Человек и его место в мире. Проблема жизни и смерти в духовном опыте человечеств

    Фромм считает, что человек отчужден от продуктов своего труда, он не является уже хозяином построенного им мира, наоборот, этот мир, созданный человеком, превратился в хозяина, перед которым человек склоняется, пытаясь его как-то умилостивить или по возможности перехитрить. Не только экономические, но и личные отношения между людьми приобрели тот же характер отчуждения. Вместо человеческих отношений они стали напоминать отношения вещей. Человек продает не только товары, он продает самого себя и ощущает себя товаром. «Новая свобода», - считает Фромм, «которую принес индивиду капитализм, усугубила воздействие уже оказанное религиозной свободой протестантства. Индивид стал еще более одинок».

     Фромм считает, что «для человека, насколько он человек - то есть насколько он превосходит природу и осознает себя и свою смертность, чувство полного одиночества и обособленности, близко к умопомешательству».Человеку нужно поддерживать отношения с другими людьми, обрести единство с ними, «чтобы остаться в здравом уме». Потребность быть вместе с другими является, по мнению философа, «сильнейшей страстью, более сильной, чем секс, а часто даже более сильной, чем желание жить».

    Человек, по мнению Э.Фромма, не в состоянии осмыслить социальную реальность и он «заполняет ум выдумками.Выдумки это иллюзии, но они помогают человеку избавиться от одиночества, так как «чувство полного одиночества ведет к психическому разрушению, так же как физический голод - к смерти». Конечно, иллюзии, по мнению Э.Фромма, не заменяют физический контакт; однако если индивид физически одинок, но при этом связан какими-то идеями, моральными ценностями или хотя бы социальными стандартами, то это, безусловно, дает ему чувство общности и «принадлежности», без которых он не может нормально жить. Вот почему «религия и национализм, как и любые обычаи, любые предрассудки - даже самые нелепые и унизительные, спасают человека (если связывают его с другими людьми) от самого страшного - изоляции»,- подчеркивает Э.Фромм. Автор пишет о том, что чувство полного одиночества ведет к умственным расстройствам так же, как физическое голодание ведет к смерти, однако моральное одиночество, рассматривается     Фроммом как неспособность индивида соотноситься с другими людьми и даже ценностями и идеалами вообще. Человек должен всегда чувствовать связь с другими. Так, монах в монастыре, верящий в Бога или политический заключенный в камере, чувствующий поддержку и солидарность, по мнению ученого, не одиноки.

     Отчуждение, одиночество, заброшенность человека, его конформизм, одномерность, бегство от свободы и т.д. и т.п. - это в сущности то, что объединяет представителей многих философских «школ».

Однако физическая изолированность не всегда соседствует  с одиночеством. Современный человек  ощущает одиночество наиболее остро в ситуациях интенсивного и часто принудительного общения – в городской толпе, в кругу собственной семьи, в среде знакомых, в трудовом коллективе. Одиночество отражает тягостный разлад личности, господство дисгармонии, страдания.

    Очень интересными и актуальными являются взгляды Мартина Бубера в работе «Проблема человека», написанной в 1943 г. По мнению автора:«если современный индивидуализм познает лишь часть человека, то коллективизм знает человека только в качестве части: к целостности человека, к человеку как таковому не прорываются ни индивидуализм, ни коллективизм. Индивидуализм видит человека в его соотнесенности с самим собой, коллективизм же вообще не видит человека, он рассматривает лишь «общество». В индивидуализме лицо человека искажено, в коллективизме оно закрыто. Чтобы спасти себя от отчаяния, которым человеку грозит его собственное одиночество, он находит выход в том, что прославляет это одиночество». Таким образом, человек создает себе иллюзию счастья, однако она не спасает его от еще большего одиночества и саморазрушения. Крушение индивидуализма ввергает его в коллективизм, где он «пытается избежать своего рока одиночества, полностью включаясь в одну из массовых групповых организаций».  

    Однако по своей сути современный коллектив также иллюзорен, поскольку в нем нет соединения человека с человеком. М. Бубер подчеркивает, что «существование человека в коллективе не равнозначно существованию человека в общении с другим человеком. В коллективе личность не освобождается от своего одиночества, между тем как одиночество связывает живущих, «живет» с ними. Человеческое одиночество здесь не преодолевается, а лишь только заглушается, зреет жестокость, которая проявляется с крушением иллюзии». Автор протестует против ложной альтернативы «либо индивидуализм - либо коллективизм» и пытается найти третье решение, которое лежит между двумя личностями, то есть в диалоге, в общении человека с человеком, где оба становятся дающими и принимающими. И это ««Между» не является вспомогательной конструкцией – наоборот, это место и носитель межчеловеческой событийности». Заслуга М. Бубера состоит в том, что он показал, что только в диалоге, в отношении «человек с человеком» можно постичь сущность человека, раскрыть его качества.

