Понятно, что без выбора не
может быть и речи о свободе,
на отсутствие возможности выбора
- весьма относительно, т.к. даже
в условиях жесткой детерминации
существует известная вариативность
поведения. В этом отношении
можно согласиться с экзистенциалистами:
человек "брошен в свободу",
поскольку обречен на выбор
(крайний пример - осужденный на
смерть все равно выбирает
форму поведения в оставшееся
время жизни), ведь отказ от
избрания какого-либо из альтернативных
вариантов деятельности, позиция
уклонения, недеяния тоже выбор. Поэтому,
когда мы говорим об отсутствии возможности
выбирать, то имеем в виду определенную
систему отсчета, в рамках которой ничего
не можем изменить, хотя наряду с ней всегда
присутствует другая (или другие), позволяющая
нам что-то предпочитать. (Например, человек,
находящийся в тюрьме, не волен выбирать
место своего пребывания, но может по-разному
вести себя внутри навязанного ему пространства).
Моральный выбор как способ
реализации нравственной свободы
обусловлен совокупностью факторов
объективного и субъективного
характера. Объективные обстоятельства
задают определенные внешние
параметры индивидуальным предпочтениям,
затрудняя или облегчая процесс
личностной самореализации. В рамках,
например, тоталитарного социального
режима нравственно свободная
деятельность оказывается сложнореализуемой
сверхзадачей и является уделом одиночек
- людей сильных и самодостаточных. Кроме
того, в любом обществе человек не гарантирован
от столкновения с таким стечением обстоятельств
жизни, которые зададут ему немыслимо
трудные условия морального выбора. Но
внутри объективно обусловленных границ
вариативность поведения зависит уже
от самого человека, поэтому в сходных
ситуациях разные люди делают разный выбор.
(Кстати, субъективный фактор, всегда имеющий
в мире морали особое значение, в данном
случае способен влиять на внешние параметры
выбора. Можно, например, признавать их
незыблемость или стремиться к расшатыванию,
расширению или прорыву сквозь них. Кроме
того, если их все же нельзя изменить, можно
модифицировать свое отношение к ним:
равнодушно отвергнуть, стоически принять,
приспособиться к ним, приспособить их
к себе и т.д.) Индивидуальные ценностные
ориентации, эмоциональные и психологические
особенности, личностная готовность к
свободе или напротив, неспособность к
ней, - все это сообщает процессу морального
выбора уникальный характер, в котором,
тем не менее, можно обнаружить и некоторые
общие проявления.
Одно из них связано со спецификой
взаимоотношения между стратегическим
и ситуативным выбором, которые,
в идеале, должны быть гармонично
взаимосвязаны, но в действительности
часто противостоят друг другу,
порождая новые антиномии свободы.
Стратегический выбор касается,
прежде всего, "выбора себя",
т.е. созидания человеком своей
"самости". Этот аспект свободы далеко
не всегда осознается и находится в противоречии
с имеющей широкое распространение установкой
на проявление в свободной деятельности
уже сформированной, ставшей, а не становящейся,
"самости". Такая установка фиксирует
несомненную значимость моральной определенности
личности, устойчивости ее ценностных
представлений, но, с другой стороны, неминуемо
ограничивает ее свободу не коей завершенностью
внутреннего нравственного самоопределения
и может провоцировать моральный догматизм,
отказ от бесконечного процесса "переделывания
себя" и, следовательно, самосовершенствования.
Впрочем, предпочитая упоминавшуюся альтернативную
установку, т.е. рассматривая себя как-то,
что еще предстоит создать, человек также
не застрахован от риска, который в этом
случае связан с эмоциональной тяжестью
собственной незавершенности, подверженности
безудержному релятивизму, с "неуютностью"
вечного поиска и вечной неудовлетворенности.
Выбор той или другой жизненной стратегии
является актом нравственной свободы
"по большому счету" и сразу же обременяет
его субъекта таким же по масштабу грузом
ответственности за свою судьбу, нисколько
не подслащивая эту "пилюлю" обещаниями
непременного счастья и благополучия.
Поэтому любой, жаждущий свободы, должен
быть готов принять не только ее радостные,
но и трагические проявления.
Стратегический выбор связан
также с вопросом о допустимости
выбора зла, который был предельно
заострен Н. Бердяевым, сформулировавшим
так называемую "трагедию свободы":
вынужденное добро не есть
добро, а свобода выбора предполагает
возможность выбора зла. Теоретическая
модель ответа на этот вопрос
может выглядеть следующим образом:
имея потенциальную возможность
выбора зла, нравственно полноценная
личность избирает добро. Именно
с таким выбором соотносится
нравственная свобода. Для человека,
приобщенного к смыслу морали,
выбор добра более вероятен, чем
для человека, усвоившего только
исторически конкретное ее значение.
