рамках этого издания как  переводчики): Валерием Брюсовым (как  главный редактор и автор манифестаций и под масками нескольких псевдонимов) и его студенческим товарищем  — А. Л. Миропольским.

     Таким образом, Мережковский и его супруга, Зинаида Гиппиус, находились у истоков  символизма в Петербурге, Валерий  Брюсов — в Москве. Но наиболее радикальным  и ярким представителем раннего  питерского символизма стал Александр  Добролюбов, «декадентским образом  жизни» в студенческие годы послуживший  созданию одной из важнейших биографических легенд Серебряного века.

     «Миф об Александре Добролюбове, начавший складываться уже в самом раннем периоде развития русского символизма — неважно, как его называть, «дьяволическим» ли (Хансен-Леве) или «декадентским» (И. П. Смирнов), — окончательно сформировался уже в начале XX века, то есть когда сам Добролюбов уже ушел из литературы и порвал со своим привычным литературно-художественным кругом… Конечно, не одному Добролюбову приходила в голову мысль об ущербности литературного творчества по сравнению с жизнью. Так, например, Мережковский, с чьим именем также связывается возникновение символизма как направления, признавался в автобиографии, что в юности «ходил пешком по деревням, беседовал с крестьянами» и «намеревался по окончании университета „уйти в народ“, сделаться сельским учителем». О том, чтобы уехать на край света, к диким народам, не испорченным цивилизацией, позже мечтал поэт-футурист Божидар. Но только Добролюбову (и вслед за ним — поэту Леониду Семенову) удалось проявить последовательность и преодолеть условность творчества. Вторая сторона мифа — это ощущение постоянного, как бы сейчас сказали, виртуального присутствия ушедшего поэта в повседневной литературной реальности. В неодно-кратно цитировавшихся мемуарах Г. Иванова рассказывается, как литераторам, идущим к трамвайной остановке, чтобы отправиться в редакцию журнала «Гиперборей», повстречался мужик в картузе, в валенках, в полушубке. Его вопрос: «Скажите, господа, где помещается „Аполлон“?» — повергает в шок и вызывает в памяти образ Александра Добролюбова.

     «…Этот  таинственный, полулегендарный человек, — пишет Г. Иванов.— По слухам, бродит где-то в России — с Урала  на Кавказ, из Астрахани в Петербург, — бродит вот так, мужиком в  тулупе, с посохом — так, как  мы его видели или как он почудился  нам на полутемной петербургской  улице <…> где-то, зачем-то бродит —  уже очень долго, с начала девятисотых  годов, — по России <…>

     Странная  и необыкновенная жизнь: что-то от поэта, что-то от Алёши Карамазова, еще многие разные „что-то“, таинственно перепутанные в этом человеке, обаяние которого, говорят, было неотразимо».»

— Александр Кобринский «Разговор через мертвое пространство»

     В Москве «Русские символисты» издаются за свой счет и встречают «холодный  прием» критики; Петербургу больше повезло  с модернистскими изданиями —  уже в конце века там действуют  «Северный вестник», «Мир искусства»…  Однако Добролюбов и его друг и  сокурсник по гимназии, В. В. Гиппиус, первые циклы стихов также издают на собственные средства; приезжают  в Москву и знакомятся с Брюсовым. Брюсов не был высокого мнения о  искусстве стихосложения Добролюбова, но сама личность Александра произвела  на него сильное впечатление, оставившее след в его дальнейшей судьбе. Уже  в первые годы двадцатого века, будучи редактором появившегося в Москве наиболее значительного символистского издательства «Скорпион», Брюсов опубликует стихи Добролюбова. По собственному, более позднему, признанию, на раннем этапе своего творчества, наибольшее влияние из всех современников Брюсов воспринял от Александра Добролюбова и Ивана Коневского (молодой поэт, чье творчество получило высокую оценку Брюсова; погиб на двадцать четвертом году жизни).

     Самостоятельно  от всех модернистских группировок  — особняком, но таким, что нельзя не заметить, — создавал свой особый поэтический мир и новаторскую  прозу Фёдор Сологуб (Фёдор Кузьмич  Тетерников). Роман «Тяжёлые сны» писался  Сологубом еще 1880-е годы, первые стихи  помечены 1878 годом. До 1890-х годов  работал учителем в провинции, с 1892 года поселяется в Петербурге. С 1890-х годов в доме писателя собирается кружок друзей, нередко объединяющий авторов из разных городов и враждующих изданий. Уже в двадцатом веке Сологуб стал автором одного из самых  известных русских романов этой эпохи — «Мелкий бес» (1907), вводящий в круг русских литературных персонажей жуткого учителя Передонова; а  еще позднее в России его объявляют  «королём поэтов»…

Но, возможно, самыми читаемыми, самыми звучными и музыкальными стихами на раннем этапе русского символизма стали произведения Константина  Бальмонта. Уже в конце девятнадцатого века К. Бальмонт наиболее отчетливо  заявляет о свойственном символистам  «поиске соответствий» между  звуком, смыслом и цветом (известны подобные идеи и эксперименты у Бодлера  и Рембо, а позже — у многих русских поэтов — Брюсов, Блок, Кузмин, Хлебников и др). Для Бальмонта, как например, для Верлена, этот поиск  заключается в первую очередь  в создании звуко-смысловой ткани  текста — музыка, рождающая смысл. Увлечение Бальмонта звукописью, красочными прилагательными, вытесняющими глаголы, приводит к созданию почти  «бессмысленных», по мнению недоброжелателей, текстов, но это интересное в поэзии явление приводит со