    Задача гуманистов в понимании «Я» как существа, которое раскрывается полностью только в отношениях «Я» и «Ты», провозглашении человечности между людьми, ведь только так можно приблизиться к ответу на вопрос: «Что есть человек?», то есть понять его предназначение на земле.

    Хочется верить в то, что универсальный гуманизм, провозглашающий новый диалог, диалог между культурами, в котором человек признается главной ценностью в многообразии убеждений и верований, в котором нет места физическому и духовному насилию, ущемлению прав и свобод личности, сможет дать ответ на этот извечный вопрос. Ведь такой диалог способствует взаимообогащению культур и наибольшему расцвету человеческой личности. Сегодня для России, которая утратила одни ценности, а другие, навязанные извне или не приживаются, или искажают человеческую личность, центром мироздания, истинно творческим началом бытия.

2.Проблема жизни и смерти в духовном опыте человека. 

Жизнь и смерть - вечные темы духовной культуры человечества во всех ее подразделениях. О них размышляли пророки и основоположники религий, философы и моралисты, деятели искусства и литературы, педагоги и медики. Вряд ли найдется взрослый человек, который рано или поздно не задумался бы о смысле своего существования, предстоящей смерти и достижении бессмертия. Эти мысли приходят в голову детям и совсем юным людям, о чем говорят стихи и проза, драмы и трагедии, письма и дневники. Только раннее детство или старческий маразм избавляют человека от необходимости решения этих проблем. А. Л. Чехов в одном из писем написал: “Зафилософствуй - ум вскружится”, имея ввиду тот или иной способ решения проблемы жизни и смерти. Однако подлинное философствование невозможно без обращения к этим вечным темам. Во всех философских системах так или иначе решался этот вопрос, а Шопенгауэр считал, что “смерть- подлинный гений, вдохновитель или Мусагет философии, отчего Сократ и определил ее как “подготовку к смерти”.

    По сути дела, речь идет о триаде: жизнь—смерть—бессмертие, поскольку все духовные системы человечества исходили из идеи .противоречивого единства этих феноменов. Наибольшее внимание здесь уделялось смерти и обретению бессмертия в жизни иной, а сама человеческая жизнь трактовалась как миг, отпущенный человеку для того, что бы он мог достойно подготовиться к смерти и бессмертию.

   За небольшими исключениями у всех времен и народов высказывались о жизни достаточно негативно. Жизнь - страдание (Будда, Шопенгауэр и др.); жизнь - сон (Веды, Платон, Лабрюйер, Паскаль); жизнь - бездна зла (древнеегипетский текст “Разговор человека со своим духом”). “И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем, ибо все - суета и томление духа” (Экклезиаст); “Человеческая жизнь жалка” (Сенека); “Жизнь - борьба и странствие по чужбине” (Марк Аврелий); “Все пепел, призрак, тень и дым” (Иоанн Дамаскин); “Жизнь однозвучна, зрелище уныло” (Петрарка); “Жизнь - это повесть глупца, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная смысла” (Шекспир); “Жизнь человеческая не что иное, как постоянная иллюзия” (Паскаль); “Вся жизнь - лишь цена обманчивых надежд” (Дидро); “Моя жизнь - вечная ночь... что такое жизнь, как не безумие?” (Кьеркегор); “Вся человеческая жизнь глубоко погружена в неправду” (Ницше).

    Об этом же говорят пословицы и поговорки разных на родов типа “Жизнь - копейка”. Ортега-и-Гассет определил человека не как тело и не как дух, а как специфически человеческую драму. Действительно, в этом смысле жизнь каждого человека драматична и трагична: как бы удачно не складывалась жизнь, как бы она не была длительна - конец ее неизбежен. Автор Экклезиаста так сказал об этом: “Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву”. Столетиями спустя греческий мудрец Эпикур пытался решить этот вопрос вопросов так: “Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем”.

    Смерть и потенциальное бессмертие - самая сильная приманка для философствующего ума, ибо все наши жизненные дела должны так или иначе соизмеряться с вечным. Человек обречен на размышления о смерти и в этом его отличие от животного, которое смертно, но не знает об этом. Правда, животные чуют приближение смерти, особенно домашние, и их предсмертное поведение чаще всего напоминает мучительные поиски уединения и успокоения. Смерть вообще - расплата за усложнение биологической системы. Одноклеточные практически бессмертны и амеба в этом смысле счастливое существо. Когда организм становится многоклеточным, в него как бы встраивается механизм самоуничтожения на определенном этапе развития, связанный с геномом.