Тем не менее, степень риска
в принципиальном выборе между
добром или злом достаточно
велика и определяется множеством
разнородных параметров, анализ
которых - задача не столько
теоретическая, сколько практическая.
На свой "страх и риск" осуществляется
человеком и ситуативный выбор,
в котором особенное значение
может при обретать случайность, нередко
разрушающая самую продуманную стратегию.
Антиномии нравственной свободы ситуационного
уровня обнаруживаются в моральных конфликтах.
Понятие морального конфликта, в его узком
значении, определяют как такую ситуацию,
в которой человек должен сделать выбор
между взаимоисключающими формами поведения,
т.е. по принципу "либо-либо". Так называемые
"сильные" конфликты (или "пограничные
ситуации", если пользоваться экзистенциалистской
терминологией), предлагающие человеку
выбор между двумя чрезвычайно значимыми
для него ценностями (крайний его вариант
- выбор между жизнью и смертью или на грани
жизни и смерти), обладают ярко выраженным
драматизмом, поскольку всегда связаны
с жертвой, утратой. Представляя возможность
свободы, они требуют за нее такую высокую
плату, которая часто оказывается непосильной
для человека, мучительно ощущающего в
данном случае "бремя свободы", а
не ее "благо". Высокая степень риска
в таких ситуациях связана не только с
трудностями эмоционально-нравственного
неприятия выбора (например, когда можно
спасти от смерти только одного из двух
любимых людей, обрекая тем самым другого
на гибель) и грузом ответственности, но
и с непредсказуемостью последствий, которые
невозможно просчитать заранее (эта особенность,
кстати говоря, присутствует в моральных
конфликтах различной степени "тяжести").
Вместе с тем, именно трагизм "пограничных
ситуаций" раскрывает глубинные тайны
свободы, перемещает индивида из обыденного
пространства в мир "подлинности",
позволяет выявить - порой неожиданную
для него самого "самость", проверить
свою способность и право быть свободным.
Свобода как "благо" имеет,
конечно, иную эмоциональную окраску,
основанную на моральной удовлетворенности
человека своими поступками, которые
выражают его собственные нравственные
пристрастия и одновременно не
противоречат "моральному закону".
Вероятно, именно это имел в
виду Кант, отмечая, что "темперамент
добродетели - радостный". Когда
моральная необходимость вследствие
интериоризации перестает быть указанием
извне, а становится внутренним повелением,
тогда деятельность в контексте этого
повеления воспринимается как нравственно
свободная, не стесненная необходимостью
и, следовательно, приносящая особую, моральную
радость.
Многочисленные аспекты свободы
(намеченные здесь и оставшиеся
за пределами рассмотрения), а
также сопровождающие их различные
эмоциональные состояния, в действительности
тесно переплетены и представлены
во множественности индивидуальных проявлений.
Их общее, сущностное основание удачно
сформулировано в русской идеалистической
этике: нравственная свобода есть "вольный
отказ от своеволия", т.е. такой способ
моральной самореализации, который предполагает
добровольное отстранение личности от
произвола, поскольку вседозволенность
извращает нравственное бытие субъекта
и разрушает смысл морали.
Степень и специфика нравственной
свободы прямо связаны с ее
неизменной спутницей - нравственной
ответственностью, выражающей способность
личности самостоятельно управлять
своей деятельностью, отвечать
за свои поступки. Умение принимать
на себя груз ответственности
свидетельствует об уровне нравственного
развития человека и справедливости
его претензий на обладание
свободой в обыденном существовании
люди зачастую оказываются в
плену иллюзорной ориентации, побуждающей
их стремиться к свободе и
всячески уклоняться от ответственности,
придумывая для этого различные
способы и прибегая к "защитной
мотивации". Однако самые изощренные
изобретения не могут изменить
непреложно действующую закономерность:
чем большей степенью свободы
располагает человек, тем большую
ответственность он должен нести, поэтому
стремление убежать от ответственности
означает и бегство от свободы, а вместе
с этим - неизбежность моральной деградации.
Являясь разновидностью социальной
ответственности и, вместе с
тем, пронизывая собой все виды
человеческой деятельности, нравственная
ответственность включает в себя
целый комплекс достаточно сложных
и отнюдь не однозначно решаемых
вопросов. Их осмысление предполагает
конкретный анализ внешних и
внутренних обстоятельств нравственного
поведения, тесно связанный с
проблемой моральной оценки.