    Столетиями лучшие умы человечества пытаются хотя бы теоретически опровергнуть, этот тезис, доказать, а затем и воплотить в жизнь реальное бессмертие. Однако идеалом такого бессмертия является не существование амебы и не ангельская жизнь в лучшем мире. С этой точки зрения  человек должен жить вечно, находясь в постоянном расцвете сил, напоминая гетевского Фауста. “Остановись мгновенье”,- это девиз такого бессмертия, импульсом которого является по словам Ортега-и-Гассета “биологическая витальность”, “жизненная сила”, родственная той, “что колышет море, оплодотворяет зверя, покрывает дерево цветами, зажигает и гасит звезды”. Человек не может смириться с тем, что именно ему придется уйти из этого великолепного мира, где кипит жизнь. Быть вечным зрителем этой грандиозной картины Вселенной, не испытывать “насыщения днями” как библейские пророки - может ли что-то быть более заманчивым?

    Но, размышляя об этом, начинаешь понимать, что смерть - пожалуй, единственное, перед чем все равны: бедные и богатые, грязные н чистые, любимые и нелюбимые. Хотя и в древности, и в наши дни постоянно делались и делаются попытки убедить мир, что есть люди, побывавшие “там” и вернувшиеся назад, но здравый рассудок отказывается этому верить. Требуется вера, необходимо чудо, какое совершил евангельский Христос, “смертью смерть поправ”. Замечено, что мудрость человека часто выражается в спокойном отношении к жизни и смерти. Как сказал Махатма Ганди: “Мы не знаем, что лучше - жить или умереть. Поэтому нам не следует ни чрезмерно восхищаться жизнью, не трепетать при мысли о смерти. Мы должны одинаково относиться к ним обоим. Это идеальный вариант”. А еще задолго до этого в “Бхагавадгите” сказано: “Воистину, смерть предназначена для рожденного, а рождение неизбежно для умершего. О неизбежном - не скорби!”

Вместе с тем, немало великих людей осознавали эту проблему в трагических тонах. Выдающийся отечественный биолог И. И. Мечников, размышлявший о возможности “воспитания инстинкта естественной смерти”, писал о Л. Н. Толстом: “Когда Толстой, терзаемый невозможностью решить эту задачу и преследуемый страхом смерти, спросил себя, не может ли семейная любовь успокоить его душу, он тотчас увидел, что это - напрасная надежда. К чему, спрашивал он себя, воспитывать детей, которые вскоре очутятся в таком же критическом состоянии, как и их отец? Зачем же им жить? Зачем мне любить их, растить и блюсти их? Для того же отчаяния, которое во мне, или для тупоумия? Любя их, я не могу скрывать от них истины, всякий шаг ведет их к познанию этой истины. А истина - смерть”.

    Итак, можно выделить первое измерение проблемы жизни, смерти и бессмертия - биологическое, ибо это состояния являют по сути дела различные стороны одного феномена. Давно уже была высказана гипотеза панспермии, постоянного наличия жизни и смерти во Вселенной, постоянного их воспроизводства в подходящих условиях. Известное определение Ф. Энгельса: “Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел”, акцентирует космический аспект жизни. Рождаются, живут и умирают звезды, туманности, планеты, кометы и другие космические тела, и в этом смысле не исчезает никто и ничто. Данный аспект наиболее разработан в восточной философии и мистических учениях, всходящих из принципиальной невозможности только разумом понять смысл этого вселенного кругооборота. Материалистические концепции строятся на феномене самопорождения жизни и самопричинения, когда, по словам Ф. Энгельса, “с железной необходимостью” порождаются жизнь и мыслящий дух в одном месте Вселенной, если в другом он исчезает.

Осознание единства жизни человека и человечества со всем живым на планете, с ее биосферой, равно как и потенциально возможными формами жизни во Вселенной имеет огромное мировоззренческое значение.

    Эта идея святости жизни, права на жизнь для любого живого существа уже в силу самого факта рождения принадлежит к числу вечных идеалов человечества. В пределе, вся Вселенная и Земля рассматриваются как живые существа, а вмешательство в еще плохо познанные законы их жизни чревато экологическим кризисом. Человек предстает как малая частица этой живой Вселенной, микрокосмос, вобравший в себя все богатство макрокосмоса. Чувства “благоговения перед жизнью” (А. Швейцер), ощущение своей причастности к удивительному миру живого в той или иной степени присуще любой мировоззренческой системе. Даже, если биологическая, телесная жизнь считается не подлинной, транзитной формой человеческого существования, то и в этих случаях (например, в христианстве) человеческая плоть мажет и должна обрести иное, цветущее состояние.